Калнышевский, Петр Иванович

(Калныш) — последний кошевой атаман войска запорожского. По прямому показанию его надгробной плиты, он родился в 1690 г., но эту дату можно подвергнуть сомнению, о чем скажем далее; ум. 31 октября 1803 г. Место рождения Калныша — село Пустовойтовка, ныне Полтавской губ., Роменского уезда, а в XVII — ХVIII в. — роменского полка, константиновской сотни, лежащее верстах в 8 от г. Ромна вверх по р. Суде, Отца Калныша звали Иваном, мать — Агафьей, и кажется, она была родом из г. Лохвицы. Фамилия отца Калныша, однако, неизвестна; не вполне может быть установлено и его звание: по одним указаниям он был из казаков, по другим, более вероятным, лицом духовным; наконец, в одном официальном акте Калныш назван подольским шляхтичем; все это, впрочем, можно согласить: отец Калныша мог быть подольским шляхтичем, потом переселиться в левобережную Малороссию, зачислившись здесь в казаки, и наконец, стать духовным. Где и как воспитывался Калныш — неизвестно. Иные думают даже, что он был не грамотен; но это мало вероятно, так как вообразить себе во второй половине XVIІІ в. неграмотного кошевого в Запорожье, где уже так ценилось тогда просвещение, слишком трудно; кроме того, Калныш рисуется настолько развитым человеком, что без грамотности этого достигнуть было бы прямо невозможно; во всяком случае подписать свою фамилию он умел, как это видно из универсалов, им подписанных, которых сохранилось немало. В молодости он несомненно был казаком, по-видимому, в Лубенском полку; там, позднее, действительно, у него были родственники. Потом он, конечно, ушел в Запорожье, где и дали ему прозвище Калныш (сперва, кажется, даже Калныж); записан он был в Кущевском курене. В Запорожье прибыл Калныш не позже 1740-х годов; по крайней мере в половине 1750-х годов мы видим его там в почетном и ответственном звании войскового есаула, которое приобреталось в Запорожье не без труда. До этого же времени Калныш должен был вести жизнь, обычную для запорожца. Половина ХVIII в. — критическое время Запорожья. Хотя оно еще недавно переселилось из турецких владений в Новую Сечь и было ласкаемо правительством, вообще в то время очень благосклонным к малороссам, но уже завязывались отношения, которые вскоре привели Запорожье к гибели. Сравнительная сила России и слабость Турции делали существование его вовсе не необходимым; между тем плодородные земли Новороссии, занятые Запорожьем, которых оно не могло в должной степени эксплуатировать в экономическом отношении, уже требовались для государства, развивавшего на этих землях и русскую и инородческую колонизацию. Со всех сторон на вольные, земли Запорожья надвигались поселения соседей, захватывались запорожские земли и угодья; на жалобы запорожцев внимания не обращалось, тяжбы за земли никогда не были решаемы, а границы земель оставались без определения; если же запорожцы отбивали свои земли вооруженною рукою, это рассматривалось как беспорядок, или даже бунт. Словом, уже происходила та земельная борьба, которая стала поводом для уничтожения Запорожья. Независимо от этого в русском государстве существовали известные порядки, с которыми строй Запорожья имел очень мало общего; между тем запорожцы хотели жить, как жили их предки. Они вели бесконечную частичную борьбу с крымцами и ногийцами, когда между Россией и Турцией уже устанавливались отношения, регулируемые дипломатическими способами; запорожцы, по старине, поддерживали гайдамачину в пределах Речи Посполитой, когда этому сильно противилось русское правительство, тем более, что набеги гайдамаков не щадили и русских порубежников. Запорожцы принимали по старому беглецов из России, когда русское правительство стало уже достаточно сильно, чтобы настоять на их выдаче и т. д. При подобных условиях жить обособленною политическою жизнью запорожцы не могли. Нельзя сказать, чтобы в Запорожье не было людей, понимавших положение войска в данное время. Напротив, здесь образовалась партия, хотя и весьма преданная Запорожью и верившая в его жизненность, даже готовая принести себя ему в жертву, но в то же время желавшая, чтобы Запорожье входило в состав русского государства, как элемент вполне мирный и благонадежный. Принадлежавшие к этой партии запорожцы старались во чтобы то ни стало ладить с правительством в лице его местных агентов, хотя бы даже мелких, угождать ему, честно помогать ему во время войн; земельные ссоры стремились они решать на законных основаниях, или путем привлечения на свою сторону петербургских дельцов; к гайдамакам и вольному люду, укрывавшемуся в запорожских степях, относились крайне враждебно и сдерживали их порывы на грабежи, пожалуй, даже строже, чем самое правительство; но люди эти не понимали, что их политика, подрывая основные черты запорожского строя — вольный характер жизни, демократизм, самостоятельную борьбу с соседями — все равно приведет к уничтожению Запорожья, лишив его всякого жизненного значения. Затем к этой партии обыкновенно принадлежали запорожцы богатые, владевшие обширными участками земли, на которых они устраивали зимовники и хутора, где имели большие пасеки; по степям у них ходили огромные табуны лошадей и скота; немало было у этой запорожской аристократии и денег, которые она вкладывала в выгодные торговые предприятия или отдавала в займы на проценты и еще более богатела. Для ведения обширных хозяйств ей необходимы были рабочие силы, почему на землях ее селились сперва беглые, а потом и прирожденные крестьяне — подданные и "гнездюки", в действительности почти прикрепленные к земле, что составляло в запорожском строе большую аномалию. Запорожская аристократия стала и наиболее культурным элементом войска; она была очень религиозна, поддерживала святыни запорожцев: Киево-Межигорский и Самарский монастыри, заботилась об организации в Запорожье духовенства, о благолепном богослужении, о более приличном образе жизни казачества, об устройстве школ. Среди такой запорожской аристократии видное место и занял в свое время Калныш, или, как он затем стал называться, Калнышевский. Первое указание на деятельность Калнышевского в Запорожье относится к 1750—1752 г., когда он, в звании войскового есаула, был помощником тогдашнего кошевого, престарелого Григория Федорова, в борьбе с гайдамаками; истреблением гайдамацких шаек занят был Калнышевский и в 1754 г.; в 1755 г. он участвовал в депутации, посланной в Петербург для "некоторых войсковых нужд", т. е. главным образом для того, чтобы хлопотать о возвращении Запорожью земель, захватываемых его соседями. Возвратившись на Запорожье в 1756 г., Калнышевский вскоре был избран войсковым судьею, но пробыл в этом звании недолго, около года, и в 1758 г. снова участвовал в депутации, отправленной в Петербург с тою же целью, как и предшествующая. Но обе они по вопросу о землях не привели к благоприятным результатам. Вернулась депутация в 1760 г. и Калнышевский, кажется, снова, хотя и не надолго, стал войсковым судьею и оставался в этом звании до 1762 г., когда впервые избран был кошевым атаманом и затем немедленно был отправлен в Москву для присутствования при коронации императрицы Екатерины II; при этом случае он получил золотую медаль на андреевской ленте. Уже в 1763 г. Калнышевский, по влиянию запорожской "голоты", был скинут с атаманства; не прошла его кандидатура в атаманы и в следующем году, тем более, что его не было на лицо: в 1763 г. он отправился на богомолье в Киев, где получил от киевского митрополита Арсения Могилянского в благословение икону со св. мощами. В это время Калнышевский был уже настолько богат, что мог пожертвовать в церковь с. Пустовойтовки евангелие в окладе, стоимостью в 500 руб., построил соборную церковь в г. Лохвице и начал постройку церкви в г. Ромнах, а, может быть, и в Киево-Межигорском монастыре. Средства эти Калнышевский, очевидно, имел независимо от занятия войсковых должностей, так как даже в звании кошевого он получал жалованья всего 70 руб. в год, а другие доходы по должности кошевого были еще менее значительны. Вероятно, Калнышевский был крупный запорожский землевладелец и умелый хозяин.

Во второй раз избран был кошевым Калнышевский 1 января 1765 г. и оставался в этом звании до уничтожения Запорожья, т. е. более 10 лет сряду, чего в коше "из веку веков не бывало". И на этот раз Калнышевскому немедленно по избрании пришлось ехать с депутацией в Петербург, хлопотать там в течение двух лет и вернуться с ничтожными результатами, причем теперь для него наступило еще более тяжелое время: разыгрывалась Колиивщина и Запорожье не без основания было заподозрено в активном содействии гайдамацким отрядам, что и ставилось на вид Калнышевскому. Кошевой, старшина и вообще умеренная партия, сколько могли, сдерживали Запорожье, и пожалуй не безуспешно, путем угроз и строгих мер; но это стоило Калнышевскому значительной жертвы — он утратил популярность в Сечи; к тому же и русским правительством, за его поведение во время Колиивщины, Запорожье не могло быть довольно. Это сказалось немедленно: когда Калнышевский на раде 26 января 1769 г. объявил волю правительства о принятии Запорожьем участия в предстоящей войне с турками, вспыхнули такие беспорядки, что кошевой, переодевшись монахом, бежал в Кодак и вернулся лишь тогда, когда Сечь успокоилась. Во время этих беспорядков, среди разгрома имущества Калнышевского была изрублена икона, подаренная ему киевским митрополитом; но по его просьбе Арсений Могилянский в 1769 г. послал ему другую, с мощами же. Турецкая война 1768—1774 гг. вызвала деятельное участие запорожцев, важность которого засвидетельствована Высочайшими рескриптами на имя Калнышевского и наградами войску, равно и письмами к кошевому русских главнокомандующих. Подвиги некоторых запорожцев, напр. Колпака, были очень интересны. В 1769 г. Калнышевский с запорожцами действовал в армии гр. Румянцева и отражал турецкие набеги на запорожские земли по р. Бугу; в 1770 году, состоя в отряде кн. Прозоровского, он действовал между pp. Бугом и Тилигулом, делая поиски под Очаковым и Хаджибеем, и получил в награду золотую медаль с портретом государыни, осыпанным бриллиантами; в Сечи в это же время составился заговор с целью убить Калнышевского и старшину и передаться туркам; но замысел был открыт и виновные строго наказаны. В 1771—1772 гг. военная деятельность Калнышевского ограничилась охранением р. Буга. — Одновременно с участием в военных действиях Калнышевский занят был управлением Запорожья; он неоднократно объезжал его обширные земли, которые старался колонизовать, приглашал не только малоросов, но и молдаванов и болгар из Новой Сербии, Польши и Буджака и селил приходцев по р. Днепру. На запорожских степях устраивались села, хутора и зимовники, причем Калнышевский требовал, чтобы новые поселенцы непременно пахали землю и сеяли рожь; может быть, он хотел этим ослабить зависимость войска от казни, обусловленную недостатком провианта вследствие слабого хлебопашества. Сам Калнышевский был очень богат; кроме крупного хозяйства он имел много денег, раздаваемых взаймы. Управлял он Запорожьем твердо и строго, с правительством и его агентами всячески старался ладить, разным "гультяям" потачки не давал; потому не пользовался популярностью среди запорожской голоты, которая даже снова задумывала передаться под власть Порты.

Заключение Кучук-Кайнарджийского мира оказалось роковым для Запорожья: через год оно было уничтожено; выше указаны общие причины, приведшие к такому результату. Споры за земли не прекращались даже во время турецкой войны; к тому же императрица Екатерина вообще стремилась уничтожать особенности, существовавшие во многих соединенных с Империей областях. Система эта постепенно была приводима в исполнение, и одним из эпизодов общего нивелирования областей было уничтожение Запорожья. Запорожья не спасли хорошие отношения Калнышевского к разным петербургским влиятельным лицам и между прочим к Г. А. Потемкину, исполнить желание которого — записать его в запорожские братчики и даже именно в Кущевский курень, Калнышевский считал за счастье.

Борьба за земли в 1774 г. и поведение запорожцев послужили поводом для уничтожения Сечи. 4 июня 1775 г. она была окружена русскими войсками и затем раскассирована. Запорожцы сильно волновались в это время, думали оказывать вооруженное сопротивление, хотя бы и без надежды на успех, но Калнышевский и архимандрит Владимир Сокальский удержали запорожцев и развязка приняла мирный характер; лишь небольшая часть запорожской голоты убежала в турецкие владения.

Ни предшествующая деятельность Калнышевского в Запорожье, ни поведение его при уничтожении Сечи, не дают основания заподозрить это в антиправительственных действиях, или хотя бы замыслах. Ни в каком преступлении он и не был действительно обвинен; тем удивительнее суровое наказание, которому он был подвергнут. Приходится думать, что Калнышевский пострадал вообще за Запорожье; серьезной протекции в Петербурге он не имел, а вельможи, некогда получавшие от него гостинцы, не сочли возможным за него заступиться, за исключением Потемкина. Калнышевский после разгрома Сечи доставлен был под конвоем в Петербург в Военную Контору, где и пробыл в заключении около года. Сперва его предполагалось казнить, но, по ходатайству Потемкина, повелено было 4 мая 1776 г. смертную казнь заменить вечным заточением в монастыре; имущество Калнышевского поступило в секвестр и из него определено было выдавать ему на пропитание по рублю в день. Местом заточения избран был Соловецкий монастырь; 11 июля 1776 г. Калнышевский под конвоем секретно был доставлен в Архангельск, а 29 июля в Соловки, где и передан был архимандриту Досифею. В Соловках Калнышевский находился в заключении 25 лет; помещался он сперва, кажется, в тюремной камере, а затем в кельях. Обставлен он был в заключении, по-видимому, не дурно, но находился под строгим караулом и всякие личные и письменные сношения ему не были дозволены; выводили его лишь в церковь для говенья. По известному указу 15 марта 1801 г. Калнышевский был освобожден из заточения, но, получив свободу, он все же остался в монастыре, сделался послушником и скончался "смертью благочестивою доброю" 31 октября 1803 г. На плите, положенной на его могиле в 1856 г. архимандритом Александром (Павлович, впоследствии епископ полтавский и переяславский), сказано, что Калнышевский умер 112 лет от роду. Насколько эта дата верна, сказать трудно, но можно усумниться, чтобы Калнышевский стал кошевым в 70 с лишком лет и пробыл в этом звании до 85 лет.

По преданиям Калнышевский был высокого роста и широкоплечий; по образу жизни и привычкам он был обычный богатый запорожец. Об уме его свидетельствует уже его карьера: исполняемые им запорожские должности, до кошевого включительно, причем в последней он бессменно пробыл 10 лет, а также многократное участие его в петербургских депутациях, доказывают, что он был для своего времени талантливым запорожским деятелем. Мы видим в нем умного администратора Запорожья, храброго начальника запорожских отрядов, человека ловкого в сношениях с русскими вельможами, богатого и опытного хозяина в своих обширных владениях. Но особенную окраску придает Калнышевскому его благочестие, фактически выразившееся в его многочисленных пожертвованиях на церкви и, наконец, принятием послушничества уже в глубокой старости. Кроме того, мы знаем, что он прилагал большие старания относительно благолепия Запорожских церквей и снабжения их образованным духовенством.

Заключение в Соловецком монастыре сделало Калнышевского еще более религиозным; жил он, по аттестациям властей, чрезвычайно тихо и спокойно, ревностно исполняя требуемые православной церковью обряды; освобождение же свое он ознаменовал пожертвованием в Соловецкий монастырь евангелия в дорогом окладе.

В заключение скажем, что на основании всего, известного нам о П. И. Калнышевском, этот хотя и видный запорожский деятель, был в сущности далеко не крупною личностью в обильном выдающимися людьми ХVІІІ веке. Популярность Калныша, (утратившаяся даже в народных преданиях и песнях, основывается не столько на его личных свойствах, сколько на его случайном и притом поневоле, в силу его звания, выдающемся участии, в трагической истории уничтожения Запорожья. Калныш был последний кошевой атаман войска запорожского — этим все сказано. И имя Калныша крепко пристало к Запорожью, к представлениям о прекратившейся его вольной жизни и уничтоженным своеобразным порядкам, которым Калныш даже не всегда сочувствовал. Запорожские легенды знают "батька" Калныша, рисуют его образ по типу чисто запорожского кошевого атамана вообще, придают ему даже черты "характерника" (чародея); но с историческим Калнышевским этот образ сходства имеет мало.

Источников и пособий для знакомства с биографией Калныша не особенно много. Важнее всего сведения, почерпнутые из архива Запорожья и сообщенные в сочинении А. А. Скальковского "История Новой Сечи" (изд. 3, в трех частях, Одесса, 1885—1886 гг.); затем немало данных в сочинении Эварницкого, "Запорожье в остатках старины". См. еще "Киевскую Старину", за 1886 г., № 7, (статья Эварницкого "Архивные материалы для истории Запорожья"), 1887 г., № 9, (ходатайство Потемкина об участи Калныша), 1892 г., № 5 (статья Ф. Н., "Родина· Калнышевского"), 1893 г., № 7 (Переписка Калныша с киевск. митрополит. Арсением Могилянским); в "Русск. Старине", за 1875 г. т. XV, см. статью П. Ефименка "Калнышевский", за 1876 г. — заметку Репинского "Атаман Калнышевский" и за 1887 г. т. LVI и 1888 г. т. LVII статью Колчина "Ссыльные и заточенные в остроге Соловецкого монастыря". В "Полтавск. губерн. вед., за 1890 г., № 4, статью Буткевича, "Ромны". Предания о Калныше приведены в указанных выше сочинениях Скальковского, Эварницкого, Ефименка и Колчина, также в "Устном повествовании бывшего запорожца Коржа" (Одесса, 1842 г.) и в "Киевской Старине", за 1883 г., № 3, стр. 27; о деятельности Калнышевского в турецкую войну — см. Петров, "Борьба России с Турцией и польскими конфедератами), "Сборник Императорского Русского Исторического Общества", LXVIL и LXXXVII.

Ал. Маркевич.

{Половцов}

Калнышевский, Петр Иванович

(Калныш) — послед. кошев. атаман войска Запорожского, род. в 1690 г. (что сомнительно) в Полтав. губ.; в Запорожье прибыл не позже 40-х гг. XVIII в., ибо в полов. 50-х гг. он был там уже войсков. есаулом. К. принадлежал к партии, склонявшейся ко включению Запорожья в состав Рос. Империи, хотя и с сохранением изв. самостоятельности, и враждебно относившейся к "голытьбе". В 1750—1751 и 1754 гг. К. боролся с гайдамаками, в 1762—1763 гг. был избран кошев. атаманом, но затем "скинут", а в 1765 г. вновь избран и оставался в этом звании более 10 л., до уничтожения Запорожья. В тяж. время колиивщины К. со "старшиною" с трудом сдерживал запорожцев от вмешат-ва и тем утратил свою популярность в Сечи; в 1769 г., когда К. объявил о принятии казаками участия в тур. войне, в Сечи вспыхнули беспорядки, и К. пришлось бежать в Кодак. Тем не менее К. со своими запорожцами деят-но действовал против турок в 1769—1774 гг., и его подвиги и отличия засвидетельствованы рескриптами и пожалованием ему зол. медали с украш. бриллиантами портретом Гос-рыни. Хотя при упразднении Сечи К. старался удержать запорожцев от насильств. сопр-ния и много содействовал мирн. ликвидации запорож. вольности, но все же понес тяж. наказание: сперва его предполагали даже казнить, но потом заменили казнь вечн. заточением в Соловецк. мон-ре (с 1776 г.). В 1801 г. он был освобожден, но остался жить в Соловках и умер там 31 окт. 1803 г. К. был оч. умный админ-р, храбрый воен. начальник, ловкий дипломат. богатый хозяин и весьма религиозный. Имя Калныша сохранилось в малорус. народ. песнях и преданиях, где его образ изображается по типу обычн. запорожск. батьки-атамана. (Ефименко. Атаман К. "Рус. Стар.", 1875).

{Воен. энц.}