Женщина может любить

 одновременно двух мужчин до тех пор,

  пока один из них не узнает об этом.

 

Я. Л. Вишневский. «Одиночество в сети».

 

«О женщины, вам имя – вероломство!» Последнее время эти слова Шекспира почему-то довольно часто приходят мне в голову. Приходили они, конечно, и раньше (первый раз я прочитал «Гамлета» классе в 8-ом или 9-ом, и потом, уже учась в институте, не раз возвращался к этому произведению), но тогда я как-то не придавал им значения. До тех пор, пока не убедился во всём на собственной шкуре.

Случилось это давно – кажется, ещё на первом курсе, когда мне только исполнилось девятнадцать. В тот незабываемый год я всерьёз – может быть, первый раз в жизни – без памяти влюбился в одну свою одногруппницу. О, это было довольно странное чувство, свалившееся как снег на голову, и к тому же с изрядной примесью горечи, поскольку я вынужден был делить его с другим, более удачливым соперником, который к тому же являлся моим близким другом.

Девушку, по-моему, звали Светланой (хотя, конечно, я могу и ошибаться). Мы с Мишкой обратили на неё внимание почти одновременно, как только она вошла в лекционный зал, слегка напуганная, смущённо озираясь по сторонам, и уселась чуть впереди, за два ряда от нас. У неё были гладкие пшеничные волосы, Ниагарским водопадом струившиеся по плечам, маленький симпатичный носик и какие-то бледные, совершенно бескровные губы. Но первое, что обращало на себя внимание, – это, конечно, её глаза, большие, чуть удивлённые, тёмно-зелёного, даже, скорей, изумрудного цвета.

Я был так поглощён разглядыванием незнакомки, что вздрогнул от неожиданности, когда Мишка вдруг ткнул меня локтем в бок и, наклонившись к самому лицу, взволнованно зашептал:

– А ничего девочка, верно? Спорим, мне сегодня же удастся её склеить?

Надо заметить, мой друг всегда отличался более решительным, слегка напористым характером, отчего нередко попадал в разные неприятные истории, из которых мне частенько приходилось его вызволять. Поэтому и в тот раз Мишкино предложение, помнится, вызвало у меня лишь  саркастическую усмешку, настолько нереальной показалась мне сама возможность такого допущения. Тем более что сам я ни за что бы не решился первым подойти к незнакомой девушке, даже если бы она мне очень нравилась. Такой уж у меня был дурацкий характер, который, кстати сказать, и по сей день не слишком-то изменился. Одним словом, я, что греха таить, тогда с прохладцей отнёсся к затее моего друга, посчитав её просто пустой похвальбой.

Какого же было моё удивление (и одновременно досада), когда буквально на следующей перемене Мишка с победным видом подвёл ко мне предмет моей тайной симпатии, бросив несколько свысока:

– Вот, Света, познакомься. Это мой друг Лёша.

Мы обменялись быстрыми взглядами, и я заметил огонёк заинтересованности, вспыхнувший в её глазах. Я понял, что произвёл на девушку благоприятное впечатление, и это сразу наполнило меня такой безудержной радостью, что я чуть не запрыгал на месте. Когда-то в одной книге (не помню названия) я прочитал, что если взаимная симпатия между мужчиной и женщиной не возникнет сразу, в первую же минуту знакомства, то потом она уже не возникнет никогда, как ни старайся. Ну а коль скоро она возникла – можно считать, что начало положено, дальше уже всё в твоих руках.

Одним словом, я посчитал, что, хотя Мишка и оказался проворней меня, я ещё возьму своё, я добьюсь того, что эта девчонка станет моей, чего бы мне это ни стоило. Поэтому с первого же дня знакомства я повёл серьёзную атаку на Свету. Надо сказать, что поначалу это было довольно легко, так как мы повсюду ходили вместе, словно три мушкетёра или, скорей, какая-нибудь образцовая семейка шведского образца. Помню, я из кожи вон лез, чтобы ей понравиться: оказывал разные мелкие знаки внимания, старался быть галантным, предупредительным, частенько развлекал разговорами, не упуская случая блеснуть своим интеллектом. При этом всякий раз посылал ей многозначительные, очень красноречивые взгляды, на которые иногда (да-да, я был в этом уверен!) она отвечала мне то ободряющей улыбкой, то чуть заметным рукопожатием.

Думаю, это последнее обстоятельство не укрылось от Мишки, поскольку, как я заметил, с какого-то времени он под разными предлогами стал всё чаще оставаться со Светой наедине: то, втайне от меня подкараулив после занятий, предлагал проводить до дому, то приглашал на какой-то закрытый показ фестивального фильма, на который он чудом достал билеты (к сожалению, только два), то ему срочно требовалась помощь в подготовке доклада для семинара и т.д. и т.п. Обидней всего было то, что я не мог отплатить ему той же монетой – у Мишки ведь, как-никак, был приоритет, о чём он при всяком удобном случае мне напоминал, да и сама Света, надо сказать, не очень помогала мне в этом, отделываясь лишь виноватыми взглядами да легкими пожатиями плеч. А тут ещё я, как назло, заболел и довольно долго провалялся в постели. Мишка, конечно, не преминул этим воспользоваться. Когда спустя неделю я снова появился на занятиях, то по его победной физиономии и по тому, как старательно отводила глаза Света, понял, что у них уже всё на мази, а мои шансы отныне равны нулю.

И всё-таки я не сдался. Наверно, потому что все эти дни очень скучал по ней, рисуя в своём воображении сцены одна нелепей другой, где именно я, а не Мишка, добивался взаимности у предмета своей любви. Одним словом, за время болезни моё чувство к Свете ещё более окрепло, и, кроме того, к нему добавилась какая-то не совсем понятная мне обида на друга, сродни той, что нередко во время соревнования  возникает к сопернику, неожиданно применившему нечестный приём.

Хотя, на первый взгляд, в наших отношениях ничего не изменилось. Я по-прежнему таскался с ними то в кино, то на концерты, но теперь всё больше чувствовал себя третьим лишним, неудачливым воздыхателем, надеющимся неизвестно на что. Впрочем, на этот счёт у меня имелись кое-какие сомнения. Иногда мне вдруг начинало казаться, что Света не определилась окончательно со своим выбором и ведёт двойную игру. Оснований для этого у меня было более чем достаточно. Когда, бывало, во время танца я, близко наклонившись к ней, чуть заметно касался губами её щеки или завиточков волос возле уха, она не отстранялась от меня в возмущении, а, наоборот, прижималась ещё тесней. И если в темноте кинозала я как бы невзначай на несколько секунд накрывал её руку своей, начинала дышать как-то взволнованней и прерывистей. При этом в её больших изумрудных глазах было столько обещания и какой-то затаённой грусти, что я даже не знал, что и подумать, и просто терял голову…

Между тем, на факультете (больше всех, конечно, старались Светкины подружки-однокурсницы) уже стали поговаривать о том, что Мишка нашёл себе хорошую пару и что не пора бы ему подумать о женитьбе: мол, такие девчонки на дороге не валяются, так что не хлопай ушами, а то не успеешь оглянуться, как уведут. Мой друг на это всё больше отшучивался, но как-то в минуту откровенности признался мне, что на днях познакомился со Светкиными родителями и, вроде бы, даже им понравился.

Дальше – больше. Мишкины визиты к Свете участились, причём у него всякий раз находились благовидные предлоги для того, чтобы отправиться туда одному. Единственное, что мне иногда разрешалось – это сопроводить их до калитки (Света жила в частном доме почти на окраине города), после чего Мишка тут же начинал энергично со мной прощаться, а потом, быстро подхватив свою спутницу под руку, чуть ли не силой волок за собой. При этом Света изо всех сил старалась не смотреть в мою сторону, а если наши взгляды всё-таки ненадолго встречались, краснела и стыдливо опускала глаза. Она как бы показывала всем своим видом, что совершенно тут не при чём, однако ни разу не возмутилась Мишкиным самоуправством и покорно плелась за ним, кроткая как овечка, чем приводила меня в еще большее негодование.

Бывало, что после того как они скрывались в доме, хлопнув дверью перед самым моим носом, я с каким-то мазохистским упорством еще долго не уходил оттуда, прогуливаясь где-нибудь неподалёку и ожидая, когда они снова появятся. Мои ожидания, как правило, оправдывались. Спустя полчаса или что-то около того мой друг под руку со Светой вновь появлялись на улице, чтобы по обыкновению отправиться куда-нибудь на прогулку, а я, словно тень, шёл за ними следом, прячась за деревья и фонарные столбы и изнывая от ревности.

К счастью, прогулки эти длились недолго, так как Мишке нужно было успеть до закрытия общежития. Где-то через час влюблённые прощались, причём всегда в одном и том же месте, на углу переулка, где жила Света, так как оттуда было рукой подать до остановки трамвая, на котором мой друг обычно возвращался. Дальше всё шло как по сценарию. Минут через пять, лязгая и грохоча, из-за угла появлялся трамвай. Следовали торопливые объятия и дежурный поцелуй на прощание. Затем Мишка летел со всех ног на остановку, а девушка возвращалась домой. Я же, оставив свой наблюдательный пункт на той стороне переулка, совершал ещё один прощальный променад вблизи Светиных окон, после чего дожидался следующего трамвая, чтобы ехать в совершенно другую часть города, где квартировал у одной милой старушки, которая не очень мне досаждала и сквозь пальцы смотрела на мои довольно поздние возвращения.

Продолжалось это примерно неделю, а потом… потом случилось то, что когда-то всё равно должно было случиться. Я очень хорошо запомнил этот день. Сразу после занятий Мишка с таинственным видом сообщил мне, что сегодня мы все трое идём в кафе, где он намерен сообщить мне нечто очень важное. Я заранее почувствовал неладное, однако возражать не стал, так как уже довольно давно никуда вместе с ними не ходил.

Мы заняли столик возле окна, мой друг заказал три порции мороженого и бутылку шампанского, и как только все наполнили бокалы, торжественным тоном объявил, что вчера они со Светой подали заявления в загс. Для меня это известие явилось, что называется, громом среди ясного неба. Просто ума не приложу, как мне хватило выдержки тут же, не сходя с места, не выплеснуть содержимое бокала прямо в сияющую Мишкину физиономию… Конечно, я этого не сделал, лишь перевёл вопросительный взгляд на Свету, словно ждал от неё опровержения этой неслыханной новости, но она, как всегда, лишь скромно опустила глаза, густо при этом покраснев. Я сидел как оплёванный, изо всех сил пытаясь улыбнуться, потом выдавил из себя несколько поздравительных фраз и поскорей отвернулся, чтоб Мишка не смог прочитать на моём лице, что я на самом деле думал. К счастью, мой друг был настолько горд и упоён собой, что ничего не заметил (или сделал вид, что не заметил). Мы выпили ещё немного шампанского, поговорили о том о сём, после чего я, сославшись на какие-то неотложные дела, поспешил откланяться.

Домой я, конечно, не пошёл и вместо этого отправился шататься по городу. Думаю, в этот день на всем белом свете не было человека несчастнее меня. Я долго брёл куда глаза глядят и в полном смысле слова не мог найти себе места – иногда усаживался на какую-нибудь лавочку и несколько минут сидел, тупо раскачиваясь вперёд-назад, потом вдруг  вскакивал, летел куда-то сломя голову, но, не пробежав и десяти шагов, резко останавливался, переходил на шаг, снова садился, снова вставал – словом, вёл себя как ненормальный.

Но, что самое интересное, даже в тот момент, момент полного отчаяния, когда, казалось, сама земля уходила у меня из-под ног, я не собирался сдаваться. Я вспоминал, как Света вела себя сегодня в кафе, вспоминал её потупленный взгляд, краску стыда, залившую щёки, и в который раз твердил себе, что всё это неспроста. Скорей всего, она просто уступила Мишкиным уговорам, хотя в душе продолжает сомневаться, а значит, у меня по-прежнему есть шанс её вернуть. Да-да, не всё ещё потеряно. В моём распоряжении ровно месяц (ведь именно столько времени после подачи документов оставляют молодым на раздумывание), и не воспользоваться этой отсрочкой с моей стороны будет просто верхом глупости.

Одним словом, я решил действовать, причём незамедлительно. И вот уже, ничтоже сумняшеся, заскакиваю в ближайший трамвай, который должен привезти меня к Свете. Помню, на улице к тому времени начали сгущаться сумерки, но было ещё довольно светло. Если Мишка и его спутница после кафе сразу не отправились домой, а решили побродить немного по городу (в чем я был уверен почти на сто процентов), я успею приехать к Светиному дому задолго до их возвращения, и тогда… тогда… Собственно, в тот момент я ещё не знал, как именно себя поведу. Может, потребую от неё решительных объяснений? Или просто выразительно взгляну в глаза? Или на виду у неё что-нибудь с собой сотворю?.. В общем, там видно будет.

Где-то в глубине души я, наверно, всё ещё сомневался в правильности своего решения, втайне надеясь, что какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешает мне в моём дерзком замысле. Но судьба, видимо, решила по-другому. К дому моей тайной возлюбленной я, как и рассчитывал, прибыл гораздо раньше Мишки. Об этом мне сообщило окно Светиной комнаты, которое ещё не горело, несмотря на то, что вечер уже окончательно вступил в свои права. Значит, я успел вовремя.

Ждать, по счастью, пришлось недолго – минут пятнадцать или двадцать, хотя мне показалось, что до того, как их силуэты появились, наконец, в конце переулка, прошло что-то около часа… Мой друг и его спутница остановились на том же самом месте, на углу, и я, чтобы не быть замеченным, быстро сошёл с дорожки, укрывшись за широкими развесистыми кустами, росшими как раз напротив калитки её дома. До меня какое-то время долетали их невнятные голоса, звонкие переливы Светиного смеха, затем звуки торопливых поцелуев. Больше всего я боялся, что в этот раз Мишка изменит всегдашней своей привычке и захочет проводить девушку до самого дома. Но, на мою удачу, так не случилось. Мимо них залязгал по рельсам трамвай, и мой друг, расцепив объятия, бросился со всех ног к остановке, что-то быстро крикнув ей на прощанье.

Через несколько секунд я явственно услышал громкий скрип гравия под каблучками. Кровь бешено запульсировала в висках. Мне вдруг ужасно захотелось стать невидимым, спрятаться, затаиться в темноте, но… было уже поздно. Заметив возле дорожки знакомый силуэт, Света резко остановилась, от неожиданности издав что-то вроде сдавленного вскрика.

– Лёша, это ты?! Что ты здесь делаешь?! – мне показалось, что её голос прозвучал как-то уж слишком торжественно, даже несколько наигранно. А может, она всё это время догадывалась о том, что я слежу за ними? Может, уже давно приметила мою тень за деревьями?..

Мне некогда было об этом раздумывать. Я решительно шагнул навстречу девушке, скорей инстинктивно, чем осознанно сжав руками её плечи. Она даже не вздрогнула.

– Света, я здесь… потому что больше уже не могу!.. Я люблю тебя! – кажется, это единственное, что я смог тогда сказать, и тут же, словно боялся, что моя решимость внезапно пройдёт, стал покрывать быстрыми поцелуями её лицо, шею, плечи. Я был словно в лихорадке и, похоже, не до конца соображал, что делаю. Наверное, Свете передалось моё состояние: она как будто оцепенела – не отталкивала меня, не пыталась вырваться, убежать, лишь слегка откинула назад голову, повторяя как заведённая:

– Нет, нет, не надо!.. Ну, что ты делаешь?.. Не надо!..

Но я, от испуга и растерянности став, видимо, ещё наглей, буквально впечатался ртом в её бледные, чуть вздрагивающие от волнения губы (тогда я, кажется, ещё и целоваться толком не умел), превратив Светины слова в какое-то глухое, нечленораздельное мычание. Между тем мои руки, почти неосознанно, как бы сами по себе, уже скользили по её телу, робкими, неуверенными движениями гладили шею, плечи, мягкие полукружия груди – те, что были видны в вырезе декольте. Дальше я спускаться не решился, только ещё сильней прижался к ней, крепко обхватив за талию, и вдруг почувствовал, как под моими ладонями тело девушки теплеет, становится мягче, податливей. А потом – о, незабываемый миг! – Света вдруг обхватила руками мою голову, решительно притянув к себе, и, как пишут обычно в романах для дамского чтения, «наши губы слились в долгом и страстном поцелуе».

Да-да, всё случилось именно так, я не вру! Хотя, может быть, тот самый первый поцелуй на самом деле не был столь уж долгим и страстным. Но так ли это важно, в конце концов! Важно другое: в тот вечер я окончательно понял, что прав, что Света меня действительно любит, что Мишка в её жизни не более чем случайность, и значит, для меня не всё ещё потеряно, я ещё добьюсь своего – дайте только срок. Но это потом, а сейчас… сейчас – только она, только эти губы, эти томно прикрытые глаза, страстный изгиб шеи, легкие прикосновения пальцев, нежно поглаживающие мой затылок…

Помнится, в тот вечер мы ещё долго не разнимали объятий – минут двадцать, а может, и все полчаса – и целовались, целовались, целовались. До боли, до одурения, до обморока. Мы почти ничего не сказали друг другу, лишь какие-то бессвязные, произносимые полушёпотом слова (кажется, я без конца твердил, как сильно её люблю, ещё с того, первого раза, а она всё повторяла в ответ: «Да, да, я знаю») и, уже перед самым прощанием, горячие заверения в том, что эта встреча, конечно же, не станет последней, что мы ещё увидимся, обязательно увидимся. Когда? Да завтра. В это самое время. На этом самом месте. И будем видеться часто. Каждый день. Нет, по два, по три раза на дню…

Легко догадаться, что в тот вечер, по дороге домой, в голове у меня мутилось, ноги подкашивались, но, тем не менее, я готов был прыгать и кричать от счастья. Я чувствовал себя победителем и уже обдумывал свою будущую речь перед Мишкой, в которой внятно и спокойно попытаюсь ему всё объяснить. Он, конечно, будет жутко расстроен, но – что поделать, такова c’est la vie, сердцу, как говорится, не прикажешь… В общем, я надеялся, что он всё-таки меня поймёт, и этот досадный инцидент, конечно, не станет преградой для нашей дальнейшей дружбы…

 

Но каково же было моё удивление (если не сказать больше – изумление), когда на следующий день, придя в институт, я заметил, что Света даже не смотрит в мою сторону. Почти всё время она ни на шаг не отходила от Мишки, а когда разговаривала с ним, виновато заглядывала в глаза, и по губам её бродила какая-то растерянная улыбка. Когда я несколько раз пытался заговорить с девушкой или отвести в сторону, она только отворачивалась, решительно вырывая свою руку из моей, причём лицо её всякий раз покрывалось таким густым румянцем, что я, в конце концов, вынужден был просто отступить. Я был подавлен и растерян до глубины души. Что же это получается? Она не хочет меня видеть? А как же её вчерашнее поведение, её объятия, поцелуи, обещания встречи? Неужели всё забыто? Или, может, мне это только приснилось?

В тот день я ушёл задолго до конца занятий, не сказав никому ни слова, и снова слонялся по городу в состоянии не то прострации, не то какого-то безысходного отчаяния, когда тебе совершенно на всё наплевать, поскольку знаешь, что жизнь твоя кончилась, и надеяться больше не на что. Я ругал судьбу, ругал женское непостоянство, ругал себя самого за наивность, за доверчивость и торжественно клялся в том, что никогда ничего подобного со мной больше не случится.

И всё же, едва стало темнеть, я, сам не зная почему, вновь запрыгнул в трамвай, который должен был привезти меня к дому моей коварной возлюбленной. Нет-нет, вовсе не для того, чтобы снова увидеть Свету (это было бы для меня слишком жестоким испытанием). Скорей всего, я, как и всякий сентиментальный болван, хотел ещё раз издали взглянуть на её окна, мысленно проститься с тем местом, где не далее как вчера почитал себя счастливейшим человеком на земле. Да, именно так. Ни больше, ни меньше.

Выйдя на нужной остановке, я свернул в знакомый переулок и, прячась за деревьями, привычным шагом двинулся к заветной калитке. И тут произошло непредвиденное: подходя к её дому, я увидел одинокую женскую фигуру, нетерпеливо прогуливающуюся туда-сюда по дорожке. Господи! Ведь это же Света! Она ждала меня, она знала, что я приду! Напрочь забыв все свои обиды, я, словно одержимый, не разбирая дороги, тут же бросился к ней, прямо по чьей-то грядке, через оградку, через кусты…

Похоже, моё неожиданное появление слегка напугало Свету. Когда, взъерошенный, с горящими глазами, я внезапно появился перед девушкой, схватив её дрожащие руки в свои, она слабо вскрикнула, рванувшись было к калитке. Однако в последнюю минуту остановилась, подошла ко мне почти вплотную и вдруг быстро-быстро заговорила, низко опустив голову, старательно избегая моего ищущего взгляда.

– Да, я ждала тебя. Ждала, чтобы сказать… Чтобы объяснить. То, что произошло вчера между нами, было игрой, всего лишь игрой. Я, наверно, глупо пошутила… Или нет, я просто была пьяна. Да-да, пьяна. Мы с Мишей тогда заходили в кафе. Я выпила целых три бокала вина. Я не помню, что потом делала, что говорила. Но ведь ничего такого и не было! Всё это наваждение, ошибка!..

Я не дал ей закончить, резко встряхнув за плечи – настолько резко, что явственно услышал, как лязгнули её зубы.

– Зачем ты врёшь мне, Света?! Ведь ты же врёшь, бессовестно врёшь!

Повисла неловкая пауза. Девушка несколько раз судорожно вздохнула, бросив на меня затравленный взгляд, потом снова заговорила, но уже совсем по-другому – резко, отрывисто, с истеричными нотками в голосе:

– Да, я люблю тебя, люблю! Но Мишу я тоже люблю! Я вас обоих люблю, понимаешь! Вот такая я плохая! Я стерва, шлюха! И теперь ты будешь меня презирать! Ведь будешь, скажи? – при этом она так настойчиво-моляще заглядывала мне в глаза, словно и в самом деле надеялась услышать подтверждение своих слов.

Я, понятное дело, тут же принялся убеждать Свету, что у меня и в мыслях ничего подобного не было, что я её люблю, сильно, неистово, до сумасшествия, и поэтому ни о чём таком и речи быть не может – и вообще как ей могли прийти в голову все эти бредни!.. Легко догадаться, что очень скоро мои страстные уверения перешли в не менее страстные поцелуи, на которые моя визави стала отвечать такими же страстными, порывистыми объятиями. И – вновь мы оба на какое-то время словно погрузились в нирвану. Весь во власти волшебства, я ещё крепче смыкал руки на её талии, зарывался лицом в волосы, жадно вдыхая пряный, чуть горьковатый аромат духов, целовал плечи, шею, лицо – все открытые взгляду части тела, снова ставшего таким мягким, податливым и оттого – ещё более желанным, влекущим.

В тот раз я уже не сдерживался и позволил себе гораздо больше – осторожными движениями высвободил из чашечек бюстгальтера грудь девушки, довольно-таки пышную, с нежно-розовыми пестиками сосков, по форме напоминавшими виноград «дамские пальчики», который я так любил в детстве. Да они и на вкус оказались ничуть не хуже – такие же приторно-сладкие и вяжущие, моментально отвердевшие, когда, припав губами, я стал перекатывать их из стороны в сторону во рту, старательно помогая языком, в то время как Света крепко обнимала меня за шею, зарывшись пальцами в волосы, и, откинув назад голову, всё повторяла одну и ту же фразу: «Ох, что же ты делаешь?.. Что же ты со мной делаешь?»

Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор – может, час, может, чуть больше. Где-то рядом раздавались шаги редких прохожих, по рельсам пролязгал трамвай – один, другой, третий, а мы всё ещё не могли разомкнуть объятия, не могли оторваться друг от друга. Наверно, этого бы вообще никогда не случилось, если бы не Светина мама, громко позвавшая её со двора. В этот миг волшебство закончилось…

Помню, как прощаясь с девушкой, я снова, торопясь, заговорил о том, что ни за что не откажусь от своей любви, что она должна, наконец, сделать выбор, а Света лишь кивала в ответ, и в уголках её глаз блестели две блестящие бусинки – или, может быть, мне это только казалось…

 

А потом… потом снова всё повторилось. Утром девушка сторонилась меня, избегала моего взгляда, а если вдруг изредка заговаривала, старалась вести себя как ни в чём не бывало. Когда же, выведенный из себя, я в довольно резких тонах напомнил ей о нашем вчерашнем свидании, Света вдруг побледнела и, опустив глаза, быстро проговорила:

– Замолчи! Немедленно замолчи! Или… или мы поссоримся!

И снова я ушёл в тот день, не солоно хлебавши, провожаемый сочувственным Мишкиным взглядом, который, конечно же, догадывался о моём состоянии и, видимо, смеялся в душе над моей незадачливостью. Наверно, именно поэтому в тот день я решил набраться мужества и не встречаться больше со Светой.

Однако выдержки моей хватило, как всегда, ненадолго. Едва наступили сумерки, ноги уже сами несли меня по направлению к трамвайной остановке. И опять я подыскивал по дороге слова, которые должны были убедить девушку в том, что она ведёт себя неправильно, что ей необходимо, наконец, определиться… Впрочем, все мои разумные доводы тут же забылись, когда, приблизившись к Светиной калитке, я не увидел её на прежнем месте. Сердце тут же сжалось в страшном предчувствии – а вдруг она вообще не придёт, вдруг она сделала свой выбор, и этот выбор не в мою пользу…

Я не успел додумать до конца свою мысль. Рядом, в нескольких шагах от меня, вдруг послышался переливчатый женский смех, сменяемый то и дело мужским, слегка басовитым голосом. Да, это без сомнения была Света – на этот раз не одна, а вместе со своим женихом. Следовательно, мне предстояло ещё одно испытание – дожидаться, когда они попрощаются.

Шаги приближались… Вот я уже вижу их тени на стене противоположного дома. Света с Мишкой остановились на том же самом месте, в начале переулка. Спустя пару минут до меня явственно донеслись звуки поцелуев, шорох одежды, сдавленный шёпот. Возможно, сейчас там происходило то же самое, что вчера довелось испытать мне. Я вдруг почувствовал острый укол ревности и, чтобы унять сердцебиение, прислонился лбом к дереву, за которым прятался. Его холодный ствол ненадолго меня отрезвил. И тут другая, более страшная мысль молнией пронзила сознание: «Она больше не захочет меня видеть. Она навсегда останется с Мишкой».

В этот момент, словно сжалившись надо мной, из-за поворота, громко стуча колёсами, появился трамвай. Парочка, наконец, разомкнула объятия.

– Ну, всё, Светунь, я побежал! До завтра! – долетел до меня удаляющийся Мишкин голос.

Почти сразу после этого я услышал знакомый скрип гравия под каблучками. Он звучал как-то медленно, неуверенно, а потом вдруг замер возле самой калитки. Я с трудом различал в темноте Светину фигуру, но в эту минуту почему-то ясно представил себе, как она стоит сейчас там, у ворот, судорожно сжимая в пальцах ручку, и всё никак не решается на неё нажать. При этом чутко прислушивается к тишине за спиной, потому что знает, что я здесь, рядом, в нескольких шагах от неё.

– Лёша, подойди сюда, – голос девушки прозвучал как-то глухо и отрывисто. Это произошло настолько неожиданно, что я невольно вздрогнул. Потом, ни слова не говоря,  вышел из-за дерева, быстро пересёк разделявшее нас расстояние и – замер в шаге от неё, не решаясь приблизиться.

– Ну, что же ты остановился? Или ты уже не любишь меня? – на этот раз мне почудилась в её голосе чуть заметная ирония.

В первую секунду я просто не поверил своим ушам, но, справившись с собой, сделал ещё один шаг и – тут же попал в жаркие, неистовые объятия. Мне вдруг показалось, что я схожу с ума или всё это мне только снится. Но нет, это был не сон. Я чувствовал, как Светины руки лихорадочно блуждали по моим плечам и спине. Близко – очень близко видел её изумрудные глаза, в темноте казавшиеся чёрными. При этом девушка что-то взволнованно шептала мне, уткнувшись носом в щеку, и я ощущал лёгкий запах вина, исходивший от её губ. Похоже, перед этим она немного выпила. Впрочем, всё это было уже не важно. Важным было другое – то, что теперь мы снова вместе, и значит, Света любит меня, и значит, мы уже не расстанемся, а те решительные слова, которые она должна была сказать жениху, она скажет позже. Может, завтра. Может, послезавтра. Или на следующей неделе – время ещё есть.

 

…Света так ни в чём и не призналась Мишке. Мы продолжали видеться с ней чуть ли не каждый вечер – и в каждый из таких вечеров, освободившись из объятий моего друга, она стремглав летела к калитке, чтобы тут же попасть в мои объятия. Мы ничего не говорили в эти минуты, полностью отдаваясь страсти. Мы целовались и ласкали друг друга как одержимые, доводя себя почти до экстаза. Это было какое-то сумасшествие, как с её, так и с моей стороны.

Чувствовал ли я в то время свою вину перед Мишкой? Скорей всего, нет, потому что тоже любил эту девушку и по-своему боролся за неё. Поначалу уговорами, а как скоро понял, что это ни к чему не приведёт, решил во что бы то ни стало показать себя хорошим любовником. Хотя, если быть до конца откровенным, любовник из меня в то время был никакой, поскольку до этого я еще ни разу не общался с девушками, не говоря уже о том, чтобы вступать с ними в какие-то интимные отношения. Тем не менее, с присущей, наверно, каждому молодому человеку самоуверенностью, я был твёрдо убежден, что в нужный момент не ударю в грязь лицом и сделаю всё как полагается.

Для этой цели я специально присмотрел один совершенно безлюдный закоулок недалеко от её дома, где росла маленькая раскидистая вишня с причудливо изогнутым стволом. Обычно мы устраивались в развилке этой вишни, где Света буквально лежала в моих объятиях, раскинув в стороны руки, которыми опиралась о ветки, и едва касаясь ногами земли, и была полностью в моей власти. В таком положении, сильно ограничивающем свободу её движений, девушка, даже если б захотела, никак не смогла бы оказать мне серьёзного сопротивления. Да Света, мне кажется, и не собиралась этого делать, и я, пользуясь её мнимой беспомощностью, давал, что называется, волю рукам, причём ласки мои с каждым днём становились всё более и более нескромными. Так, последнее время я стал всё чаще забираться ей под юбку и порой так активно елозил там ладонями, что из её капроновых колготок в полном смысле слова летели искры. Иногда – один или два раза – я даже отважился залезть ей в трусики, на несколько заветных мгновений ощутив под пальцами редкие, слегка пружинящие ворсинки её гуттаперчевого лобка, и девушка, по-моему, была не особенно возмущена моей дерзостью. Одним словом, дело оставалось за малым, и я ждал только случая, чтобы претворить свой план в действие, наивно полагая, что наша близость как раз и станет последним аргументом в пользу того, что Света всё-таки сделает свой выбор и окончательно порвёт с Мишкой…

И случай, наконец, представился – буквально за неделю до свадьбы. Мой друг на пару дней уехал домой, в соседний городок, чтобы ещё раз повидаться с родственниками и поговорить по поводу предстоящего торжества, а Света в тот вечер устроила что-то вроде «девичника» в небольшом, но довольно симпатичном кафе недалеко от её дома, куда пригласила почти всех своих одногруппниц. Веселье длилось довольно долго – почти до половины двенадцатого, и всё это время я прогуливался неподалёку, бросая тоскливые взгляды на окна, откуда слышался смех вперемешку со звоном бокалов, навязчивый мотив очередного шлягера и в разноцветных огнях стробоскопа мелькали силуэты танцующих.

Но вот «девичник», наконец, завершился. Вывалив шумной толпой на улицу, подруги стали прощаться, и я, спрятавшись за газетным киоском, молил в эту минуту лишь об одном: чтобы они побыстрей разъехались. Толпа постепенно редела. Скоро возле кафе осталась только одна из девчонок (не считая самой виновницы торжества), изрядно захмелевшая и всё порывавшаяся проводить Свету. Потом и она – к великому моему облегчению – укатила куда-то на такси, а будущая невеста на нетвёрдых ногах двинулась в сторону дома.

Выскочив из-за киоска, я тут же бросился следом, нагнав девушку в самом начале тёмного переулка, куда не без опаски она как раз собиралась войти. Света, по-моему, даже не удивилась, когда я взял её под руку, только посмотрела как-то по-особенному, крепко сжав мою ладонь. А я уже тянул её вперёд, подальше от света неоновых огней, шума снующих туда-сюда машин и говора прохожих, которых, несмотря на поздний час, было всё еще много в этой части города. Скоро мы оказались в каком-то безлюдном дворе, где, прислонив девушку к стене, я жадно припал губами к её губам, и мои руки вновь заскользили по её телу, гладили грудь, пробегали по бёдрам, старались охватить колени. Повиснув у меня на шее, Света лишь тяжело дышала в ответ, иногда отвечая на мои поцелуи, сначала вяло, как будто через силу, но потом всё более распаляясь и входя во вкус…

И тут случилось то, чего я никак не ожидал. Со словами: «Я уже больше не могу!» девушка вдруг высвободилась из моих объятий и, решительно схватив за руку, куда-то поволокла. Растерянный, ещё не веря своему счастью, я послушно пошёл следом. Вот и знакомый переулок, ведущий прямо к Светиному дому. Я думал, она тут же потащит меня в то самое место с развесистой вишней (на что, собственно, и  рассчитывал с самого начала), но Света не стала откладывать дела в долгий ящик: оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, проворно задрала юбку и, бросив на меня ещё один выразительный взгляд, повернулась спиной, застыв в довольно недвусмысленной позе – слегка изогнувшись и отставив назад две симпатичные, обтянутые тёмными колготками округлости. Помню, секунду или две я взирал на них в полном обалдении, прежде чем, наконец, сообразил, как мне следует действовать дальше…

Конечно, всё случилось не совсем так, как я рисовал в своём воображении, но те первые ощущения, наверно, навсегда останутся во мне самым ярким, самым волнительным воспоминанием. И хоть длилось всё это не более минуты (совсем рядом, на дорожке, раздались шаги какого-то запозднившегося прохожего, и я вынужден был прерваться, так и не успев достигнуть оргазма), перед моими глазами до сих пор стоит её белеющая в темноте попка со спущенными трусиками и повёрнутое вполоборота лицо с полузакрытыми глазами и блаженной улыбкой на губах. Боже мой! Сколько лет прошло с тех пор, а я вижу это как сейчас.

Да, теперь-то я понимаю, что мой первый сексуальный опыт скорей всего можно было назвать неудачным. Думаю, и Свете он не доставил много радости – правда, совершенно по иной причине. Помню, когда в тот вечер мы прощались с ней у калитки, девушка как бы пыталась оправдаться передо мной за случившееся, твердила, что это какой-то сон, наваждение, что, видимо, на неё что-то нашло – то, чему она сама не может дать разумного объяснения, но я в ответ лишь успокаивающе похлопывал её по плечу и повторял, как сильно её люблю и как мечтаю о новой встрече, которая – я уверен – будет ещё более прекрасной, ещё более упоительной. И, надо сказать, в тот момент я нисколько не лукавил – я действительно в это верил. Наивный глупец! Мог ли я знать тогда, что этой встрече суждено стать последней в нашей жизни – той молодой, бесшабашной, полной надежд и планов на будущее жизни, в которой ещё что-то можно было исправить…

 

На следующий день случилось непредвиденное – играя на физкультуре в баскетбол, я неудачно подпрыгнул и сильно повредил ногу, из-за чего целых два месяца провалялся в гипсе. За это время произошло много чего интересного, и самым главным событием была, конечно, Мишкина свадьба, на которой, кстати, я должен был присутствовать в качестве свидетеля, а поскольку находился в тот момент в больнице, моему другу срочно пришлось подыскивать мне замену. Думаю, это стало единственным плюсом в цепи свалившихся на меня неудач, причём полученная мной травма, если уж быть до конца откровенным, явилась среди них наименее болезненной. И вообще, можно ли было всерьёз считать её неудачей! Ведь не случись этого чёртового перелома, я всё равно вряд ли смог бы изменить что-либо в данной ситуации: Света так же вышла бы замуж за Мишку, а я вдобавок ко всему ещё бы должен был сидеть за их свадебным столом и поднимать в честь молодых заздравные тосты. Одним словом, нет худа без добра. Верность этой поговорки мне пришлось испытать тогда на собственной шкуре.

 

На этом, собственно, можно было бы поставить точку. Тем более что с тех самых пор ни с Мишкой, ни со Светой я уже почти не виделся. Где-то через месяц после свадьбы Света забеременела и ушла в декрет. Мишка перевёлся на заочный и вернулся в свой родной город. Пару раз мы встречались с ним в институте, но всё как-то мельком, на бегу. Я даже не знаю, кто у них тогда родился, да и родился ли кто-нибудь. Впрочем, меня это мало волнует.

Зато я частенько вспоминаю о той самой первой своей любви, от которой у меня сохранилось лишь это единственное стихотворение, которое, помнится, написал, когда лежал с гипсом в больнице, а потом собирался отдать Свете, но, к счастью, так и не отдал:

 

 

Ты, словно дьявол, вероломна

И, словно бестия, хитра.

Твердишь мне, взгляд потупив скромно,

Что всё былое лишь игра,

 

Что должен я забыть отныне

И эту страсть, и эту боль,

Что чувства не было в помине –

Всему виною алкоголь,

 

Что не раздуть вовеки пламя

Костра, что снегом занесён,

И близость, что была меж нами, –

Всего лишь сон, нелепый сон…

 

Что выбор сделан, и моею

Тебе не быть. А значит, впредь

Необходимо мне скорее

Все это в памяти стереть.

 

Да, так, наверно, будет лучше.

Но позабыть я не берусь

Твой смех лукавый и влекущий

И губ жасминно-терпкий вкус,

 

И торопливые объятья,

И отрешённо-томный взгляд,

И соскользнувший в вырез платья

Духов пьянящий аромат,

 

И сердца, бьющегося глухо,

Удары под моей рукой,

И жаркий шёпот возле уха:

«Ах, что ты делаешь со мной?..»