Владимир Афанасьевич ОБРУЧЕВ — выдающийся географ и геолог, действительный член Академии наук СССР.

Родился 10 октября 1863 года в селе Клепенино Тверской губернии. Закончил Виленское реальное училище, затем Петербургский Горный институт.

Сразу по окончании института начал работать в Средней Азии вдоль трассы Закаспийской железной дороги (Кизил-Арват, Чарджоу, Теджен, Мургаб). В 1887 году продолжил научные исследования в Самарканде, на Амударье, на Узбое. В 1988 году перевелся в Иркутск — в Горное управление. Полевые исследования в Прибайкалье, на Лене, в Олекмо-Витимском золотоносном районе. Принимал участие в экспедиции Григория Потанина на Кяхту и Кульджу. За исследования в Центральной Азии был удостоен премии имени Пржевальского (от Русского географического общества), а позже (1898) — весьма престижной премии имени Чихачева (от Парижской академии). С ранних лет обращался к художественной литературе, что в общем не вызывает удивления. Родной дядя Обручева дружил с Чернышевским, а тетка (по отцу) Мария Александровна — одна из первых получила в России высшее образование. По некоторым сведениям, именно она явилась прообразом Веры Павловны Лопухиной в знаменитом романе Чернышевского «Что делать?».

В течение одиннадцати лет Обручев читал лекции в Томском политехническом институте, но в 1912 году по требованию министра народного просвещения (за поддержку студенческого движения) вынужден был выйти в отставку. Сразу после отставки он переехал в Москву. Повесть «Тепловая шахта», над которой он в то время работал, возможно, встала бы когда-нибудь рядом с его знаменитыми романами «Плутония» и «Земля Санникова», но, к сожалению, так и осталась незаконченной.

Гражданская война захватила Обручева в Харькове.

Здесь он получил докторскую степень, состоял штатным профессором Таврического университета, но в 1921 году вернулся в Москву. Читал лекции в Московской горной академии, вел экспертные работы по золотоносным районам.

«Впервые я увидел Владимира Афанасьевича на большом пустынном дворе Московской горной академии, окаймленном скучными желтыми зданиями бывшего мещанского училища, — вспоминал ученик Обручева геолог Е.В. Павловский. — Энергичными шагами двор пересекал суровый с виду старик в форменной фуражке горного инженера, одетый в парусиновую толстовку, серые брюки, заправленные в сапоги. Бросались в глаза маленький рост, желтоватая прокуренная седая борода, стекла очков, за которыми молодо блестели небольшие светлые глаза, прямая спина, военная выправка всей фигуры, от которой веяло совсем иным, чем жил наш студенческий, несколько бесшабашный мирок в эти первые послереволюционные годы, годы нэпа. Стукая тростью в такт каждому шагу, профессор пересек двор и вышел через ворота на Калужскую улицу…»

Об особом подходе Обручева к научной работе, об его отношении к людям говорят его собственные воспоминания.

«Весной 1922 года, — писал он, — на годичном собрании Московской горной академии по поводу трехлетия ее существования я сделал доклад об ископаемых богатствах России и их утилизации для войны, иллюстрированный выполненными мною цветными диапозитивами. Доклад подводил краткий итог состоянию горного дела при старом режиме. Цветные диапозитивы хорошо показывали то небольшое значение, которое имела до революции наша огромная территория по сравнению с другими государствами в отношении добычи большой части минерального сырья. На этом собрании присутствовал М.И. Калинин, которому И.М. Губкин (академик, — Г.П.) представил меня. Всесоюзный староста сделал небольшой доклад, в котором отметил значение полезных ископаемых для социалистического строительства, и индустриализации страны. Он убеждал студентов увеличивать и укреплять свои знания по горному делу и геологии и очень картинно пояснял, как нужно беседовать с крестьянами и охотниками, чтобы побудить их собирать сведения о месторождениях, необходимых для развития и укрепления советского строя. Это первое знакомство с крупнейшим представителем советского правительства оставило во мне самое приятное впечатление…»

«Тогда же, — вспоминал Обручев, — редакция «Горного журнала» предложила мне написать популярную книжку о процессах горообразования для серии «Библиотека горнорабочего». Эта задача вовлекла меня опять в популяризаторскую работу, которая прекратилась во время пребывания в Крыму. Я вспомнил о своем романе «Плутония», написанном на даче под Харьковом в 1915 году, и о другом — «Тепловая шахта», писавшемся в тревожные дни Октябрьской революции и начал искать возможность издать их…»

В 1924 году «Плутония» с подзаголовком «Необычайное путешествие в недра Земли» вышла в Ленинграде в маленьком издательстве «Путь к знанию».

«…«Плутония» написана мною, — вспоминал Обручев, — с целью дать нашим читателям возможно более правильное представление о природе минувших геологических периодов, о существовавших в те далекие времена животных и растениях, в занимательной форме научно-фантастического романа. Для этого я воспользовался гипотезой, которая совершенно серьезно обсуждалась в заграничной научной литературе сто с лишним лет назад и имела многочисленных сторонников. Они утверждали, что земной шар пустотелый, что недра его освещены маленьким светилом и населены. В главе «Научная беседа» эта гипотеза изложена подробно, и Труханов, конечно, защищает ее. Эта гипотеза давно уже отвергнута наукой, и хотя мы в точности еще не знаем, каково состояние земного ядра, но можно поручиться, что ни внутреннего светила, ни отверстия, ведущего в недра, не существует».

«…Хороший научно-фантастический роман должен быть правдоподобен, — утверждал Обручев. — Он должен внушать читателю убеждение, что все описываемые события при известных условиях могут иметь место, что в них нет ничего сверхъестественного, чудесного. Если в романе нагромождены разные чудеса — это уже не роман, а сказка для маленьких детей, которым можно рассказывать всякие небылицы».

Самого Обручева никак при этом не смущали многочисленные чудеса, нагроможденные в его романе: странное подземное солнце, сосуществующие друг с другом животные и растения различных эпох, чудовищный провал, пробитый в земной коре метеоритом. «Первые издания романа показали, — писал Обручев, — что он удовлетворяет условию правдоподобия. Я получил от читателей немало писем, в которых одни совершенно серьезно спрашивали, почему не снаряжаются новые экспедиции в Плутонию для изучения подземного мира; другие предлагали себя в качестве членов будущих экспедиций; третьи интересовались судьбой путешественников, выведенных в романе…»

К яркой психологической обрисовке героев «Плутонии» Обручев не стремился.

Герои были нужны ему только как удобное средство достижения поставленной автором цели: сделать близкой читателю науку, имеющую дело с разрозненными доисторическими костями, со странными отпечатками на камнях, сделать видимым прошлый, давно исчезнувший мир.

«…На небольшой площадке стоял на задних лапах, подпираясь длинным и толстым хвостом, небольшой ящер, очень похожий на кенгуру; но только он был темно-зеленого цвета с бурыми пятнами, а голова его напоминала голову тапира с нависшей хоботообразной верхней губой.

— Вероятно, игуанодон! — прошептал Папочкин.

— Жаль, что не кенгуру, — заметил ботаник. — Кенгуру мы бы скушали на ужин, а ящера есть, пожалуй, не решимся.

— Милый мой, не забывайте, что мы в юрском периоде и птиц или млекопитающих не найдем для пропитания. Если мы не хотим умереть от голода, нам придется перейти на мясо ящера. Несмотря на ваши ботанические восторги, вы пока еще не нашли съедобных корней, плодов или птиц. Не жевать же нам хвощи или эту поганую Чекановскую траву!»

Может, как раз с романов Обручева пошло предубеждение против глубоких психологических деталей в отечественной научной фантастике. Якобы яркий герой отвлекает читателя от фантастических идей и событий…

В мае 1914 года экспедиция, описанная Обручевым, прошла Берингов пролив и через несколько дней пристала к берегу неизвестной земли, получившей имя Фритьофа Нансена. На прощанье организатор исследований профессор Труханов передал начальнику отряда Каштанову пакет, который тот должен был вскрыть только в безвыходном или необъяснимом положении. Такой момент наступил, когда продолжительный спуск привел путешественников на несколько километров ниже уровня моря, а атмосферное давление достигло двух с половиной атмосфер.

Тучи рассеялось, вышло Солнце.

Оно показалось путешественникам ярким и маленьким.

А встреченный путешественниками живой мамонт окончательно все запутал.

Только в конце марта 1915 года, собрав богатые коллекции, герои «Плутонии» тронулись из таинственного подземного мира в обратный путь. Они благополучно попали на борт «Полярной звезды», однако возле Камчатки судно захватил австро-венгерский крейсер. Потеряв все добытые материалы, герои романа «…удрученные сели в сибирский экспресс и направились на родину. Обсудив создавшееся положение, они решили, что до окончания войны (первой мировой, — Г.П.), на близость которого все еще рассчитывали, и до возвращения коллекций и фотографий, об экспедиции в Плутонию лучше молчать. Чем они могли доказать, кроме своих слов, что Плутония с ее чудесами существует и что в нее можно проникнуть? Всякий здравомыслящий человек признал бы их доклад сплошной фантастикой, а докладчиков — вралями или помешанными. Но война затянулась, за ней последовала революция и другие события. Миновало десять лет, участники экспедиции рассеялись; одни были убиты на фронтах, другие умерли. Коллекция и документы неизвестно где находятся. На их возврат Труханов, вернувшийся в свою обсерваторию на Мунку-Сардыке и живущий там отшельником, уже не надеется».

«…Лето 1924 г., — вспоминал Обручев, — мы с женой проводили на Кавказе. Сначала поехали в Железноводск, где сняли комнату в каком-то пансионе возле минеральных источников у подножия горы, занятой парком. В последнем я проводил много часов, гуляя и принимая воздушные ванны, для чего забирался в лес подальше от тропинок. Вспоминая такие же ванны в 1915 году на даче под Харьковом, во время которых я написал значительную часть романа «Плутония», я захотел заняться подобной же работой, так как какую-нибудь научную статью в дачных условиях нельзя было выполнить. Тема у меня была уже намечена. Я прочитал весной какой-то переводной роман, в котором было описано фантастическое путешествие в автомобиле по ледниковому покрову Гренландии. Среди льдов исследователи наткнулись на обширную впадину, в которой обнаружили хорошую растительность и испытали там различные приключения. Тема была интересной, но в геологическом отношении абсурдной, так как внутри сползающего вниз по уклону ледникового покрова не может существовать свободная впадина, особенно с растительностью и населением. Мне захотелось написать более правдоподобный интересный роман с приключениями среди льдов полярной Сибири. Я вспомнил о загадочных землях Санникова и Андреева вблизи Новосибирского архипелага, никем еще не посещенных, о племени онкилонов, вытесненных воинственными чукчами с материка и куда-то исчезнувших. По этой канве, хорошо известной мне по литературе о полярной Сибири, можно было сочинить интересный роман с разными приключениями, с описанием путешествия через льды, открытия неизвестной земли с уцелевшим на ней населением и животными доледникового времени. В укромных уголках среди леса на Железной горе я и написал половину своего романа».

Роман «Земля Санникова, или Последние онкилоны» вышел в свет в 1926 году в Ленинграде в издательстве «Пучина». Почти одновременно вышла в свет повесть «Рудник убогий». Повесть, впрочем, не произвела впечатления, а вот «Земля Санникова» сразу стала популярной. В то время существование неизвестных земель в Арктике еще не отрицалось, точнее, не отрицалась возможность их существования. В 1911 году такую землю якобы видел промышленник Яков Санников, а после него — полярный путешественник Эдуард Толль.

«Земля Санникова» много раз переиздавалась.

Позже фильм с шлягерами Зацепина вновь подогрел к нему интерес.

К сожалению, (как и в «Плутонии») герои романа не смогли вернуться с острова с явными доказательствами того, что они там были. Новая экспедиция «…не состоялась до сих пор. Разразилась война с Японией, и Академия не могла получить необходимые средства. А по окончании войны академик Шенк умер, едва сделав первые шаги для осуществления проекта. Не стало ходатая за исследования северной Сибири, и о ней забыли надолго. Горюнов и Ордин тщетно ждали извещения от Шенка и занялись другими делами. Но отчет, сохранившийся среди бумаг Шенка в архиве Академии, послужил материалом для этой книги».

В рецензии, появившейся в журнале «Наука и жизнь» в декабрьском номере за 1936 год, некто С.А. Шорыгин мягко пенял автору за всякие невероятности, но вывод делал все же оптимистический. «Предполагать, что Земля Санникова представляет собой кратер полупотухшего вулкана, населенный людьми, мы не имеем никаких оснований; это допущение понадобилось автору опять-таки для того, чтобы сделать роман более занимательным. В романе правильно показано различие культур онкилонов (действительно живших на севере Сибири) и дикарей, выражающееся в явном превосходстве первых над последними. Однако внутреннее содержание социальной эволюции представлено автором в его книге, написанной задолго до Октябрьской революции, в свете отживших схем истории культуры. Он явно сгущает краски, рисуя дикарей почти совершенно звероподобными. Даже наиболее отсталые в своем развитии племена, до настоящего времени обнаруженные на земном шаре, таковыми не являются. Об этом крупном недостатке романа не должны забывать его читатели, с тем чтобы не составить себе на этот счет неправильных представлений».

В 1929 году С.В. Обручева избрали действительным членом Академии наук СССР.

В разное время он возглавлял Геологический институт (1929-1933), Институт мерзлотоведения (1939 — 1956). Занимал место академика-секретаря Отделения геолого-географических наук АН СССР (1942-1946). Был удостоен звания Героя Социалистического Труда, многих Сталинских и Государственных премий. Всю жизнь его интересовали пять геологических проблем: лесс, древнее оледенение, тектоника, месторождения золота, древнее темя Азии. Кроме этого, он внес огромный вклад в четвертичную геологию, в мерзлотоведение, в рудные месторождения вообще, в проблемы докембрия, неотектоники, литологии. Ему принадлежит гигантский труд по систематике геологических знаний «История геологического исследования Сибири», первый том которого вышел в 1931 году, а последний (пятый) датирован 1949 годом. За свою долгую жизнь Обручев опубликовал 3 872 научных и научно-популярных работы. Среди них фундаментальные монографии, статьи, учебные работы, рефераты и рецензии, романы, повести, рассказы. Он вел огромную, никогда не прерывавшуюся переписку с самыми разными людьми — учеными, колхозниками, рабочими, школьниками. Вот листок, исписанный характерными мелкими аккуратными буквами. «Милый юноша Буданов! — писал академик в 1949 году будущему известному геологу В.И. Буданову (тогда еще школьнику, — Г.П.). — Получил Ваше письмо от 11/VIII и могу поддержать Вас пока только словами. Приятно было узнать, что Вы так интересуетесь геологией и прочитали много книг, часть которых осталась еще малопонятной — для серьезного чтения Вы еще мало подготовлены. Нужно обратить большое внимание в IX и X классах на изучение физики и химии, хорошее знание которых очень нужно геологу, а также геологии и минералогии, если они преподаются в Вашей школе. Обратитесь к своему учителю этих предметов, чтобы он помог Вам доставать книги из библиотеки и разъяснил Вам то, что остается непонятным. Книги, которые Вы перечислили как прочитанные, советую перечитывать, и не один раз, отмечая непонятные места и спрашивая их объяснение у учителя. Это будет полезнее, чем читать наскоро…»

Огромная занятость не мешала Обручеву вновь и вновь обращаться к фантастике.

В журнале «Костер» в 1940 году появился фантастический рассказ «Событие в Нескучном саду», переиздававшийся позже под названием «Происшествие в Нескучном саду». Тогда же напечатан рассказ «Путешествие в прошлое и будущее». Этот замысел был связан с «машиной времени» Уэллса. Известно, что герой английского писателя не вернулся из своего последнего путешествия. Обручев по-своему объяснил это. «Если бы я погиб, перенесшись в прошлое, то как мог бы я существовать в наши дни, после этой поездки? Не мог бы я погибнуть и перенесшись на машине в далекое прошлое, так как ясно, что в этом будущем могут существовать только мои потомки, но не я сам». В 1947 году опубликована «Загадочная находка», в 1950 — «Полет по планетам» — как бы некая свободная фантазия в стиле Циолковского. В 1957 году напечатан «Коралловый остров», в 1949 — повесть «Золотоискатели в пустыне», а еще через два года — «В дебрях Центральной Азии. Записки кладоискателя».

В статье, предназначенной для журнала «Детская литература», Обручев писал:

«Фантастику любил уже первобытный человек, об этом можно судить по сохранившимся на скалах и стенах пещер рисункам».

Мифы и сказки писатель тоже относил к фантастике, хотя предпочитал героев, напрямую связанных с наукой. Вспоминая прочитанных в детстве Жюля Верна, Майн Рида, Фенимора Купера, он замечал, что именно их книги пробудили его собственный интерес к природе. Кстати, Обручев отличался феноменальной памятью. Даже через полвека он помнил все «…мельчайшие детали… вплоть до красного шарика на черной шапочке мандарина». Может, поэтому так убедителен его роман «Золотоискатели в пустыне», в котором описаны приключения двух китайских мальчиков в Джунгарии во время Дунганского восстания.

Роман «В дебрях Центральной Азии» посвящен любимому герою Обручева — кладоискателю Фоме Кукушкину. В заброшенном руднике Джаира он нашел горшок с золотом и теперь скитается в поисках других кладов по долине реки Эмель, по отрогам Тарбагатая, выходит к горам Коджура, где среди лиственниц прячутся редкие заброшенные кумирни. Мертвый город Хара-Хото, Долина бесов, озеро Лоб-Нор, пустыня Такла-Макан — Обручев ничего не придумывал, все вынимал из собственной памяти, оставалось только найти нужные слова. Все романы и повести Обручева, на мой взгляд, это выражение его постоянной, никогда не утихающей страсти к движению, к путешествиям. Он сам не мог усидеть на месте и герои его постоянно идут, плывут, сплавляются по рекам, спускаются в заброшенные рудники, пробираются через выжженные пустыни и глухие леса. Да и как сидеть на месте, если мир полнится чудесными рассказами о великих сокровищах!

«…Народное предание гласит, что последний владетель города, богатырь Хара-цзянь-цзюнь, считая свое войско непобедимым, собирался отнять престол у китайского императора. Поэтому китайское правительство выслало большой военный отряд. Целый ряд битв между ним и войсками богатыря близ границ Алашанского княжества в горах Шарцза был неудачен для войск богатыря. Китайские войска заставили их отступить и, наконец, укрыться в городе Хара-Хото, который они обложили. Не решаясь идти на приступ, китайское войско задумало лишить город воды. Река Эдзин-гол в то время текла вокруг города. Китайцы запрудили русло реки мешками с песком и отвели реку на запад. Говорят, что запруда эта видна до сих пор в виде вала, в котором торгоуты находили еще недавно остатки мешков. Осажденные, лишившись воды, начали рыть колодец в северо-западном углу города, но, хотя прошли около 80 чжан (по пять аршин) воды не нашли. Богатырь решил дать врагам последнее сражение, но на случай неудачи заранее использовал вырытый колодец, в который свалил все свои богатства — не менее 80 арб, по 20-30 пудов в каждой, одного серебра, не считая других драгоценностей. Затем умертвил двух своих жен, сына и дочь, чтобы над ними не надругались китайские офицеры, приказал пробить брешь в северной стене вблизи места скрытых богатств и через брешь во главе своего войска напал на неприятеля. В схватке он был убит, войско разбито, неприятель разграбил город, но зарытых богатств не нашел. Говорят, что они лежат до сих пор в колодце, несмотря на поиски китайцев соседних городов и окрестных монголов. Неудачу объясняют тем, что богатырь сам заговорил место. В это верят потому еще, что в последний раз искатели клада открыли вместо него двух больших змей с красной и зеленой чешуей».

Обручев умел видеть.

«…Нужно было торопиться, — писал он в «Плутонии», — гроза быстро приближалась! Все вскочили в лодки, подплыли к скале, и в несколько минут все было выгружено и втащено под навес, оказавшийся достаточно просторным, чтобы вместить не только людей, собаку и вещи, но и самые лодки, которыми загородились со стороны ветра. Выгнав несколько небольших змей, приютившихся в расселинах скалы, путешественники могли уже спокойно наблюдать величественное зрелище атмосферной катастрофы. Сине-багровый вал докатился уже до половины неба и закрыл солнце; снизу он казался теперь совершенно черным. Это была какая-то бездна, которую то и дело прорезывали ослепительные зигзаги молний, сопровождавшиеся такими раскатами грома, каких никто из наблюдателей еще не слыхал. То раздавались один за другим оглушительные взрывы, то треск, словно рвались на части огромные куски крепкой материи. то залпы сотен тяжелых орудий. Близлежащий лес глухо шумел под первыми порывами ветра. С севера надвигался еще какой-то ужасный грохот, наводивший трепет и постепенно заглушивший даже раскаты грома. Казалось, что оттуда несется исполинский поезд, сокрушающий все на своем пути.

Путешественники побледнели и с тревогой оглядывались по сторонам.

Вихрь уже налетел. В воздухе кружились бесчисленные листья, цветы, сучья, ветви, целые кусты, вырванные с корнем, и птицы, не успевшие укрыться в глубине леса. Становилось все темнее и темнее. Кругом свистело, шипело, трещало в промежутках между оглушительными раскатами грома. Огромные капли дождя и отдельные градины шлепались на землю и в воду, которая бурлила и пенилась. Затем наступила полная темнота, и только при свете молний на отдельные мгновенья открывалась ужасная картина: казалось, что весь лес поднялся на воздух и несется с потоками дождя и града. Грохот заглушал даже громкий крик на ухо».

Знаменитое обращение В.А. Обручева «Счастливого пути вам, путешественникам в третье тысячелетие», напечатанное в журнале «Знание — сила», было создано с помощью другого известного советского фантаста Г.И. Гуревича.

«Гигантские, еще не решенные задачи стоят перед советской наукой, — говорил в обращении знаменитый академик. — Требуется:

• продлить жизнь человека в среднем до ста пятидесяти — двухсот лет, уничтожить заразные болезни, свести к минимуму незаразные, победить старость и усталость, научиться возвращать жизнь при несвоевременной случайной смерти;

• поставить на службу человеку все силы природы, энергию Солнца, ветра, подземное тепло, применить атомную энергию в промышленности, транспорте, строительстве, научиться запасать энергию впрок и доставлять ее в любое место без проводов;

• предсказывать и обезвредить окончательно стихийные бедствия: наводнения, ураганы, вулканические извержения, землетрясения;

• изготовлять на заводах все известные на Земле вещества, вплоть до самых сложных — белков, а также и неизвестные в природе: тверже алмаза, жароупорнее огнеупорного кирпича, более тугоплавкие, чем вольфрам и осмий, более гибкие, чем шелк, более упругие, чем резина;

• вывести новые породы животных и растений, быстрее растущие, дающие больше мяса, шерсти, зерна, фруктов, волокон, древесины для нужд народного хозяйства;

• потеснить, приспособить для жизни, освоить неудобные районы, болота, горы, пустыни, тайгу, тундру, а может быть, и морское дно;

• научиться управлять погодой, регулировать ветер и тепло, как сейчас регулируются реки, передвигать облака, по усмотрению распоряжаться дождями и ясной погодой, светом и жарой».

Великолепная программа — на многие, многие времена.

«…Ева Самойловна (жена академика, — Г.П.), — вспоминал о последних годах жизни Обручева уже упоминавшийся выше геолог Е.В. Павловский, — отправляя Владимира Афанасьевича на заседание в Наркомат нефтяной промышленности, заботливо одевает его в теплое пальто, закутывает шею вязаным шарфом и строго наставляет меня не разговаривать в машине, чтобы не простудить Владимира Афанасьевича. Под влиянием этих напутствий мы молча спускаемся по лестнице, садимся в большой «персональный» обручевский автомобиль. Не успеваем мы обогнуть Большой театр, как Владимир Афанасьевич, сурово посмотрев по сторонам, неожиданно подмигнул, расстегнул пальто и, вытащив откуда-то пачку хороших папирос, уверенным жестом вскрыл ее и предложил закурить. Дымя папиросами, мы стали обсуждать проблему байкальской нефти».

В 1961 году в издательстве Академии Наук СССР вышел большой том «Путешествия в прошлое и настоящее», в который вошли многие фантастические и бытовые, законченные и незаконченные повести и рассказы Обручева. Вместе с романами, о которых шла речь выше, литературное наследство писателя составляет не один такой том. Впрочем, в одной из анкет Владимир Афанасьевич без всякого кокетства указывал на литературную работу как на работу исключительно побочную.

Последние годы жизни Обручев провел в дачном поселке Мозженке под Москвой.

«…Заметное ослабление зрения, — вспоминал Е.В. Павловский, — не давало ему возможности читать книжный и машинописный тексты. Однако писать черными чернилами он мог почти до самого конца… Ему страстно хотелось побывать в Иркутске, с которым были связаны яркие воспоминания о начале его большого жизненного пути. Когда он говорил об Иркутске, об Ангаре, вспоминал Байкал, сибирскую тайгу, он молодел на глазах, стан его выпрямлялся. Видно было, что он верил в возможность физического обновления, возврата молодых сил в привычной и сладостной обстановке величественной природы Восточной Сибири».

В молодости Обручев любил коньки, лыжи, прилично играл в шахматы, хотя предпочитал винт; в старости — пасьянс.

Мировое признание Обручеву принесли его научные труды.

Он являлся членом Общества землеведения (Берлин), Венгерского, Королевского (Англия), Гамбургского, Американского географических обществ, Китайского, Американского, Лондонского геологических обществ, Академии естествоиспытателей (Галле, Германия), Американского музея естественной истории, Ученого комитета МНР, многих других зарубежных и отечественных научных обществ. Его именем названы два вулкана в Забайкалье и на Камчатке, степь в Туркмении, подводная возвышенность в Тихом океане, несколько ледников, гор и пиков, несколько видов ископаемой фауны.

И до сих пор переиздаются его научно-фантастические романы.

Скончался 19 июня 1956 года в Москве.