Глава 2. Военнопленные советские офицеры

 

За годы войны, по официальным данным, из общего числа потерь офицерского состава: 1 млн. 23.1 тыс. человек, – пропало без вести и попало в плен 392 085  офицеров, что составляет 38,32% [1] . Из них по составам: [2]

 

 

Из 416 погибших или умерших  в войну генералов – 14 пропали без вести, 4 покончили с собой во избежание плена [3] . 81 генерал, попал в немецкий плен, 23 из них погибли [4] .

Нацисты проводили селекцию не только евреев и комиссаров, но стремились отделить командный состав от рядовых, видя в нем вполне обоснованно возможных организаторов сопротивления. С этой целью 19 мая 1941 г. в проекте особого распоряжения к директиве № 21 (план «Барбаросса») указывалось: «При захвате в плен войсковых подразделений следует немедленно изолировать командиров от рядовых солдат» [5] . Это правило неукоснительно соблюдалось. Я.Шапиро рассказывает, что  при захвате  в плен группы бойцов, в которой он находился, «офицера сразу увели, и мы его больше не видели» [6] .

Многих офицеров расстреливали почти сразу после пленения.   Так, в Брянске немцы захватили в плен 50 человек курсантов школы младших лейтенантов. Всех их расстреляли во дворе брянской тюрьмы [7] . 

Однако, как правило, взятых в плен делили на две группы: красноармейцев и командиров, начиная от младшего лейтенанта. Командиров, если не сразу, то по прибытии в пересыльный лагерь отправляли в офлаги.

Однако порой и тех и других размещали вместе. Так  осенью 1941 г. в г. Таллинн в лагере, расположенном в южной части города около кладбища находилось более 1000 человек рядовых и офицеров. Все носили на одежде клеймо SU (Soviet Union) и рабочий номер. Размещались в двухэтажной эстонской казарме. Рядовые  содержались в помещение на 250 человек, а офицеры в отдельных комнатах по 7-8. Спали на полу без одеял и матрацев. У офицеров моряков были сняты эмблемы, у пехотинцев  - звездочки с головных уборов. Среди офицеров, находившихся в этом лагере, известен  капитан Харламов – один из  командиров-артиллеристов с  острова Эзель [8] .

Многие офицеры скрывали свою принадлежность к офицерскому корпусу. По словам участника войны А.П.Челидзе, подобное поведение некоторых советских офицеров вызывало непонимание и неприязнь со стороны немцев. «Почему немцы к советским офицерам плохо относились? Какое отношение... офицера к офицеру, когда вас поймали в солдатской гимнастерке, и вы пытались затеряться в солдатской массе. С нашей точки зрения, может быть, это правильно, но с точки зрения  немецкого офицера – страшное падение. Ты прячешься за спину солдата, когда солдат должен стоять за твоей спиной» [9] .

 Ю.Б.Соколовский вспоминает: «В первые дни плена я не признавался, что я командир, но так как комсостав начал смеяться, что я боюсь, я вынужден был перейти в группу командного состава» [10] .

 Вместе с тем  вполне оправдана попытка скрыть звание, так как немцы, особенно в начале войны, расстреливали офицеров-политработни-ков, офицеров армейских особых отделов и военной прокуратуры.  Так 1 сентября 1941 г. в Виннице у гостиницы «Саввой» были расстреляны 20 пленных офицеров и среди них Л.Куперман – председатель военного трибунала 133-го стрелкового корпуса [11] .  Именно поэтому   военный прокурор В. П. Колмаков, попавший в плен 29 сентября 1941 г. под Киевом, «назвался  другой фамилией и назвал другое звание – интендант» [12] .

   На каждого военнопленного офицера заполнялась регистрационная карточка, где записывались: личный номер, личные данные, домашний адрес, место жительство родителей, звание, должность, гражданская специальность, когда и где попал в плен, цвет волос, рост, отпечатки пальцев. Во Владимир-Волынском Офлаге, например, кроме того на одежде красной краской  рисовали: на  спине «SU»  – («Soviet Union»), на груди – треугольник, а на ягодицах  – два треугольника [13] .

 Как правило, вначале, при регистрации, пленный говорил правду, но при переводе из одного лагеря в другой, набираясь опыта, начинал понимать, что выгоднее сказать, а что, наоборот, не стоит сообщать о себе. Иногда получалось, что на каждого пленного заполнено 5–6 регистрационных карточек, и немцы не могли понять: человек попадал в  плен капитаном, а до последнего лагеря добирался младшим лейтенантом. Бывало, что некоторые приписывали себе более высокое звание, ожидая улучшения условий [14] . Однако  подобные надежды  не оправдывались.

В лагерях пленные офицеры были разделены на роты по 200–250 человек. Командирами рот назначались офицеры, немного знавшие немецкий язык. Офлаги, как и шталаги, возглавлял немецкий комендант, в подчинении которого находился комендант из числа пленных. Последнему и начальнику лагерной полиции принадлежала настоящая власть в лагере. Немецкое же руководство появлялось только во время поверки, когда проводились наказания провинившихся. Русским комендантом назначались повара, коменданты и полицаи в каждый отдельный блок, контролировались раздача еды и работа санитарного блока. Комендант барака назначал старших по комнатам и отвечал за порядок в своем бараке.

 Один из самых известных офлагов на оккупированной территории  СССР – Владимир-Волынск. Лагерь размещался на месте бывшего военного городка, за 8 рядами колючей проволоки. По свидетельству Ю.Б.Соколовского,  в сентябре 1941 г. все офицеры, содержавшиеся в лагере, были разделены  на четыре полка по национальной принадлежности. Первый полк – украинский, второй и третий – русские, четвертый – интернациональный, состоящий из  офицеров – представителей народов Средней Азии и Кавказа. Командиры полков были из числа пленных  офицеров. Командиром украинского полка был подполковник Поддубный, бывший командир полка войск НКВД. Комендантом лагеря был Метавосян – бывший командир  полка или дивизии Красной Армии, его помощником – майор Шагинян [15] .

 Во Владимир-Волынске  в отдельном генеральском блоке в сентябре–октябре 1941 г. содержались  командующий 6-й армией генерал-майор И. Н. Музыченко и командующий 12-й армией П. Г. Понеделин [16] . Летом и осенью 1942 г.  в этом генеральском блоке содержались – генерал-майор Г. М. Зусманович,  заместитель командующего по тылу 6-й армии, попавший в плен под Харьковом,  и генерал-майор П. Г. Новиков, взятый  в плен в первых числах июля 1942 г. в Севастополе [17] .

 В г. Кальвария тоже находился большой офлаг, где содержались 4500 командиров Красной Армии. Комендантом лагеря был Енукидзе, воинское звание неизвестно [18] .

 В Виннице  был создан специальный  офицерский лагерь  ОКХ,  для старших офицеров Красной Армии, представлявших особый интерес для немецкого командования [19] .

Много офлагов находилось на территории Польши, несколько на тер-ритории Германии. Крупнейший их них – офлаг XIII-D в Хаммельбурге; известен лагерь для старших советских командиров в Циттенхорсте.

В условиях плена психология человека резко менялась и  наружу выплескивались ранее сдерживаемые мысли, эмоции.  Майор П.Н.Палий обратил внимание на интересное явление, о котором в опубликованных в бывшем Советском Союзе воспоминаниях пленных не упоминается. Весьма вероятно, что подобные свидетельства  вычеркивались советской цензурой. П.Н.Палий прошел много офлагов. Вряд ли то, о чем он рассказывает, было характерным для одного лагеря.

 По его словам, за несколько дней, взятые в плен, «вдруг превратились в ярых врагов своей страны... правительства...   Это было, как прорвавшаяся плотина. Голодные, грязные, бесправные, потерявшие прошлое и стоявшие перед неизвестным будущим, советские командиры с упоением, во весь голос матом поносили того, при чьем имени еще неделю назад вставали и аплодировали, – Иосифа Сталина. За обращение “товарищ командир” давали по физиономии, если не избивали более серьезно. “Господин офицер” – стало обязательным в разговоре» [20] .

 Не менее крамольные мысли высказывали и многие генералы, оказавшиеся в плену. В частности, находившиеся в офлаге  XIII-D в Хаммельбурге генерал-майоры: зам. начальника штаба Северо-Западного фронта Ф.И.Трухин, командир 4-го стрелкового корпуса Е.А.Егоров, командир 21-го стрелкового корпуса Д.Е.Закутный, начальник училища ПВО в Лиепае  И.А.Благовещенский «...поносили на чем свет стоит и Сталина и советскую власть, сходились на том, что  расстрелянные по делу Тухачевского – расстреляны невинно...» [21] . 

Командующий 19-й армии генерал-лейтенант М.Ф.Лукин «выражался нецензурными словами по адресу Верховного командования Красной Армии», а по мнению начальника штаба 3-й гвардейской армии генерал-майора И.П.Крупенникова, взятого в плен 21 декабря 1942 г. под Сталинградом, 70% из находившихся в плену советских офицеров готовы воевать против советской власти [22] . Необходимо отметить, что,  И.А.Благовещенский, Д. Е. Закутный, и Ф. И. Трухин  позднее станут активными участниками Власовского движения.

 В офлагах узники испытывали те же  страдания и унижение, как и во всех лагерях военнопленных. По словам В.П.Колмакова,  пленные офи-церы лагеря во Владимир-Волынске съели всю траву вокруг, листья, кору с деревьев, ели сено, рога и копыта  мертвых животных, которых немцы швыряли пленным, затем съели сохранившиеся ремни и  кожу сапог, предварительно поджарив их.

За полгода во Владимир-Во-лынске, по одним сведениям, из 8 тыс. офицеров осталось 3 тыс. [23] , а по другим – из 12 тыс. к весне 1942 г. в живых осталось 700 офицеров [24] .

В офлагах, как и в других лагерях проводились поиски евреев. Во Владимир-Волынске в результате только одной селекции, проведенной  в ноябре 1941 г., было выявлено 600 евреев-офицеров, которых загнали в сарай, несколько дней  не давали есть и пить, а затем расстреляли [25] .

 2–3 марта 1942 г. евреям – работникам лазарета было объявлено, что их направляют в особый лагерь в Винницу. Однако, собрав всех евреев, работавших в нем и вновь выявленных  в лагере, – всего около 500 человек, – их расстреляли. Среди них были  профессора Грипер и Зольцман, начальник лагерного лазарета известный врач Лев Григорьевич Гринер – бывший начальник Киевской центральной железнодорожной поликлиники,  Коган, два брата – врачи Вайсблат [26] .

 В лагере расстреливали не только евреев. Каждый день комендант лагеря Сталер вывешивал приказ, по которому расстреливались 8–10 человек за разные проступки: не снял шапку перед немцем, за попытку к побегу, «за враждебность к немецкому народу», «за воровство», (т. е за то, что подобрал  2–3 гнилых картофелины).

Издеваясь, немцы запрягали по 8–10 пленных  офицеров в повозку и катались по городу или, подгоняя штыками и прикладами, заставляли возить кирпич, воду, дрова, мусор, нечистоты из уборных [27] .

Мало документальных свидетельств о попытках организованного сопротивления в плену. Однако о подготовке восстания во Владимир-Волынске свидетельствуют немецкие документы. В донесении  №12  начальнику полиции безопасности  в Берлине от 17.07.1942 г.  сообщается: «В районе Владимир-Волынска обезврежена партизанская группа, намечавшая восстание в городе и освобождение 8000 советских офицеров из местного лагеря. Этот замысел должен был осуществиться при помощи гетто (около 15 тыс. евреев). Большинство пленных офицеров уже изготовили для этой цели острые ножи из разбитых касок. В результате предпринятых полицией безопасности мер было задержано 36 коммунистических активистов, а также 76 еврейско-большевистских офицеров. Зачинщиками из них оказались политкомиссары. Коммунистические агенты, а также 76 еврейских офицеров подвергнуты особому обращению» [28] . (т. е. расстрелу. – А. Ш.)

Офицеров на работы вне лагеря, как правило, не посылали. Однако  в 1941 г. делалось исключение для младших  лейтенантов. Правда, все  мечтали попасть в рабочую команду, так как пленные вне лагеря рассчитывали раздобыть что-либо съестное. И хотя большую часть принесенного надо было отдавать лагерной полиции и в лазарет, кое-что  оставалось.

  Были очень «престижные» рабочие команды, например, в лагере Замостье – команда по сбору мороженого картофеля. Работавшие в ней становились «лагерной аристократией». Голод заставлял людей идти на унижение. Перед «картофельной командой», рассчитывая получить несколько принесенных мороженых картофелин, лебезили, заискивали. У каждого работника команды появлялась группа «нянь», которые чистили одежду, смазывали жиром сапоги, стирали и сушили портянки, латали или зашивали порванные штаны, рубашки, рукавицы [29] .

 С  июня 1942 г. всех пленных офицеров Красной Армии от младшего лейтенанта до полковника включительно, имевших гражданские специальности, стали отправлять на работу в военную промышленность. Из Офлага Хаммельбург многих офицеров отправляли на авиазаводы «Мессершмитт» в Регенсбурге. В марте 1943 г. на заводе работало две тысячи советских военнопленных офицеров. Примерно треть из них – военнослужащие ВВС Красной Армии, в основном, авиатехники. Остальные две трети – из разных родов войск, офицеры, призванные из запаса, имевшие среднее или высшее техническое образование [30] . 

Вопрос морали: можно ли работать на Германию, на военном производстве, – многими военнопленными решался просто, поскольку чаще всего, выбор был между жизнью и голодной смертью. В такие условия пленных поставила не только нацистская Германия, но и СССР, не подписав Женевские конвенции. Пленные офицеры Западных стран,  находившиеся под защитой Международного Красного Креста,  в отличие от советских пленных офицеров, могли отказаться от любого вида работ, и это  никак не отражалось на их положении в лагере.

Направляли офицеров и в другие   рабочие команды. Например, одна из команд, состоявшая из 35–40 человек, перебирала свеклу  и обслуживала сушильные машины на сахарном заводе. Паек оставался таким же, как в концлагере, однако свекла без ограничения  – дополнительное питание. Жили в помещении склада, в котором поставили  двухъярусные койки с матрасами, одеялами, подушками. Сами оборудовали хорошую душевую, немцы не мешали. На втором этаже жила «конвойная команда» –  один пожилой унтер-офицер. Он сам был в плену у французов в Первую мировую войну, поэтому относился к пленным сочувственно [31] .

 Жизнь пленных офицеров, работавших по специальности, менялась кардинальным образом. Причем эти изменения происходили с самого начала – дороги. Так, группу инженеров из 32  человек, направленных в промышленное проектное бюро на работу в качестве чертежников, «разместили в теплушке с нарами, парашей под брезентовым колпаком, обеспечивающим уединение, и баком с питьевой водой». Двери вагона были открыты, охрана – двое солдат. Маршевый паек – целая буханка хлеба, банка овощных консервов с маленькими кусочками мяса, пачка сигарет на двоих [32] .

 По месту работы советских пленных-специалистов кормили, как правило, стандартным пайком немецкого солдата.  Однако не всегда. Так, в рабочем лагере в Вольгаст, куда привезли офицеров проектировщиков и чертежников, питание  резко отличалось от обещанного, и на самом деле люди голодали. В день они получали полфунта хлеба, литр жидкого супа с картошкой и «немецким салом», как назывались кубики брюквы или кольраби, и мелко нарубленными кусочками мяса. Кроме того, 20 г сыра или колбасы, две столовые ложки повидла и по воскресеньям несколько твердых армейских галет. Утром  – по две или три вареных картошки. Все это составляло  всего 1100 калорий [33] .

   Хорошо питались работавшие в лагерных канцеляриях. Немцы отбирали сюда людей, знавших не менее двух языков: немецкий и французский. Один из работавших в канцелярии Шталага II-C в Грейсвальде, военнопленный офицер Новиков, говорил: «Я лично и до войны дома так не жил» [34] .

Пытались немцы использовать и профессиональные знания советских офицеров. Уже в  июле–августе 1941 г. представители Абвера и военно-исторического отдела ОКВ отобрали среди пленных несколько десятков старших офицеров и предложили им описать историю разгрома  своей воинской части, указать ошибки советской и немецкой стороны, допущенные в ходе боев. Это было важно немцам с практической точки зрения: они изучали опыт победоносной, как им казалось в 1941 г., войны на Востоке.

 О том, как это происходило, рассказал советский разведчик А.П. Челидзе (псевдоним. – А. Ш.). Обращаясь к пленному офицеру, абверовец убеждал его: «Война, как видишь, твоими проигрывается... мы не требуем от вас предательства, вы – пройденный этап войны, нам ничем не поможете, но мы хотим написать объективную историю войны. Вы можете нам в этом помочь. Не надо льстить и обманывать нас, пишите правду о том, как вас разбили. Вспомните, где вы воевали и как, вот вам карты этих участков, нанесите расположение своих, это не предательство, это давно потеряло актуальность, давно занято немцами,  – опишите, как вы воспринимали бой оттуда» [35] .

Так, в офлаге Кальвария майор С.Е.Еременко, помощник начальника оперативного отделения по связи 39-й армии, написал статью об окружении   своей армии [36] . Бывший начальник артиллерии 61 стр. корпуса комбриг Н.Г.Лазутин, попавший в плен 28 июня 1941 г. составил описание боевых действий 61 стр. корпуса [37] .

  «Историки» были собраны в офлаге XIII-D в Хаммельбурге. Там был создан Военно-исторический кабинет, который возглавлял полковник Захаров (сведений о нем нет. – А.Ш.) Один из членов этой группы комбриг М.В.Богданов – командующий артиллерией 8-го стрелкового корпуса, попавший в плен 10 августа 1941 г. под Уманью, написал историю этого корпуса и обобщил  все написанное о боевых действиях Юго-Западного фронта в июне–августе 1941 г. [38]

Участвовали в работе Военно-исторического кабинета комбриг А. Н. Севастьянов – начальник артиллерии 226-й стрелковой дивизии, полковник Н.С.Шатов –  зам. начальника артиллерии 56-й армии, подполковник  Г.С.Васильев – начальник 3-го топографического отдела штаба 6-й армии [39] и еще 15–20 полковников и подполковников. Все они находились на особом довольствии: получали дополнительный паек. Просуществовала эта группа до весны 1943 г. Потом была переведена в Нюрнберг, где находилась также на льготных условиях: работала в мастерской по изготовлению игрушек [40] . Большинство этих офицеров трудно назвать предателями. Военных тайн они не разглашали, и лишь несколько человек вступили во Власовскую армию.

 Не стоит забывать о том, что кроме  десятков тысяч офицеров, которым повезло пережить  лагеря 1941–1942 гг., дожить до конца войны, работая на немецких  военных заводах, и кроме тех, кто сотрудничал с немами и Власовским движением, были тысячи офицеров, расстрелянных или замученных  в  немецких концлагерях.

Система концлагерей начала создаваться в Германии в марте 1933 г.,  после прихода нацистов квласти. Вначале в лагеря направляли всех неугодных нацистскому режиму лиц по политическим, социальным, религиозным и национальным соображениям.

По замыслу нацистского руководства в лагерях должно было происходить государственно-политическое перевоспитание заключенных посредством строгой дисциплины, тяжелой работы.

После того как  в 1934 г. ответственность за концлагеря легла на СС,  была разработана и приведена в действие система особого произвола и унижения.

2 января 1941 г.  Гейдрихом  была утверждена классификация концентрационных лагерей. В соответствии с ней концлагеря для всех типов арестованных делились на 3 категории:

  I. В этих лагерях содержатся асоциальные элементы: бродяги, проститутки, гомосексуалисты, представители религиозных сект (свидетели Иеговы и др.), криминальные элементы, совершившие незначительные преступления. Заключенные заняты  в основном сельхозработами и не тяжелым физическим трудом. Цель наказания: исправление заключенных и возвращение их в   общество.

II. Лагеря для опасных преступников, перевоспитание которых невозможно. К этим преступникам относятся «политики и враги Рейха», члены социал-демократической и коммунистической партий, бывшие бойцы интербригад в Испании, партизаны, диверсанты. Эти заключенные используются на особо тяжелой физической работе, т. к. предназначены для медленного уничтожения.

 III. Лагеря для евреев и цыган, которых необходимо уничтожить в короткий срок, максимально используя их физические силы [41] .

К I категории относились: Дахау и Заксенхаузен (Ораниенбург).

Ко II категории: Бухенвальд, Нойенгаме,  Нацвейлер, Флоссенбюрг, Равенсбрюк, Люблин-Майданек и Штуттхоф.

К III категории: Маутхаузен-Гузен и Гросс Розен [42] .

В течение короткого времени режим содержания лагерей I и II категории сравнялся  с условиями лагерей III типа. Все перечисленные лагеря находились в подчинении РСХА.

С самого начала войны с Советским Союзом  в них стали направлять выявленных в ходе селекций «непримиримых фанатичных противников рейха» – советских офицеров и политработников, а затем и других военнопленных  за побеги,  агитацию против РОА, саботаж на  работе.

  В концлагере военнопленных переодевали в полосатую лагерную одежду с буквами «SU»– (Sowjet Union) на груди. Другие, переведенные в статус гражданских лиц, носили на груди красный треугольник  с буквой “R” – политический заключенный – русский.

Основными центрами уничтожения советских офицеров и политработников были Заксенхаузен, Бухенвальд,  Маутхаузен. В Освенциме и Майданеке тоже уничтожали советских офицеров, однако в основном в эти концлагеря поступали рядовые красноармейцы.

В начале августа 1941 г. главный инспектор концлагерей Айке провел в концлагере Заксенхаузен  совещание с комендантами лагерей СС. Обсуждался вопрос о ликвидации советских офицеров и политработников, доставляемых из различных  лагерей.

Густав Зорге, бывший второй раппортфюрер СС в концлагере Заксенхаузен, на послевоенном процессе показал, что было принято решение подвергать быстрому уничтожению всех прибывающих советских офицеров, не занося их в лагерные списки. Первый транспорт с 6 тыс. пленных офицеров и политработников прибыл в Заксенхаузен в середине августа 1941 г. К октябрю  1941 г. 5 тыс. из них были убиты, а остальные умерли от голода весной 1942 года [43] .

 Нацисты создали совершенную технологию убийств. Осенью 1941 г. все коменданты лагерей  вновь посетили Заксенхаузен, где их на практике ознакомили с методом ликвидации политруков и офицеров:

 «У одного конца барака, стоявшего в отдалении, были собраны комиссары и политруки, и при включенном на полную мощность радио их по одному вели через темный коридор в камеру, где производилась казнь. Казнь осуществлялась выстрелом в затылок из оружия, вставленного в отверстие доски – “ростомер”. Это изобретение было выдумано оберфюрером Лоритцем. Суточная производительность колебалась от 1500 до 2000 человек. К моменту прибытия комендантов крематории работали беспрерывно уже 14 дней» [44] . 

Блокфюрер Заксенхаузена Вильгельм Шуберт признался, что «636 русских военнопленных с сентября по ноябрь 1941 г. я убил своими собственными руками». Он же  показал, что в 1941 г. в Заксенхаузене было расстреляно 13 тыс. советских офицеров и политработников [45] . Уничтожение военнопленных продолжалось и позднее. Причем, способы совершенствовались. Так, 19 августа 1942 г. в газовой камере умертвили 104 советских офицера доставленных из Шталага  XI-A (Альтенграбов) [46] .

В Бухенвальд первую группу советских офицеров и политработников – 300 человек – доставили  16 сентября 1941 г.  В тот же день их расстреляли в тире, оборудованном в одном из цехов на территории завода ДАВ [47] . Тела убитых сожгли в крематории, затем обуглившиеся кости выбросили в канализацию, что привело к ее засорению. 18 сентября 1941 г. заключенные извлекли из канализационных труб 9 носилок костей и, по приказу  эсэсовцев, должны были разбросать их по огороду и прикрыть навозом. Однако  группа узников похоронила останки [48] .

 10 октября 1941 г. в том же тире расстреляли 8 офицеров Красной Армии [49] . В Бухенвальд продолжали поступать новые транспорты и небольшие группы пленных, в основном офицеров. Расстрелы в тире проводились 2–3 раза в неделю, но  так как  на время расстрела работа на заводе прекращалась, комендант лагеря Кох решил построить новое место для расстрела советских военнопленных. Тут пригодился опыт,  продемонстрированный в Заксенхаузене. Место казни оборудовали в бывшей конюшне. Заключенные прозвали ее «хитрый домик». Расстрелы проводились, как правило, по вторникам и четвергам. Для этого создали специальную команду СС – «отделение 99». За свою работу эсэсовцы получали дополнительный паек: водку, 200 г колбасы, сливочное масло и полбуханки хлеба [50] .

  Обреченных на смерть вводили в левую часть конюшни.   Здесь же стояли мощные динамики, громко транслировавшие веселую музыку.

Пленному предлагали раздеться догола. Одежду он должен был свер-нуть и связать ремнем. По одному людей  переводили в правую часть здания через расположенную посередине дверь. Их сопровождали люди в белых халатах. Человек думал, что его ведут на медосмотр. Тем более что в следующей комнате его выслушивал «врач» в белом халате, спрашивал о состоянии здоровья, о хронических заболеваниях. Ответы записывались. Это совсем успокаивало пленного. Дальше через коридор он попадал в следующую комнату и останавливался, ослепленный направленными на него лучами двух мощных ламп. Пол комнаты был устлан толстым слоем опилок. В левом углу – рукомойник и водопроводный кран со шлангом. Пленного взвешивали на весах и затем подводили к измерителю роста, находящийся рядом с ним «медик» поправлял его голову. В этот момент раздавался выстрел в затылок. Сзади весов и измерительной штанги находилась темная занавеска. В подвижную часть измерителя роста был вмонтирован пистолет, проходивший сквозь прорезь в занавеске, за которой сидел эсэсовец, производивший выстрел. В  «хитром домике» было убито около 7 тыс. офицеров, политработников, евреев, а также пленных, совершивших несколько побегов [51] .

С начала 1943 г. в Бухенвальде  неоднократно казнили офицеров – организаторов и участников сопротивления и саботажа в лагерях и на военном производстве. Их вешали в крематории. Обреченных вели в подвал, в стены которого были вделаны крюки. Таких крюков было сорок восемь. Всего в Бухенвальде убито 8483 советских военнопленных, в основном офицеров [52] .

 Если в начале войны немцы, как правило, расстреливали всех захваченных комиссаров и политработников, то в конце 1941 г.  положение изменилось. 15 ноября 1941 г. коменданты концлагерей Дахау, Заксенхаузен, Бухенвальд, Флоссенбюрг, Нейхаммер, Освенцим и Гросс-Розен получили приказ рейхсфюрера СС Гиммлера, в котором говорилось:

«... к тем переведенным в концентрационные лагеря для казни русским военнопленным (в частности, комиссарам), которые по своим физическим данным могут быть использованы на работе в каменоломнях, казнь откладывается» [53] .

 Однако даже после этого приказа  расстрелы отдельных групп офицеров и политработников, пусть и не в таких масштабах, как раньше, продолжались. Так, 25 сентября 1942 г. в лагерь Нейхаммер из Шталага XI-B (Фалингбостель) прибыли 197 советских военнопленных, которых в тот же день расстреляли [54] .

Маутхаузен был самым тяжелым штрафным лагерем. Сюда направляли «злейших врагов рейха». Первые 2 тыс. советских военнопленных прибыли в Маутхаузен в ноябре 1941 г. [55]  В  книге регистрации смерти советских военнопленных от 21 октября 1941 г. до 28 января 1945 г., например, отмечено, что 17 августа 1942 г. «специальному обращению», (так нацисты называли уничтожение. – А. Ш.), подвергнуто 56 советских военнопленных-евреев. 6 октября 1942 г. расстреляны прибывшие военнопленные: Шпиц, Ушалов, Овчинников, Галанин, Олейниченко, 8 декабря 1942 г. –  Оверчук; 17 апреля 1943 г. – 59 политруков, 21 июня 1943 г. – 10 политруков,  8 июля 1943 г. – 54 советских военнопленных [56] .

  Осенью 1942 г. в лагерь прибыла группа советских моряков. Все они были уничтожены в лагере. О героях-моряках рассказал свидетель их появления, узник Маутхаузена латышский поэт Эйжен Веверис:

 «Шли они, как на параде,

Ряд за рядом,

Те, кто грудью своей прикрыл

Последние корабли Севастополя.

Клочья бушлатов на спинах матросских,

Словно крылья альбатросов,

Лохмотья тельняшек –

Горды,

Как на мачте флаг.

Раненые, больные, бледные

Шли они, гулкий чеканя шаг.

И кровавая мостовая Маутхаузена

Дрожала...

 Один упал.

Эсэсовец поднял плеть,

Хлестнул.

Колонна угрожающе зарычала.

Казалось,

Опять грохотал по врагам

Малахов курган.

Мы глазам своим не верили:

Эсэсовец

Не хлестнул второй раз.

Зато хлестнула по башням лагерным

Песнь о «Варяге».

Матросы поют, Матросы шагают,

Казалось – молот по рельсам бил:

“Последний парад наступает!”

Последний парад наступил!..» [57]

 В соответствии с распоряжением ОКВ от 19 апреля 1943 г. о том, что советских офицеров, отрицательно влияющих на военнопленных, передавать в гестапо и подвергать «специальному обращению», 7 октября 1944 г. в Маутхаузене, по приказу Гиммлера расстреляли 38 членов  БСВ (Братский союз военнопленных) – подпольной организации советских военнопленных, действовавшей на территории Германии. Среди расстрелянных был комбриг (в немецких документах – генерал) Борис Дворкин. (На самом деле Б. Дворкин  был призван в армии из запаса и не успел пройти переаттестацию. – А. Ш.). Во время расстрела он отказался повернуться лицом к стене и сказал по-немецки коменданту лагеря Цирайсу, что он военнопленный и не видит причин для расстрела.  Цирайс  ответил, что Дворкин провинился перед рейхом и поэтому должен быть расстрелян. После этого Цирайс лично застрелил комбрига [58] . 

В  Маутхаузен отправляли и военнопленных в соответствии с акцией «Кугель» – «Пуля».  В рамках этой акции происходило уничтожение всех вторично пойманных военнопленных офицеров, кроме английских и американских [59] .

Особо жестоко эсэсовцы обращались с  узниками из 20-го штрафного офицерского блока – «блока смерти». В нем содержались в основном офицеры-летчики, среди них были Герой Советского Союза  подполковник Н. И. Власов, полковник А. Ф. Исупов, офицеры других родов войск, неоднократно совершавшие побеги, уличенные в антигитлеровской агитации, в актах саботажа на немецких заводах и фабриках. К началу 1945 г. в 20-м  блоке содержалось около 800 человек.  В ночь со 2 на 3 февраля 1945 г.   узники подняли восстание и пытались бежать.  Почти все погибли в бою или были пойманы и замучены в лагере. Известны лишь имена 10 спасшихся [60] .

Кому в бывшем Советском Союзе не было известно о гибели в Маутхаузене генерал-лейтенанта Д. М. Карбышева?  Однако о том, что не он один принял мученическую смерть на морозе под струями воды, знают немногие. О том, что произошло на самом деле, рассказал бывший узник Маутхаузена А. М. Иоселевич, скрывавшийся под именем Александра Ивановича Григоревского. Он работал врачом в лагерном лазарете.

  О прибытии Карбышева в лагерь знали заранее: его документы пришли в канцелярию, и подпольный комитет решил забрать генерала в лазарет. Сделать это должны были А. М. Иоселевич и фельдшера  Дочкин и Харламов. Новая партия заключенных прибыла 17 февраля: «Мороз сильный. Они стоят в колонне. Обычно, когда  прибывает новая партия заключенных, говорят: больные два шага вперед. Те, кто может ходить, идут, не может – несут на носилках. Мы пришли с носилками. Они окружены лагерными полицейскими и их не распускают. Люди начали падать. Только в часов 8 вечера пришел заместитель коменданта лагеря Бахмаер и дал команду: “Больные, два шага вперед!”. Среди 400 человек, сделавших два шага, был и Карбышев. Вдруг команда: “Раздеться!” Все раздеваются догола. “По 80 человек в баню – мыться”. Остальные голые стоят на морозе. Одни помылись, идут назад. Другие 80 идут в баню. А после этого Бахмаер дает команду подтянуть брандспойты и по этим 400 ударяет ледяная вода. Под силой удара люди начали сбиваться в кучи, потом падать. Лежащие наверху обледенели.

Когда в 1957 г. нас, подпольщиков, впервые пригласили в Москву, мы рассказали А. Маресьеву (Герой Советского Союза, в 1957 г. ответственный секретарь Советского комитета ветеранов войны. – А. Ш.), что Карбышев не один погиб. Он сказал: «Будет время, история разберется”» [61] .

 Советские военнопленные попадали и в Освенцим. Первая группа, около 300 человек, прибыла в Освенцим в начале июля 1941 г. [62] Их захватили под Львовом. Большинство были одеты в кожаные куртки, и поэтому  узники Освенцима приняли их за комиссаров. Однако комиссары Красной Армии давно уже не ходили в кожанках,  их носили офицеры-танкисты. Поэтому, вероятнее всего, эти пленные были танкисты, попавшие в плен в результате танковых сражений в районе Броды–Дубно в последних числах июня 1941 г.

В течение июля-августа  1941 г. прибывали новые партии пленных.  Их поместили в 11-й блок, стоявший отдельно. Каждый  день их выводили на работу на строительство особого лагеря для военнопленных.  За их работой, кроме охранников-эсэсовцев, следила дюжина лагерных уголовников. И те и другие жестоко избивали пленных палками, а эсэсовцы расстреливали тех, кто не мог работать.

 К началу сентября 1941 г.  было построено 9  блоков, огороженных забором из колючей проволоки, через которую был пропущен электрический ток. На воротах нового лагеря надпись: «Russisches Kriegsgefangenen Arbeitslager» – «Трудовой лагерь русских военнопленных» [63] .

3 сентября 1941 г. в Освенциме впервые был  проведен эксперимент с использованием  синильной кислоты, называемой «Ciklon B» («циклон Б»). Жертвами этого опыта стали 600 советских военнопленных и 250 польских узников. Применение газа было примитивным. Газовые камеры еще не построили. Обреченных на смерть загнали в подвал 11-го блока, окна и двери которого замазали глиной и рассыпали гранулы «циклона Б» [64] .

На следующий день заключенные по приказу эсэсовцев, которые взяли с собой на всякий случай противогазы,  открыли двери и окна блока, чтобы проветрить его, а затем стали выносить трупы отравленных [65] .

 7 октября 1941 г. в Освенцим привезли 2014 советских военнопленных  из Шталага №308 Нейхаммер. Транспорты  с советскими военнопленными продолжали поступать и в последующие дни [66] .

Прибывших использовали на строительстве газовых камер, крематориев  для Биркенау – будущего центра уничтожения евреев. 

  Большинство военнопленных быстро погибали от лишений, издевательств и непосильного труда. Так, с 7 по 31 октября 1941 г. погибло 1255, а в ноябре  – 3726, а в декабре  – 1912, в январе  1942 г. – 1017  советских военнопленных [67] .

  К 1 марта 1942 г.  первая очередь лагеря – фабрики смерти была готова. И уже 13 марта 1942 г. в Биркенау было уничтожено 103 советских военнопленных [68] . Кроме них, в  Освенциеме  в марте  погибло еще 580 советских пленных [69] . На смену умершим постоянно прибывали новые партии военнопленных, в их числе и те, кто бежал из различных лагерей и был пойман.

Так, за побег из лагеря были переведен в Освенцим в 1942 г. бывший командир дивизии на Волховском фронте полковник К.Е.Карцев,  майор В. П. Соколов, дважды бежавший из лагерей Ф. Скиба, П. Махура [70] .

 В Освенциме находились летчики Герои Советского Союза: штурман Валентин Ситнев, даже в лагере сохранивший Звезду Героя, и  Виктор Иванов – капитан, штурмовик, участник  боев на Курской  дуге. Оба они сидели в лагере для летчиков вблизи Лодзи. За побег из лагеря их приговорили к повешению, однако заменили Освенцимом [71] .

Из рассказов пленных  известен  факт сопротивления одной из групп пленных.  Поздней осенью 1942 г. в Освенцим привезли несколько сот советских военнопленных. Они пробыли в лагере около месяца, а затем их повели в газовую камеру: «Когда колонна поравнялась со штабелем сложенных у крематория дров, кто-то из смертников крикнул:

     – Товарищи, бей фашистских гадов!

 Это послужило сигналом. Сотни людей прорвались к штабелю сквозь густую цепь охраны. Несмотря на огонь эсэсовцев, военнопленные  расхватали дрова и, вооружившись поленьями, бросились на конвоиров. Завязался отчаянный бой. Под ударами поленьев эсэсовцы падали с разбитыми черепами. Падали и сраженные красноармейцы, но даже раненные, обливаясь кровью, продолжали отбиваться. Пленные красноармейцы погибли все до одного» [72] .

После 1942 г. военнопленных в Освенцим почти не присылали. Известны случаи прибытия небольших групп, предназначенных для уничтожения: 14 ноября 1943 г. из лагеря Ламсдорф прибыло 75  человек, 28 ноября 1943 г. из лагеря Вильянди в Эстонии –  334  инвалида, которых в тот же день отправили в газовую камеру; 13 января 1944 г. вновь из Ламсдорфа  – 73 военнопленных [73] .

 Сохранились сведения о результатах проверки, проведенной СД (службой безопасности.  – А. Ш.) в 1941–1942 гг., большей части находившихся в Освенциме советских  военнопленных в соответствии с приказом  о комиссарах от 6 июня 1941 г.:

1)            коммунистов фанатиков около – 300

2)            политически неблагонадежных – 700

3)            политически нейтральных  – 8000

4)             подходящих для сотрудничества  – 30 военнопленных [74] .

Несмотря на то, что  основная часть пленных отнесена к категории «политически нейтральных»,  все они были уничтожены в Освенциме.

В регистрационной книге погибших советских военнопленных в  Освенциме с 7 октября 1941 г. по 28 февраля 1942 г. записано 8320 имен [75] .  

Всего в Освенциме погибло 15 тыс. советских военнопленных. Известны имена 12 тыс. из них, так как они  были зарегистрированы  в лагерной канцелярией, а  3 тыс. поступили и были уничтожены без регистрации [76] .