Мисс город Эн. Мисс город Икс.
Гангрена глянцевых обложек.
Не из богемы томной. Из
Тех, кто делил когда-то ложе
С богемой. Девочка в летах.
Экс-королева. Экс-красотка.
Всем надоевшая звезда.
Постхирургическая тетка.
Судьба дает нелепый крен,
Но иногда в глазах упрямых
Мисс город Икс, мисс город Эн
Вдруг оживает, словно пламя.
Поедем в Питер. Купим конопли.
Нас вознесут на небо корабли,
Мы поцелуем крейсер в нос сопливый.
Отравленный парами ДДТ
Замешанный на спирте и воде,
Спит город. И всеобщая сонливость
Нас нимфоманит прыгнуть с головой
В аншлюс совка с романовской тоской,
И, о гранит царапая колени,
Мы приземлимся, налетавшись, там,
Где меж скинхедов пьяных Мандельштам
Проходит в неизвестном направлении.
1
Дяденька нарколог
Расписная компра
Чёрные цветочки
Всё, что отболело
Разрывное сердце
Бьётся лбом о рёбра
Божие коровки
покидают тело
2
Ода О.Д.-
Колесо, проглотившее Белку.
Белка, принявшая слишком крутые колеса.
Белая белка белками блуждает в побелке,
Слова "До завтра" сорвались,
Оставив лишь "До за..."
Живопись мамонтовых пещер
Доисторические формалисты
Наскальные Верещагины
Певцы голого, мясного, честного!
Я знаю, вы однажды вернётесь,
Не поняв и не приняв
Травоядное искусство новой цивилизации,
Начертите поверх него
Прекрасный труп молодого оленя
и всё начнётся сначала
Запорошило лес, не видать ни хрена.
Видно зря повторяли мы всуе "Весна"
Видно зря на зарю любовались тайком;
И весна в отпускaх, и заря под замком.
Не пройти здесь апостолам сквозь бурелом,
И не видно следов: помелом замело,
Ох, январь загудел, и вся местная пьянь
На столбах. Опознаешь ли, кто из них я?
Как грохочет копытами девочка-Русь,
Я её на словах объяснить не берусь.
Только жестом, цензурой задвинутым в стол.
Как танцует она, задирая подол!
Как смеётся она - зло смеётся она,
Как по-вдовьи счастлива, по-бабьи пьяна!
И играет на сломанных скрипочках туш
Ей штрафной батальон человеческих душ
С беломором в нагайкой разбитых губах,
Подрастают они на червивых хлебах,
На блатных словесах, да на Божьих весах,
На весах твоих, Господи, в диких лесах.
Как идёт в рукопашную сивая рать,
Не нашёл себя в списках - пора помирать.
Да плодиться охота и бивнями рыть
Чернозём, и справлять запоздало пиры.
Я, Отец, в этот край приведённый Тобой,
Отвечаю башкой за убой-мордобой.
Гомельдревом народным рождаю костры.
На Максима, раба Твоего, посмотри!
Снег не тает во рту, да колодцы сухи,
От того и выходят такие стихи,
Типуном с языка у З/К тех краёв,
Где оплачено гильзами имя Твоё,
Отпусти мне грехи на ладони строки,
Забинтуй мне крыло рукавами реки,
Волосатой подмышкой таёжной сосны
Приголубь и морозцем в пятак шибани.
Отсырели портянки и порох промок
Не играет гармонь, не струится дымок,
Едет крыша в нетопленной грязной избе
И сопля примерзает к солдатской губе.
Возвратился Улис в свой родной переполненный улей.
Он вступил в ручейки им не выпитых в юности улиц.
Сколько лет, сколько зим, - а на улицах та же весна.
В дом отцовский, пропахший перцовкой и маминым супом,
Словно азбуку Брайля, читать чьи-то руки и губы,
И заплаканный голос: "Сыночек, тебя не узнать"
Но раздвинули стол и по сто накатили, узнали.
И расспросы пошли: Расскажи нам, ну как там Израиль?
А в ответ: Хорошо там, где нас больше нет, больше нет.
Всё по прежнему, только морщины, седеющий волос,
И у младшего брата прыщи, и ломается голос
О колено рассеянных лет.
Сыграй на дудинке Таймыра
Тревожную песенку вьюги,
Когда в минус тридцать четыре
Вмерзают в мелодию руки.
Здесь жгут неповинные книги,
В желудке свернувшийся бобик,
А в мыслях с прожилками никель
И в робе на мягком сугробе
Луною с глубин Енисея
Ладони озябшие грея,
Лежит каторжанка - Рассея.
Под звёздами Гипербореи.
Мой поезд уходит на северный-северный полюс,
А я все мечтал про придуманный кем-то Париж,
Троянские лошади скачут по русскому полю,
Елену Прекрасную бьет лучезарный Парис.
Толпа неделимая давит дурацкую личность,
Срывается с губ неуслышанный шепот: "Не тронь!"
И жизнь не выходит за рамки котлет и яичниц.
И поезд несется. И ноет последний патрон.
Я иду по осеннему парку тропою избитой.
Я ловлю на себе прохожих косые взгляды.
И ветер воет, словно фанатки битлз
Из канувших в учебники пятидесятых.
Подо мною по лужам лежит затяжное небо.
В глазах рябит от чужих имён и хоругвей.
Куда бы ни шёл, я натыкаюсь на непо-
ниманье родных, животных, детей, хирургов.
В пределах района уже исходил планету.
На рифмах мозоли. Баста! Пойми, мой Дуче,
Куда бы ни шёл я, оттуда возврата нету,
Оттуда только вперёд, к рубежам грядущим.
Мне кто-то безумный на ухо шепчет: Вы спятили!
Кивая, шагаю дальше, глаза потупив.
Мобильный телефон, похороненный вместе с приятелем,
Отвечает, что "Абонент временно недоступен".
Рыжий город
Кастет полумесяца поднял над поздним прохожим
Золотыми коронками окон в улыбке проулков блестя.
Здесь безумные вдовы
И все друг на друга похожи.
Здесь спиваются,
Не дожидаются писем
И виснут на верных угрюмых гвоздях.
Я пройду по нему, как студент на провальный экзамен,
Затаюсь, как напильник в буханке, прикинусь немым.
Полюблю плоскогрудую женщину с красными злыми глазами,
И начну привыкать, что меня здесь считают своим.
Товарищи, ваш вампиризм не уместен,
Засуньте поглубже клыки.
Вы - жертвы прогресса, я - жертва протеста,
Мои росинанты легки.
Пока вы здесь кровушку пили, как пиво,
Пока хоронили живых,
Хлыстовские вьюги запутались в гривах
Безумных лошадок моих.
В этом городе в основном проживают козлы.
Подходят средь белого дня и говорят: "Слы,
Слы ты чё бля эй пидор сюда ты чё
Ты из какого района", - и бьют в плечё.
В этом городе в основном проживает урла.
Носять "рибок" на босу ногу, прыгают из-за угла,
И ты смотришь на "рибок", читая размер стопы,
Понимая всё преимущество пьяной толпы.
В этом городе, среди врагов, проживаешь ты,
Как прощение зла, оправдание для гопоты,
Как подставленая под удар щека в милион карат.
Город спит спокойно, пока ты здесь. Город свят.
Окружили, я забыл пароли.
Взяли в плен за старым пустырем.
То, за что мы век с тобой боролись,
Оказалось мыльным пузырём.
Вспомнил фрау в платьице вечернем,
Кружевное тонкое бельё,
Как просила у меня прощенья
За паскудство черное моё.
И дружка, которого я предал
И стихи, в которых я соврал,
Вспомнил слово страшное "победа!",
Вспомнил слово сладкое "провал!".
Флаг летучий, флаг устало белый
Поднимает внутренний "Варяг"...
Как же всё на свете надоело,
Заебало, проще говоря.
Нибелунг выползал за хлебом в ночной ларёк,
Пил разведённый спирт и ругался с Гёте.
И тёплая женщина, нежный живой зверёк,
Ложилась к нему в постель, приходя с работы.
Ему участковый с похмелья кричал "Дыхни!"
А он не дышал вообще. Он твердил "мещане",
Увидев в парадной соседей, но, впрочем, они
Знали, что он нибелунг и ему прощали.
И жизнь отливала говна от своих щедрот.
Снег опускался на плечи, холодный, колкий,
Но ночь приходила, и он танцевал фокстрот
С женщиной, что приручила степного волка.
Едет до Кропоткинской Кропоткин,
В Пушкинский музей должно быть едет.
Борода роскошная у князя
Зацепает тех, кто едет рядом.
Бабушки Кропоткину горланят:
Хулиганить прекратите, дядя,
Либо спрячьте бороду за ворот,
Либо отведём тебя в участок.
А Кропоткин опускает очи,
Говорит, что, в общем, не приемлет...
Но всем пофиг, ЧТО он не приемлет,
И народ выходит на Лубянке.
А Кропоткин едет, значить, дальше,
На него глядит студентка в белом,
И в косичках и веснушках разных,
Думает, что он ведущий шоу
На каком-то MTV козырном,
И по ходу мысли начинает
Возбуждаться, только князь смутился,
Покраснел и сделал вид, что умер.
Панки восхищённые подходят,
Дарят майку с Джеллою Биафрой,
Он им дарит книжечку Прудона,
А они смеются: накурился!
Петр Александрович выходит,
Бородою чешет турникеты,
Исчезает, словно идеалы,
Я не успеваю взять автограф.
Я поехал дальше, до конечной,
И вот тут привиделось, клянусь вам,
Будто век давно уж двадцать первый,
А Кропоткин и взаправду умер.
Дочь банкира, прижавшаяся в постели к революционеру,
Взрывателю банков, отбросу общества, не ру-
Бля (!) не имеющему, к жуткому теле-
Пугалу, ненавидящему её папу, но хотящему её тело.
Как ты посмела
Касаться его и вот так сжимать бёдрами?!
Смотреть в лицо глазами от страсти мёртвыми.
Девочка, секси подделка, гламурная репродукция,
СПОНСИРУЙ МОЮ РЕВОЛЮЦИЮ!
Кто убил Лору Палмер?
Тотальное тайное пламя?
Или память о том,
Как оргазменно в пламени этом?
Кистепёрая рыба,
Холодная древняя память
Ставит ужас на реверс,
Играет, как гопник, кастетом.
Жри свой блядский пирог,
Дейл Купер, агент человечий!
В женихи ты не вышел,
Ты выше лишь тем, что ты выжил,
Что вполне поправимо.
Ты слышишь? Совиная вечность
Расправляет крыла
На твоей перевёрнутой крыше.
В целлофане невесты
Уходит Лариска по шпалам,
Среди карлиц и некрофашистов,
Под музыку Верди,
Совращала Жене,
И Булгакову морфий толкала,
Под ногтями скрывала
Военную тайну о смерти.
А теперь ей пора.
И качаются траурно ели.
Зеркала отражают живых,
Но брезгливо и мельком,
И барменша под юбкой течёт,
Размышляя: А если
Фэбээровцу дать?
И ещё поправляет бретельку.
Ты агент сериальных спецслужб,
Ты секс-символ со стажем,
Но небесный де сад
Говорит с опадающей плёнки:
Дейл Купер, ты ёжик в тумане,
Ты вовсе не важен
Для сюжета о совах, вопросах
И мёртвой девчонке.
Кто убил Лору П.?
Есть такая индейская притча,
И она ничего не гласит,
Что уже катастрофа.
Грустно пахнет попкорном горелым
Судилище Линча,
В диктофоне закончилась плёнка,
Ты смотришь в свой кофе.
Я останусь с тобою
Счастливым, наивным слепцом,
Генри Миллером секса,
Самцом, изначальным скопцом,
Не забудь покормить
И кровать не забудь застелить,
Когда время настанет,
Меня не забудь застрелить.
Я останусь в тебе.
Недоношенный яблочный плод.
Посмотри и потрогай,
Я плоть твоя, жаркая плоть!
Нанеси на меня
Анархистские злые тату.
Я останусь в тебе,
Я теперь никуда не уйду.
Я останусь тобой,
Я твои примеряю глаза,
А на горле уже
Итальянская зреет лоза.
Кто на шарфиках дамских,
А кто - на дрожаньи осин,
Мы ж на Пьяцца-Лоретто
К земле головами висим.
А когда нас простят,
По прошествии тысячи лет,
Мы в театр абсурда пойдём,
Там отличный буфет.
Шоколадом наполним
Красивые мягкие рты.
Я люблю тебя так,
Как не сможешь любить меня ты.
2.
(Ответ Клары Петаччи)
Я держу твою руку.
Её не отдам никому.
Потому, что ты муж мне,
Последний и истинный муж.
Мы навеки одни.
Тихо плачет на кухне вода.
Будь со мною собою самим.
Генри Миллер - мудак.
Лав-парада не будет.
В то утро, когда нас умрут,
Сорок женщин, Бенито,
Придут, чтобы плюнуть в твой труп.
И тогда я возьму
И отмою тебя от войны,
Расцарапанный голос твой спрячу
В футляр тишины.
Рим захвачен туристами,
Сочной лозою увит,
И убийство Вождя
Потонуло в народной любви,
Льюис Керолл загробный
Встречает с цветами в аду,
Мы навеки одно,
Я теперь никуда не уйду.
Мы однажды забудем,
Как крестят паническим "Пли!"
Побежим за мечтою
На край этой скучной земли,
Но в буфет театральный, увы,
Не пускают таких.
Мне наплевать, что было до
И что будет после,
Пока июльская ночь пахнет до-
ждём и духами от Hugo Bossa.
Пока шоколадная тьма
И бритый лобок луны
И руки твои нежны.
И спелые звёзды срываются с хрупких веток,
У пляжей пустых
Бродит море
И до рассвета
Девочка в платье цвета советского флага
Танцует на багажнике угнанного Кадиллака.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]