Ханна страдает глухотой, работает на фабрике и предпочитает ограничиваться в еде курицей, варёным рисом, да половинкой яблочка. Начальство, учитывая невероятную работоспособность и здравость девушки, решает заслать труженицу в продолжительный отпуск, эдак, на месяц. Отказавшись от пальм и аэробики в бассейне, Ханна, сидя в баре, ненароком подслушивает разговор мужчины с кем-то на противоположном конце провода и узнаёт, что некоему Джозефу, пострадавшему в результате ЧП на нефти-вышке, необходима медсестра. Недолго думая, девушка предлагает свою кандидатуру.
Работа госпожи Койшет желает сообщить неимоверно много. Поведать о давно похороненном ужасе, будоражащем душу и по сей день, молчаливом одиночестве средь моря и порывов ветра, ценности слов, что не бросаются тому же ветру в пасть. То бишь - о скрытом. Оператор Жан-Клод Ларрье, с целью создать гнетущую атмосферу, фиксирует пустой взгляд инвалида, устремлённый в полумрак палаты и робость сестры, что утаивает в недрах своих давнишнюю трагедию. В итоге, посредством хаотичности повествования и обилия аллегорий, Койшет, вместе с рисом и курицей, подаёт к столу драму исключительно экзистенциального сорта, предлагая вкусить блюдо, состоящее из черезвычайно хрупких изобразительных троп. Генеральной составляющей "Слов" предстаёт, более не функционирующая после трагического происшествия, нефтяная вышка, груда металлического нагромождения, о которое ежегодно разбиваются насмерть 25 млн волн морских. В рамках данной локации бытуют персонажи совершенно различного пошива. В активе имеются: парочка геев из машинного отделения, у одного из которых, к слову, супруга и трое ребятишек за пазухой. Осмотрительный океанограф, наблюдающий за Ханной через многочисленные мониторы, подсчитывающий количество волн, коллекционирующий моллюсков и время от времени стучащий баскетбольным мячиком о железное брюхо нефтяной громады, на пару с гусём по имени Лиза. Кок, слушающий музыку, соответствующую родине приготавливаемого блюда (кстати, облочённый в футболку с надписью "Сobra Verde") и, собственно, ответственный управляющий, предпочитающий суше воду. Определённо каждый из жильцов, наделённый характерными отличительными свойствами, обладает расчищенной площадкой, предназначенной для дальнейшего прокладывания пути, отталкиваясь от своей фабульной первоосновы. Однако ни один из поселенцев нефтедобывающей махины, так сказать, не изъявляет желания путь свой продолжить, ограничившись лишь блёклым намёком. Вышка - центр одиночества, монументально основавшийся посреди бурлящих вод под серыми густыми облаками; Гей из машинного отделения являет собой некое подобие личности, затерявшейся в чаще своего либидо, находящейся меж праведного и отрицательного путей; Управляющий - индивид, отыскавший счастье своё здесь, средь пучины морской и обретать былое сухопутное бытие не собирающийся; Океанограф - чистейшей воды миротворец и "зелёный воин", за чистую воду и борющийся, а кок-романтик - пробивающийся сквозь асфальт цветок. Казалось бы, какая невообразимая почва для создания совершенно непревзойдённой драмы подвернулась режиссёру Койшет, но к превеликому сожалению не удостоилась должной привязанности со стороны создателя. Предпочтительное "драматургическое древо" могло бы отпустить невероятно длинные и прочные ветви с обильной листвой, поразив зрителя мощью интерпретации психологической и общественной проблематики являющейся неотъемлемым элементом рассматриваемой картины. Здесь проявляется явная, чёткая гладь триеровских "Волн" и аменабаровского "Моря внутри", но с прямо-противоположной целью - удержаться за запястье жизни.
Актёр Тим Робинс бросает все имеющиеся силы на имитирование временной слепоты, вызванной недавним происшествием. Боль, заявляющая о себе во время очередной перевязки определённо нестерпима, что проявляется на физиономии калеки обилием морщин и обретением формы чернослива. Речи, то и дело соскальзывающие с обожжённых губ, вполне укладываются в контекст воннегутовской "сказовой прозы" и едкой саркастичности, что в последствии набирает обороты почти что буковского свинства, да брани, а в итоге приводит к совершеннейшему гуманистическому финалу.