Пропасть

Он как азартный игрок, каждый раз, ставящий на кон свою жизнь. Он абсолютно никого не слушает и не желает слушать, повинуясь зову собственного... сердца? А оно у него есть? От него что-то еще осталось? А, ну да, точно. Орган же остался. Он не слушает Сапфиру, он бросается вперед, он поражает врага или бывает поражен им, что случается не часто. - Прекрати жертвовать собой! – ее голос звенит от напряжения в воцарившейся тишине. Тонкие пальцы судорожно сжимаются в кулак, а ногти впиваются в ладонь. Эрагон оборачивается. Воины, наблюдающие за этой сценой, вздрагивают и как-то сразу странно съеживаются под соперническими взглядами этих двоих. - Я жертвую собой, как ты выразилась, - медленно произносит он, - не ради тебя, не ради себя, - каждое слово как кнут, - а всего лишь из-за того, что принес Насуаде клятву верности, а я свое слово держу. Так твердо, а самому хочется заплакать, как мальчишке, и глаза уже подергиваются туманной пеленой. Глаза Арьи так и мечут молнии, а рука сжимается еще крепче, так и дрожит от напряжения. И она повторяет: - Это ничего не изменит. Хватит жертвовать собой. Эрагон внезапно усмехается и вытаскивает меч из ножен, зачем-то взвешивая его на ладони, хотя прекрасно знает центр тяжести и общий вес. - А давай так, - предлагает он, - если ты меня сейчас победишь, я сделаю, как ты скажешь, - Сапфира неодобрительно следит за ним, но не вмешивается. Когда больное сердце пытается избавиться от своей хвори, нельзя мешать этому процессу, ведь может стать только хуже. – Что думаешь? Глаза Арьи опасно сужаются, и она одним четким отточенным до автоматизма движением выхватывает из ножен свой собственный клинок. - Я согласна. Солдаты в неверии наблюдают за тем, как эльф и полуэльф намереваются скрестить клинки. В глазах их светятся благоговейный ужас и сумасшедшее обожание. Арья, не дожидаясь, наносит удар первой и, что совершенно ею ожидаемо, Эрагон легко уворачивается. Для этого ему не требуется особых усилий. А потом он сам наносит удар. Нижний рубящий, который должен рассечь Арье ноги. Безо всякого сожаления наблюдает за тем, как она ловко отпрыгивает, и снова атакует. Дальше идет серия бесполезных ударов с обоих сторон. Один уворачивается, а другая - принимает их на клинок, не желая сбегать. И самый страшный момент наступает тогда, когда два ослепительно сверкающих в свете ядовитого солнца, клинка, скрещиваются друг с другом, словно бы таким образом символизируя равенство сил одного противника и другого. Но Эрагон сдаваться на тот раз просто так не собирается. Когда ты любишь – это одно, а когда ты пытаешься от этого избавиться – это другое. Тут можно применять любые методы – от попытки полностью настроить себя против объекта обожания, до попытки искать собственную смерть даже там, где ее в принципе не может быть. Потому что болит, ноет и терзает этот чертов орган, который все кличут влюбленным сердцем. Разбитым сердцем. А ведь раньше Эрагон думал, что «разбитое сердце» придумано поэтами... Как же жестоко можно обмануться, переступив заветную черту! Наконец, Арья падает на землю, с недоверчивым выражением глаз наблюдая за тем, как Всадник подставляет к ее беззащитному горлу свой клинок. - Ты проиграла, - внешне бесцветно бросает он, - значит, я волен делать все, что душе угодно и приказам твоим подчиняться не буду, - а в душе – ураган. Арья бормочет себе под нос какое-то ругательство, но отрицать, кажется, не собирается. - Все, что ты чувствуешь, Арья, и все, что тобою движет, - между тем продолжает Эрагон, загоняя клинок в ножны и подавая ей руку, чтобы помочь подняться, - это стадное чувство страха. – На миг взгляды пересекаются, и эльфийка замечает, как в глазах юноши блестит лукавая улыбка. – Это чувство тебе несвойственно, Арья, - качает головой он, словно меняясь с ней местами, - так что постарайся как можно скорее от него избавиться. Тепло его руки исчезает и утекает куда-то, а сам Эрагон направляется в шатер Насуады, больше не оборачиваясь и не глядя на нее. То ли не хочет, то ли страшно. Арья смотрит на чуть сутулую спину и понимает, что все его слова – правда. Они странные и, может, даже страшные, но правдивые. И от этого только больнее. Как будто ее саму только что отвергли. Вот только так Арья и не поняла, что юный Всадник жертвовал жизнью совсем не ради Насуады, мести за Гэрроу и этой чертовой клятвы, а всего лишь из-за нее, стремясь безмолвно доказать ей что-то и вырасти в ее глазах. Все-таки, в чем бы там Арья ни сомневалась, но пропасть между ними стремительно сужалась, и на сердце отчего-то становилось чуть-чуть теплее. Уже от того, что сегодня он ее победил.