«У меня не было иллюзий». Кураева уволили из Московской духовной академии

Лобков: Отец Андрей, вы не захотели продолжать работать в Московской духовной академии.

Кураев: Нет, я с радостью продолжил бы, но у меня нет привычки навязываться туда, где меня не ждут.

Лобков: А с чем связано сначала ваше увольнение из МГУ или отстранение от чтения курса лекций в МГУ, затем Московская духовная академия? С чем вы это связываете?

Кураев: Началось в Московской академии еще в декабре прошлого года, когда ученый совет 30 декабря сказал, что я уволен в связи с «эпатажными высказываниями в блогосфере».

Лобков: Какие конкретно высказывания имелись в виду? Это было связано с педофилией?

Кураев: Да, это было связано с педофилией в казанской семинарии, когда сексуальный харассмент имел место, когда начальствующие лица в данной семинарии приставали к учащимся. Ребята писали и мне, в том числе, и в патриархию. Я поддержал студентов, но оказалось, что я занял неправильную сторону. Неделю назад патриарх наградил казанского митрополита, он сказал ему самые добрые слова, как он замечательно служит. Однако руководство казанской семинарии за эти полгода поменяли, и ряд студентов приняли в московскую семинарию.

Лобков: А его на повышение, этого священнослужителя?

Кураев: Нет, не было повышения. Он был митрополитом, им и остался. А проректор, которого обвиняли более всего Кирилл Илюхин, он сейчас спокойно служит в Твери. У тамошнего митрополита тоже такая репутация, к сожалению, не вполне однозначная.

Лобков: Удивительно, что это ведь не церковные иерархи высшего звена, это что называется «уровень губернаторский», если переводить на светский разговор.

Кураев: Это высшее звено и есть. Выше епископа в церкви сана нет.

Лобков: Они имеют такую власть, что могут не только на духовные учреждения ее простирать, как на Московскую духовную академию, которая должна быть независимой от региональных епископов, но и на МГУ.

Кураев: Да, самое неприличное в этой истории – это то, с какой легкостью университет пошел здесь на удовлетворении этой просьбы, исходящей, я знаю, от патриарха. Была личная договоренность патриарха и Садовничего, ректора МГУ, еще в январе. И вот она так потихонечку реализуется.

Лобков: А как вы думаете, почему патриарх эти скандалы микширует, покрывает, что ли? Известно ведь, что в католической церкви тоже достаточно долго скрывался скандал, но, в конце концов, было проведено расследование в Ватикане. Огромная группа американских епископов были отлучены от церкви.

Кураев: У меня тоже рациональных объяснений этому нет, учитывая, что Патриарх Кирилл великолепно знает ситуацию в западной религиозной жизни. Цитирую буквально его слова, знает, что «католические епархии Ватикана на грани финансовой катастрофы, разорения из-за этого». Он великолепно все это знает и понимает, что без конца эту гниль под коврик заметать нельзя, тем не менее, реально проводит такую же политику. Я этого не понимаю действительно.

Лобков: А вы пробовали встретиться с патриархом?

Кураев: А бесполезно, потому что я убежден, прежде всего, что я не могу сообщить патриарху о его епископах больше, чем он о них знает.

Лобков: А вы уверены, что он о них знает?

Кураев: Абсолютно уверен, особенно сейчас, когда целый аппарат специально сидит в интернете, по всем городским форумам шарит, кто что пишет о местной епархиальной жизни и так далее. Это что сложно выяснить, какая репутация у данного епископа или кандидата в епископы среди местного духовенства? Это совсем несложно.

Лобков: Какое количество верующих окормляет тот епископ, о котором вы говорили?

Кураев: В Казани? Да никакое, по той причине, что как духовного отца, не думаю, что кто-то его рассматривает. Он администратор, да. Но сказать, что он духовный отец, это было бы не более чем красивыми словами. Я не думаю, что кто-то идет к нему на исповедь, за духовным именно советом. В этом смысле окормления нет. Но есть огромнейшая проблема, потому что это Татарстан, там и православные татары, и православные славяне, они находятся в очень непростой политико-культурной обстановке. В этом смысле проповедники, в том числе экстремистского ислама, тыкают пальцы на эти скандалы, говорят…

Лобков: «У нас чистый ислам, а у вас вот что творится».

Кураев: «У нас таких нет, а у них что?». И это мощный аргумент в пользу именно экстремизма. Простите, но я даже знаю, что этим даже спецслужбы обеспокоены российские, но патриархия не реагирует.

Лобков: Существуют же правоохранительные органы, это не является неким баловством или забавой, если существуют реальные доказательства, как теперь принято говорить, субстантивные доказательства вины проректора.

Кураев: Субстантивных нет, здесь, как всегда в таких случаях, слово на слово. Студент говорит: «А меня как-то не так обнимали, мне какие-то предложения делали», а обвиняемое лицо, естественно, будет отрицать. 

Лобков: То есть здесь возможность участия правоохранительных органов невозможна – это церковный суд?

Кураев: Она эмитируется. В казанской прокуратуре была имитация расследования.

Лобков: А есть же такие институции как церковный суд, который иногда принимает свои решения.

Кураев: Да. После моих публикаций, после имитации моего увольнения из академии в декабре неофициально на суд, но к видному деятелю церковного суда в Москве приглашали этих семинаристов, брали у них показания.

Лобков: Это с клятвой на Библии?

Кураев: Я не знаю, была ли клятва или нет. Но главный вопрос, который задавали казанским семинаристам: кто из вас сливает информацию Кураеву?. То есть их интересовало это, а не то, что было в Казани. Это тоже удивительно.

Лобков: Если все это складывать в одну картину, такое ощущение, что вертикаль церковной исполнительной власти для патриарха гораздо важнее, чем моральный облик тех людей, через которых эта власть реализуется на местах, причем в таких сложных областях, как Казань?

Кураев: Я даже не хочу реконструировать в своей голове логику, которой может руководствоваться патриарх. Мне от этого страшно становится и душно. Я даже не хочу пробовать залезть туда сейчас.

Лобков: Вы в обиде на церковь, на патриарха? Церковь я имею в виду как институт.

Кураев: Прежде чем прийти в церковь, я окончил кафедру научного атеизма МГУ. То есть всю возможную грязь о церковной истории и современности я знал, еще не крестившись. Поэтому говорить, что я удивлен, это бессмысленно. Я знал, что всегда церковь живет Христом, а не нами, его якобы служителями.

Лобков: Но вы разочарованы в иерархах?

Кураев: Нет. Не было очарования. Какое разочарование?

Лобков: Ну вы же были в этой структуре, значит, вы внутренне смирялись с тем, что знали раньше?

Кураев: Что мог, то делал. Делал для людей, возможность общения, возможность делиться той радостью, которая есть в православии. Для меня горько, что сейчас многие церковные иерархи боятся теперь контактировать со мной. Прекратились приглашения с лекционными поездками. Да, это некая печаль для меня.

Лобков: Вы один из самых активных миссионеров в Русской православной церкви, который умели разговаривать с верующими и не верующими на современном языке, что сейчас большая редкость. Сейчас на миссионерский фронт выходят такие люди, как Кирилл Фролов, как Владимир Легойда, которые представляют собой, во-первых, неофитов в значительной мере, а, во-вторых, они как-то по административной линии больше.

Кураев: По сути, в МГУ на смотровой площадке в Воробьевых горах, рядом с высотным зданием МГУ, есть церковь, которая никогда не закрывалась – Церковь Троицы на Воробьевых горах. Вот туда сейчас патриарх назначил настоятелем беглого священника из Одессы, который крайне политизирован, поэтому для него на Украине уже места нет. Этот священник из Одессы себе именно в этот храм назначил главным миссионером Кирилла Фролова. Очевидно, полагается такими силами компенсировать мое отсутствие в МГУ. Но сильно сомневаюсь, что студентов университета привлечет такой политизированной идеологией под видом православия.

Лобков: То есть церковь сейчас политизируется в связи с событиями на Украине? Сегодня мы видим от Совета по правам человека, от ОБСЕ, от ведущих мировых политических деятелей идут поздравления хотя бы с той промежуточной фазой, которая достигнута, перемирие, хотя бы прекращение огня в братоубийственной войне, которая идет на востоке Украины. Голоса церкви вот уже часа полтора, как мы не слышим, хотя я думаю, что на Чистом переулке стоят такие же терминалы с новостными агентствами, и можно было оперативно отреагировать хотя бы в режиме короткого информационного сообщения.

Кураев: С оперативностью у нас все еще напряжения, мы немножко отстаем в информационном потоке. Много таких случаев запоздалых информационных реакций, поэтому не стоит здесь делать выводы. Опаздывают на этой ветке метро все поезда, поэтому не стоить винить конкретного данного машиниста.

Лобков: Но речь даже не об этом случае конкретном, а вообще о том, что в последнее время такое ощущение, что присутствие патриарха и в духовном поле, и в политическом существенно уменьшилось. Как будто ему кто-то что-то сказал.

Кураев: По вопросу об украинских событиях патриарх крайне сдержан, ничего похожего на киселевщину, близко нет в его суждениях. И вполне может быть, что кому-то из идеологов, в том числе в Кремле, это не нравится. Я думаю, что сдержанность патриарха это плюс в его пользу.

Лобков: Но с другой стороны, видимо, его как-то ограничили в публичных появлениях. Его действительно стало меньше.

Кураев: Патриарха нельзя в этом ограничить. Я думаю, что это его собственное решение.

Лобков: Его представительство в СМИ.

Кураев: Послушайте, сегодняшний день, за сегодняшний день все новостные ленты сообщили, включая Франс Пресс и BBC, о моем увольнении, десятки интервью, звонков. Кто ограничивает? Если у патриарха было бы желание что-то сказать, ну честное слово… Даже если что-то происходит с каким-то дьяконом, так оказывается интересно для прессы, тем более, позиция патриарха. Я не думаю, что здесь есть какое-то извне налагаемое табу.

Лобков: Почему ваше увольнение вызвало такую реакцию? Потому что общество смотрит, куда поворачивается Русская православная церковь, поворачивается ли она в сторону цивилизованного диалога с обществом, цивилизованного миссионерства, попыток разобраться с тем, что происходит, в том числе и в том, что происходит внутри церкви в отношениях с верующими, как выглядит вера, как она монтируется с наукой в современном мире. На этот вопрос сейчас православная церковь московского патриархата не отвечает.

Вместо этого мы видим, что от лица православной церкви и с православными лозунгами, с крестами выступают такие люди, как байкеры «Ночные волки» или тот же Кирилл Фролов или Владимир Легойда, который еще недавно был человеком абсолютно светским, или Владимир Ресин, который считает, что главной миссией является строительство храма бетонного в каждом дворе. Мне кажется, что интересы как раз заключаются в том, что церковь стоит на развилке и может принять духовную сторону, а может принять форму железобетонного храма.

Кураев: Как ученик кафедры научного атеизма, я вспоминаю, что хорошие советские пропагандисты брежневских времен говорили так: «Не надо критиковать религию, вместо этого надо сделать нашу советскую действительность интересной для молодежи: больше стадионов, парков, кинотеатров, дискотек, в конце концов. В наших советских обрядах и традициях попы никому не будут нужны».

В этой позиции есть определенная правда. Игровая цивилизация – это главный конкурент для любой религии в мире. Что меня удивляет, по идее патриархия также должна решать проблему Кураева. Если вы хотите отбить у журналистов многодесятилетнюю привычку по каждому информационному поводу звонить Кураеву, создайте свою плеяду спикеров, которые говорили бы интересно, которые не просто цитатами отвечали из официальных документов, а чтобы были такие люди, чтобы не нужно было звонить этому старому толстому лысому диакону.

А что происходит? Есть реально запуганное духовенство, которое боится общения с журналистами. Есть отец Георгий Митрофанов или Петр Мещеринов, которым патриархия запретила общаться с прессой. Я понимаю журналистов, мне не хочется. Я тоже устал от этой жизни наружу, что у меня телефон постоянно звонит, я вынужден комментировать. Но где эта оперативная креативная, творческая, а главное – разноголосая реакция патриархии? Если мы живем в разном мире, в котором есть масса разных людей, разных культурных ориентаций, культурных языков, должно быть множество в церкви спикеров, которые на разных языках говорили бы и с солдатами, и с генералами, и с академиками, с врачами и учителями.

Лобков: И реагировали бы на ситуацию с десантниками на Украине.

Кураев: Пожалуйста, да.

Лобков: Приезжали бы туда, в конце концов.

Кураев: Чтобы они были интересны, с них нужно снять страх расстрела, что если ты что-то скажешь не так, то с церковного олимпа тебя приструнят. Потому что страх парализует, он не дает возможности говорить. Хотите, чтобы общество вас слышало – перестаньте сами себя бояться, своих же людей, своих священников. Дайте им свободу слова.