Жена становится – как мать.
А мать становится – как дочь.
А дочери пора б рожать.
И воду в ступе не толочь.

А я старею – точно пень.
Никто не может мне помочь.
А день по-прежнему как день.
А ночь по-прежнему как ночь.

Закрывают озябшие дачи.
Засыпает мой сад-огород.
И душа потихонечку плачет,
Хоть она, говорят, не умрет.

Городской народ
По делам спешит.
Кто-то вверх идет.
Кто-то вниз бежит.
Кто-то увидал
Два зрачка родных –
Больше никогда
Не увидит их.

ночью – проснуться – пописать на снег
обнять как жену – не чужую – сосну
посмотреть на звездное небо
очнуться
забыть
быть

не о чем
незачем
нечем
ничем
черные жирные черви уныния
хотят вползти в яблоко сердца
stop я говорю stop
я читаю молитву
о засмейтесь смехачи

Дочь. Наташа. Halemweg.
Зайцы. Птичьи трели.
Я счастливый человек.
Целых две недели.

Я еще не слишком старый.
На отчаянье – табу.
Уезжаю в Чебоксары,
Пью вино и баб… люблю.

А Москва… Москва – отрава.
Я бы сдохнул там с тоски,
Если бы не Милорава,
Костя Кедров и Айги.

А в Москве нет больше тайны,
Только за деньгами бег.
А в Москве нет больше Тани,
Нет прекрасной Тани Бек.

Мальчик выглядит бледно –
Новичком шурави.
Разверзается бездна
Ненасытной любви.

Разверзается бездна,
Мальчик в бездну глядит.
Помогать бесполезно –
Мальчик будет убит.

А потом он воскреснет,
Станет водку лакать,
Сочинять станет песни,
Вспоминать будет мать.

А ты печальнее, чем плач,
Чем путь извечный не-домой.
И беззащитней летних дач,
Когда они одни зимой.

А я наглец и весельчак.
И шашней не вожу с тоской.
Какой же ироничный маг
Меня соединил с тобой?

Все.
Мы свое отбренчали.
Выдули звонкую медь.
Что остается?
Молчанье.
Не о чем больше трендеть.