Да, автобусные сиденья для русской попы оказались, увы, узковаты, но выбирать не приходилось, вернее первоначальный выбор в пользу Бирмы в свой час нами был сделан, и теперь оставалось только разыгрывать предложенную жизнью карту. За неделю путешествия по недавнему Российскому собрату – бывшей Социалистической Республике Бирме – мы успели влюбиться в этот народ, и принимаем всё, как дар судьбы. Даже эту поездку за тридевять земель в некомфортабельном автобусе. Нам – не привыкать…
Почему-то вспомнились первые часы пребывания в стране. Эта пугающе пустая площадь у аэропорта – ни тебе менеджеров, наперебой предлагающих свои отели, ни такси, ни рикш… С таким приёмом сталкиваться ещё не доводилось: нам здесь не были рады, мало того – нас попросту не ждали. В тенёчке, дожидаясь автобуса турфирмы, жались к стене с десяток итальянцев. Ещё в самолёте выяснили у знавшей русский язык итальянки, назвавшейся Дашей и видимо имевшей русские корни, что группа будет жить в отеле «Панорама». О нём мы читали в Интернете как о недорогом, поэтому, боясь упустить единственный шанс быстро добраться до города, втащили в салон подошедшего автобуса рюкзаки и приветливо улыбаясь что-то лопотавшему гиду, уселись сами. На беду гид , пересчитав пассажиров по головам и обнаружив избыток, испугалась и попыталась от нас избавиться, но Даша решительно встала на нашу защиту и всё обошлось. Через полчаса мы нарисовались в столице. Отель был, несомненно, хорош, но не про нас – самый дешёвый номер напрочь выбивал из лимита. Поэтому, поблагодарив итальянцев, вышли из прохладного вестибюля гостиницы на раскалённые мостовые Янгона.
Припоминаю ужас, охвативший меня в грязнющем переулке, где я в ожидании мужа, ушедшего искать гест хауз, судорожно отбивалась от облепивших меня мух. Буквально в метре прямо на тротуаре – крохотные столики едальни с совершенно непереносимым тошнотворным запахом национальной кухни. Меня мутит, безумно хочется спать (мы проскочили ночь, летя навстречу солнцу) и окружающее уже начинает казаться ирреальностью, страшным сном, бредом каким-то… Хотелось спрятаться от умопомрачительной нищеты, от удивительных чёрных людей в юбках с накрашенными белой краской щеками, от орущих торговцев с огромными корзинами на головах и, главное, от неотвязных мух. Когда появился муж, я совсем сомлела на солнце в своих насквозь пропотевших джинсах под любопытными взглядами потоком идущих прохожих: им было странно видеть непонятно как попавшую в их мир рассевшуюся на рюкзаке пышнотелую иностранку. А надо было ещё найти в себе силы встать и, взвалив на плечи рюкзак, идти, идти по пеклу туда, где муж, наконец, отыскал номер нам по карману, потом подниматься с грузом за спиной по высоченным ступеням почти вертикальной лестницы на четвёртый, а фактически – седьмой этаж, где притаился долгожданный горячий душ. О, как же обманчиво бывает первое впечатление! Буквально через час мы, втянувшиеся в новую жизнь, уже неслись по улицам Янгона в поисках достопримечательностей – надо было спешить, время – не ждёт.
Не удержусь от того, чтобы не похвастаться: на сегодняшний день мы успели увидеть столько изумительного и поразительного, что это превзошло наши самые смелые ожидания и даже затмило собой вызвавшие неописуемый восторг храмы Ангкора в Камбодже. Однако обо всём и подробно я расскажу как-нибудь в другой раз, пока же, вооружившись пером и бумагой и угнездившись кое-как в кресле, постараюсь написать путевые заметки, тем более что днём междугородним автобусом мы едем впервые.. Дорога из Мандалая в древнюю столицу Бирмы Баган великолепна: сначала – шестиполосный хайвэй, потом – две широкие асфальтированные дороги с односторонним движением и многометровой разделительной полосой. Скорость большая, под сто километров. На узкоколейке (такая здесь железная дорога) видели поезда двух типов: с занавесочками – для достойного перемещения по стране и забитые под завязку вагоны для простых бирманцев.
Наш видавший виды автобус везёт кроме аборигенов шестерых иностранцев. Поскольку размещение – свободное, белые уселись впереди, оттеснив бирманцев. Мы сидим на своих местах, указанных в билетах – где-то в середине автобуса. Окна и дверь – открыты. Демократично подбираем по пути людей с тюками и сумками. Лица входящих – счастливые, улыбающиеся: ещё бы, повезло, едут… О, как хороша улыбка бирманцев! Открытая, от души, она отогревает сердце, и оно открывается навстречу этим добрым, бесхитростным, духовно красивым людям. Как же разительно этот сердечный, отзывчивый народ отличается от напряжённых, во всём ищущих выгоды вьетнамцев! Может быть, причина в традиционной приверженности бирманцев Будде, Небесам, а не преходящему, сиюминутному, земному, что приучило людей довольствоваться малым. А заполонившие мир вьетнамцы-торгаши, чтобы выстоять в конкурентной борьбе, вынужденно стали такими, какими мы их видим. Не мне судить, просто констатирую факт: бирманцы оказывались куда участливей, благородней и душевней, где бы мы с ними ни сталкивались – в городах, в деревнях, в глуши… Позже, просматривая фотографии, убеждаюсь в этом ещё раз – я везде улыбаюсь. Это я-то!
Крайне жаль, что не осталось ни фото, ни видео от моего многочасового похода вдоль моря в рыбачий посёлок – ушла с пустыми руками, в одном купальнике, присоединившись к совершавшей очередной утренний моцион немецкой семейной паре. Только в полдень подошли к притянутым якорями к берегу небольшим шхунам. На одну из них цепочка мускулистых смуглых как самый тёмный шоколад рыбаков заносила длинные-предлинные сети, с другой в корзинах выносили улов – абсолютно одинаковую по виду и размеру рыбу. Догнали мы усталых, но счастливо улыбающихся мужчин, несущих на плечах на толстой палке тяжеленных рыбин размером больше их самих и в длину, и в толщину. Рыбаки с гордостью позировали немцу, у которого в поясной сумке оказалась малюсенькая цифровая видеокамера. Немец фиксировал всё. У хижин на земле сидели десятки мужчин, женщин и детей, разбирающих и чинящих сети. На берегу на длинных жёлтых, похожих на древесную стружку водорослях сушилась рыба. А неподалёку в прибойной полосе валялись гниющие отходы жизнедеятельности – как видно туалетов в посёлке не было.
Вдруг под ногами я увидела чудесную шипастую, сияющую на солнце раковину и затанцевала от радости. В этот момент мимо проходила стайка девушек, по самые брови укутанных в свои накидки, в юбках до земли. Вообразите себе их восторг от представшего глазам зрелища: полуголая с обгоревшим красным, вывалившимся поверх плавок пузом, босая иностранка, потрясая в воздухе найденной ракушкой, непристойно выплясывает на виду у всех на мокром песке танец дикаря. Девчонки окружили меня, сбросили накидки с сияющих лиц и попросили ещё раз показать так насмешивший их танец. У меня было прекрасное настроение, и я повторила движения. Девчонок охватил экстаз. Так вот, когда мы возвращались назад, мне навстречу то и дело выбегали малюсенькие детишки, неся в ручонках точно такие, как найденная мной, раковины. И как назло, ни конфетки с собой! А ведь мы везём из Москвы не один килограмм конфет и угощаем всех встретившихся малышей. Ну, я гладила ребятишек по головкам, с любовью брала их ручки в ладони и благодарила, как могла. Глазищи чёрные, круглые с пристальным вниманием изучающе останавливались на неприлично толстой белой женщине – все кругом были очень худы. Понимали ли они, что есть и иные страны на свете? Очень красивые дети, но перспектива у них одна: прийти, когда подрастут, на смену своим родителям, также ловить и сушить рыбу, рожать детей и умирать тут же, в убогой лачуге. Беспросветность!... Или счастье?
В Бирме в основном жив патриархальный уклад, его не в состоянии разрушить дозволенный властями минимум благ цивилизации: кое-где имеющийся телевизор, телефон или этот крайне редкий автобус. Как и их предки, люди ходят в юбках, вместо любого парфюма используют наносимое на выступающие части лица «танакА» – растёртое на каменном круге до состояния пудры ароматное дерево, пашут на волах, тяжести перевозят на буйволах, сидят на земле у разведённого очага возле вознесённых на сваи хижин из циновок. Женщины готовят неприхотливые блюда из риса, варят в масле начинённые бананами, стружкой кокосового ореха или стеблями съедобных растений сладкие лепёшки. Мужчины, собравшись в кружок, сидят на корточках и степенно обсуждают свои проблемы. Забот немало, поскольку в семьях, как минимум, шестеро детей – прокорми-ка такую ораву. Но вероятно из-за отсутствия потребностей это для бирманцев не такая большая проблема, как у нас. Обучение в школах – поверхностное, специалисты при неразвитой технике практически не нужны, так зачем зря стараться… Младшего сына семья отдаёт в монастырь, где он молитвой духовно поднимает весь род. Может быть, поэтому глаза даже у самых маленьких детишек такие мудрые, такие прекрасные, что даже страшно заглядывать в их глубину.
Через час хорошая дорога кончилась, пошёл латаный асфальт – мелкий камень, залитый битумом. Сильно трясет, и скорость упала до пятидесяти километров. Но, скорее всего, будет ещё хуже, так как расстояние в 190 километров автобус предположительно преодолеет за восемь часов. Стало больше деревьев – высоких кокосовых и низких – банановых пальм. Чувствуется, вдоль дороги – крепкие крестьянские хозяйства. Куда ни взгляни – идиллические картины: лежит, отдыхая, сытый скот, в основном белые и серые коровы с горбом на спине у основания шеи, на межах пасутся как на подбор одинаковые, цвета красного дерева, вислоухие овцы, по тропкам чинно гуськом идут крупные гуси, в озерках воды плещутся белые утки… И всё это – среди бархатной зелени всех оттенков – немыслимого многоцветья засаженных в разное время рисовых чеков, на которых видны только конусы шляп да согбенные спины прилежных работников. Бирманцы собирают три урожая риса в год, но «где деньги, Зин?». Кто-то ловко обжуливает 50-ти миллионное население. Хороших дорог нет, тракторов на полях нет, нет ни вилл, ни даже просто приличных жилых домов из кирпича.
Зато есть ступы да пагоды. Где-то совсем старые, полуразвалившиеся, поросшие кустами и травой, но ещё сопротивляющиеся времени, держащие форму, заданную давно ушедшим в иной мир строителем. Но чаще видим совсем новые пагоды – ослепительно белые или золотые, сияющие драгоценными камнями. Считается, что строительство монастыря, ступы или пагоды – лучшее вложение в благополучие будущей жизни, в благоприятное перерождение. Это как вызов царящему в стране бесправию. Проезжаем монастырь за монастырём – добротные каменные постройки, во дворах – чинные, лишённые детства наголо бритые детишки в вишнёвых монашеских одеяниях… А может, это воспитание получше европейского будет? Ведь народ не крадёт, не пьёт, не … Что там ещё в наших Заповедях, которые мы, не стесняясь, нарушаем сплошь да рядом? Если б только не военная хунта, пригнувшая безропотный народ к земле, я бы сказала, что в Бирме видела рай земной, землю обетовАнную. Всё лучшее отдаётся (не жертвуется – приносится в дар!) Богу. Бирманцы, живущие в сколоченных на скорую руку лачугах, тратят все деньги на покупку сусального золота, необходимого для украшения статуй и пагод. И в свободное время любят отправляться на поклонение к святилищам, обычно стоящим высоко на горе, куда ведут не сотни – тысячи ступеней. После разгрома университетов военным режимом, именующим себя «Комитетом Мира и Развития», многие преподаватели и студенты ушли в монахи.В монастырях много знающих английский язык и легко идущих на контакт философов, знатоков священных текстов. Может быть, ещё и поэтому духовный потенциал бирманского народа велик как нигде в мире.
Вообще в стране бессчётное количество монахов. Познавшие Истину имеют в любом возрасте гордую осанку достойного человека, даже в старости – иссохшие и морщинистые, они остаются величественными, исполненными тайных знаний носителями высшей мудрости. Это не надменность и не гордыня, нет, это – всепонимание. Наверное, ради достижения такого состояния духа стоит проводить в медитации годы. Но жизнь? Ведь она проходит мимо... А может, нет? Вполне возможно, что такая фантастическая терпимость и доброта бирманцев объясняется ненавязчивым влиянием самоотречённых, растворённых в народе мудрых монахов. Их стоическая жизнь проходит у всех на глазах и лучше всяких увещеваний приводит к мысли, что превыше всего в мире – добро, а не зло, что самосозерцание ведёт к Истине, давая понимание и указывая путь к разрешению любой ситуации. Сознавая это, народ содержит монастыри, не отказывая в милостыне, подаёт монахам то малое, что может. Мы, наменяв мелких денег, тоже даём просящим: 10 или 50 чат, что в пересчёте на наши деньги – совсем немного (30коп. и 1,5руб.), а для монаха это – лепта, которую он, счастливый, с радостью внесёт в монастырский кошт, что может быть для него дороже целого богатства. Согласно Уставу, монах не может владеть собственностью кроме одежды, зонта и чаши для подаяний, куда и складываются пожертвования, к которым монах не имеет права прикасаться. Как, между прочим, и к женщинам. В Бирме женских монастырей мало, монахини, наголо выбритые, как и мужчины, ходят в розовых балахонах, покрыв голову красной тканью. Но к ним уважения почему-то гораздо меньше, чем к мужчинам. Мне же монахини показались не менее возвышенными.
А в наш будто резиновый автобус садятся всё новые пассажиры. Думаю, скоро их будут сажать на крышу – на мешки и наши рюкзаки. Вполне может быть, что так оно и происходит в данный момент на самом деле, мы просто этого не видим. Ведь езда на крыше здесь в порядке вещей – встречные машины едут буквально облепленные людьми, как виноградная гроздь. Удивительно, но отчего-то подобный цирковой трюк не пробуждает во мне чувства страха за исполнителей. Ко всему привычный, ловкий народ при всей его нищете внушает искреннее уважение. Вот так же, как живучая нация бесстрашно мостится на крошечных выступах бортов старых грузовичков и раздолбанных джипов, с такой же верой, что всё будет хорошо, она производит на свет детей. И правильно делает, ибо это – шанс не выродиться, которого мы, русские, перестав уповать на Бога, практически себя лишили.
В Мандалайской области земля куда плодороднее, оттого и народ более зажиточный, чем на юге. До горизонта – ни одного пустого, невозделанного клочка почвы и только деревья, выросшие среди полей, имеют право на существование. Одиночные красавцы с раскидистыми кронами невероятно оживляют и украшают пейзаж, поля уже не кажутся унылой равниной, взгляду есть на чём остановиться во время углублённой медитации при общении с Богом. Словно гениальный художник, продумав все мельчайшие нюансы, нарисовал эту дивную картину, дабы подчеркнуть неповторимую красоту природы этого благословенного края. А вдоль дороги стоят перевёрнутые плетёные корзины без дна, оберегающие от нечаянного вытаптывания скотом нежные саженцы новых деревьев. Вероятно, немногие из них доживут до того дня, когда смогут укрыть под своими листами истомлённого путника. Но поставивший плетёнку шанс даёт каждому, а дальше – как распорядится судьба. Конечно, счастливее всех окажутся выросшие около воды, вдоль ручьёв и арыков, подающих воду на поля и рисовые чеки. Именно эти деревья, поднявшись высоко над земным пространством, станут царить здесь, определяя ландшафт местности и придавая ей незабываемый колорит.
А народ всё входит и входит в наш небольшой автобус, хотя проход между креслами давным-давно полностью забит людьми. Каждые 200 метров – остановка, снова кто-то подсаживается. А как же иначе? Автобус ездит только дважды в день, сегодня – воскресенье, на которое обычно откладываются все личные дела. Правда тут, в сельской местности, в сухой сезон, пожалуй, все дни недели – рабочие, ведь растения не живут по человеческим законам и, как дети, не зная выходных, ежедневно требуют заботы и внимания.
Мужа, сидящего ближе к проходу между креслами, совсем завалили на меня. Почти расплющенная о стекло, всё-таки пытаюсь корявым от тряски почерком занести на листок блокнота трудноразборчивые иероглифы, лишь отдалённо напоминающие буквы русского алфавита. Чувствую, обстоятельства вот-вот вынудят меня прервать мои путевые заметки, ибо почти теряю и эту последнюю возможность писать. Но пока рука движется, хочу отметить, что в городках, мимо которых проходит наш путь, основной транспорт – велосипед, хотя встречаются и мотоциклы, и грациозно перебирающие ногами маленькие лошадки, запряжённые в двухколёсные повозки, и соперничающие с ними в скорости, упорно крутящие педали велорикши. Машин так мало, как было в двадцатые годы прошлого века в Москве. Мне думается, в представлении аборигенов, в городках жизнь бьёт ключом, когда она на самом деле по нашим меркам в этих богоугодных местах стоит на месте.
Несмотря на зиму (на календаре 4 декабря 2005 года), на кустах и деревьях распустились невероятных расцветок – от карминно-красных до яркосиреневых – цветы, подобно гирляндам густо усыпающие крону и оттягивающие вниз, почти до земли, ветви. Феерическое зрелище! Из динамиков в салон автобуса льётся бодрая бирманская музыка, где предпочтение отдаётся звонким ударным, подчёркивающим жизнерадостность бытия и служащим ритмическим аккомпанементом открытым голосам певцов, словно дышащих мелодией, умиротворяющей душу и воспринимаемой как неотъемлемая часть открывающейся за окном картины.
Через четыре часа пути, как нотки, заполнившие нотный стан, в полях и на горизонте всё чаще стали вырисовываться целые ряды разновысоких (от метра до десяти) тонких голых стволов кокосовых пальм с шаром листвы на макушках. Жаль, фотоаппарат был далеко, а то можно было бы попробовать воспроизвести написанную природой мелодию. Увы, автобус мчался дальше, и пейзаж навевал новые мысли. Несколько раз проехали мимо агавы. Саблевидные, расходящиеся из центра, как лучи, узкие колючие метровые листья придавали агаве схожесть с бледно-зелёной звездой или гигантской хризантемой. Растение высаживали как непреодолимое препятствие для скота. Такое нам доводилось видеть только в Южной Америке, ведь это – их древнейший вид. Как агава объявилась в Бирме, на другом конце земного шара? Наверное, достаточно того, чтобы климат подходил, а уж растение само, уму непостижимым образом попав в новое место, начинает завоёвывать жизненное пространство, занимать пустующую нишу. Не так ли и всё живое расселилось по планете, видоизменяясь и под себя подстраивая захваченный плацдарм? Тут тебе и эволюция, и революция в одном флаконе. И вправду, южноамериканская агава раза в два помощнее и повыше бирманской будет.
Как-то незаметно наша дорога потянула вверх. Появились холмы с глубокими каньонами, прорытыми паводковыми водами во время сезона дождей, почва стала интенсивного рыжего цвета, участились пустоши, но люди выжимали из земли всё возможное и непонятно каким образом вспаханные и засаженные подсолнечником, земляным орехом и кукурузой поля, накренившись, висели на крутых склонах оврагов.
Долгая остановка в селе, где на нашу рабочую лошадку, отодвинув в сторону рюкзаки, сложили массу мешков с древесным углем. По-видимому, это заведённый издавна ежедневный ритуал, так как к лестнице, ведущей на крышу автобуса, выверенным движением подкатили приготовленный заранее огромный круглый стол и уже с него подавали на багажник подносимые женщинами мешки. Женщины – смуглые до чёрноты, худые, но очень изящные, шли плавно, словно не многокилограммовые мешки несли на голове, а гуляли по Бродвею. Вереница носильщиц казалась бесконечной, уже вся крыша была забита мешками, уже рюкзаки наши скинули на землю, расчищая место, а заготовленный уголь всё не иссякал.
Я села в стоящее около автобуса кресло из бамбука. Устройство его было просто до примитивности – щепки да штырьки, но стоило в нём расположиться почти лёжа и расслабиться, наступило полное блаженство. Как же это было необходимо телу после стольких часов вертикального сидения в узком кресле! Мысленно возблагодарив изобретателя шезлонга за предоставленный комфорт, нашла глазами мужа, неподалёку беседующего с попутчиком-монахом в тёмно-шафрановой тоге с оранжевым зонтом в руках, и предложила последовать моему примеру, благо рядом стояли ещё два кресла, на которые почему-то никто из пассажиров не претендовал. Муж по достоинству оценил ум и смекалку творца, зарисовав несложную конструкцию. Но, думаю, этим его интерес к шезлонгу и ограничится. А жаль, тут один подголовник чего стоит!
Наконец наши рюкзаки запихнули в окна внутрь автобуса, клаксон издал прощальный пронзительный гудок, мы протолкнулись к своим местам и покатили дальше. Дорога пошла заметно вниз, то и дело пересекая по опасно узким сомнительной надёжности мосткам русла почти пересохших рек. Сезон дождей кончился в октябре, и теперь полгода в этих местах их не будет вовсе. Непонятно, как в таких условиях выживают растения. В Сахаре гид говорил, что деревья запасают воду в мощной корневой системе, но тут не только деревья – всё в зелени, а крестьяне готовят поля к новому посеву риса, уверенные, что зерно не только взойдёт, но и даст хороший урожай. Там, где рис ещё не убран, земля потрескалась от зноя, но поля жёлтые, стебли клонятся к земле под тяжестью метёлок злака, а кое-где словно вихрь пронёсся над чеками – все стебли полегли. И не понять – с тоской или радостью ждут они, когда с серпами явятся хозяева, заботливо подберут пряди посевов и все до единого колоска уложат сушиться тут же, на чеках, золотисто-коричневыми ровными рядами или в красивые круглые копны метёлками внутрь. Интересно отметить, что птиц, выклёвывающих зерно, на полях нет. Никаких! Их истребили на корню, извели, как класс. В самой захудалой лавке на самом видном месте висят рогатки, так что в Бирме птичий грипп – не пройдёт!
Минуем перевал. Спускаясь по головокружительному серпантину, огибаем высокую гору, заполняющую своими отрогами весь видимый горизонт на востоке. Вскоре объезжаем печально притулившийся у обочины горной дороги автобус-экспресс, незадолго до этого обогнавший наш перегруженный автобусик – возможно у него перегрелся мотор. Ещё бы, немудрено – температура куда выше +30°! Но вдоль всей трассы то здесь, то там на корточках сидят пропылённые аборигены, дробят плитняк, забивают щебёнкой выбоины на дороге и заливают битумом. И везде, где по одному, где группами – шествуют чистые, благообразные монахи, погружённые в свои, далёкие от земных, проблемы. Вишнёвая полоса ткани так красиво ниспадает с плеч свободными складками, что просто невозможно себе представить её хозяина с киркой или серпом в руках. Так выпадает из рядов трудоспособного населения лучшая и самая деятельная его часть: монахи очень выносливые, крепкие ребята, рукопожатие монаха запоминается надолго, а проницательный взгляд – любого заставляет стушеваться и уступить.
Дорога сваливается ниже и ниже. Проехали мимо развевающихся в полях разноцветных флагов: участники соревнования в белых рубахах определяют лучших рисоводов – срезают колосья на одинаковых участках 1x1 метр. И это в воскресенье! Воистину «трудовые будни – праздники для нас» – их лозунг. Сломает ли неукротимое время устои этого последнего очага человечности, как оно сделало это в нашей стране? Бирманцы практически одни противятся окружившему их капиталистическому миру. Государство проводит политику самоизоляции и подавляет любые формы оппозиции, пытаясь сплотить народ перед угрозой вторжения зарубежного империализма. Но долго ли продлится райское неведение бирманцев, способных чувствовать себя счастливыми, обладая лишь юбкой, рубашкой да тапками-вьетнамками и имея возможность нанести на статую Будды совсем недорого стящий листочек сусального золота. Но листок к листку – и на буддийских святынях нарастают тонны золота. Есть даже многометровые статуи, полностью утратившие вид Будды и превратившиеся в золотые «яйца», что, однако, не уменьшает потока стремящихся к ним паломников. Я уж не говорю о бессчётных золотых пагодах, привлекающих красотой и богатством убранства людей всей земли. К примеру, на украшение 109-ти метровой пагоды Шведагон в Янгоне потрачено 55 тонн золота, в верхней части находятся 1100 бриллиантов, а в полом шаре на вершине – 4351 бриллиант общим весом более 2000 карат. Ослепительное благолепие! И хотя у нас при выборе места для проведения отпуска было искушение полететь туда, где поближе и покомфортнее, отказать себе в удовольствии увидеть уникальную страну миллиона пагод муж не мог, и о своём на взгляд русского туриста «странном» выборе ни на минуту не пожалел. Вероятно что-то истинное всё же есть в непримиримо жёсткой политике военной хунты, раз её терпит так понравившийся нам народ Мьянмы (таково теперь название этой страны).
Проехали два военных поста, где люди в форме пристально вглядывались в лица пассажиров резко сбросившего скорость автобуса. Ещё бы, в горах засели повстанцы, мечтающие смести хунту. Забегая вперёд, приведу такой факт: когда ехали из Нгапали в Янгон, военные восемь раз за ночь шлагбаумом перегораживали дорогу нашему автобусу, восемь раз всех выдворяли из него и, отобрав документы, при свете свечи переписывали данные в тетрадь. Потом, выкликая каждого по имени, сличали лицо пассажира с фотографией на розовой пластиковой карточке, служащей аборигенам паспортом и по одному запускали в салон измотанных за десять часов езды по жутчайшей горной дороге буквально валящихся с ног пассажиров. Мы, стоя в темноте, безропотно подчинялись, ожидая конца унизительной процедуры. Народ улыбался, глядя на нас: мол, влипли, ребята! Не могу сказать, что в этот момент на сердце было спокойно – чёрт его знает, что могло взбрести в голову воякам. Вдруг что-то им в нас не понравится… Вообще-то повстанцам принадлежит северная часть страны, куда туристам въезд закрыт, посему нам, проехавшим на автобусах почти всю Бирму, севернее города Мандалай попасть так и не удалось, о чём конечно сожалеем. Ибо там, в Могоке, в горных реках добывают лучшие драгоценные камни мира – алмазы, рубины, сапфиры, топазы, жадеит, ценившийся древними инками дороже золота. Я, такая находчивая, непременно что-нибудь отыскала бы… Правда, военная хунта зорко следит за тем, чтобы, не дай Бог, что-то без сертификата не вывезли из страны. А сертификат дают на безумно дорогие золотые украшения, купленные в фешенебельных магазинах, в которые, кстати, мы никогда и нигде не заходим: во-первых, денег таких нет, во-вторых – не люблю я разглядывать бижутерию, не радует она моего сердца.
Дорога всё кружит между холмами, и высокая гора сопровождает нас. Небольшие плоские облачка собрались над её вершиной, вытянувшись в прямую линию. Вероятно, хотят лечь спать на ней, ведь очень скоро стемнеет. А мы всё в пути, заплатив 5$ или около 150 рублей на наши деньги за целый световой день поездки. Такое было возможно в России лет эдак 20 назад, чем мы и пользовались, отправляясь летом в любой конец страны всей семьёй с детьми, кошкой и байдаркой. Пришли иные времена и уже не знаешь, радоваться этому или, поддавшись ностальгии, тосковать по утраченному, невозвратно канувшему в прошлое спокойствию и по минувшей молодости, каждый день которой вспоминается только как счастливый.
Но я далеко ушла в сторону от повествования. Вернёмся на каменистую дорогу из Мандалая в Баган – главную достопримечательность Бирмы, своеобразный религиозный центр страны, где мы кроме великолепных храмов собираемся посетить очередное чудо – священную гору Попу, отвесно вздымающуюся на 1,5 км вверх над совершенно плоским плато Мьинган. Этот потухший вулкан – самое почитаемое место у одухотворяющих природу поклонников культа натов. И мы решили не обойти своим вниманием застроенную золотыми ступами, колокольнями и святилищами гору, хотя путь к ней оказался довольно долгим и не столь лёгким. Однако бирманским паломникам он даётся куда труднее. Но и награда за приложенные усилия велика: молитва у обладающей чудодейственными свойствами святыни помимо осознания исполненного долга даёт надежду на воплощение в жизнь желаний и улучшение кармы. И хотя путь в Баган и на Попу стоит лишь недолгих минут полёта на самолёте и больших денег респектабельным туристам, им вряд ли удастся увидеть жизнь изнутри и написать путевые заметки. Ведь у нас были и другие незабываемые автобусные переезды по дорогам Бирмы, о которых надо рассказывать особо.
Горы тем временем плавно перетекли на запад. Отвлёкшись, я и не заметила, когда это произошло. Дорога несколько раз переходит в песчаную – мы пересекаем полностью пересохшие русла рек. Идущие по обочине дороги дети на прямых коромыслах носят непомерно огромные вёдра с водой. Семьи большие и воды надо много. Непонятно, почему этой тяжкой работой занимаются не взрослые, а подростки и дети? При взгляде на надрывающихся детей становится впервые неловко за аборигенов. У колодцев – огромные очереди, значит, водопровода в деревнях нет, есть он только в городах, как и все прочие достижения технического прогресса. Кстати, на плечи детей переложены и заботы о малышах: девочки везде ходят, держа на руках братика или сестричку. Вполне возможно, что именно поэтому дети такие не капризные – им легче понять друг друга и договориться. С нами нелёгкий путь от Мандалая до Багана одолели двое малышей, но мы ни разу не слышали не только их истерик, но даже голосов. Неплохо было бы и нам, поняв бирманский секрет воспитания, научить своих детей так себя вести.
Постепенно пассажиры покидают автобус. Уже никто не стоит в проходе, никто не мешает писать, однако в полутьме я с трудом разбираю свои каракули, а эта причина поважнее будет, чтобы подвести итог моим этно-литературным изысканиям. Автобус останавливается около будки с военными, где туристам предлагают заплатить по 10$ с носа за въезд в археологическую зону Багана. В этом районе на территории 42 км в 1000-м году было построено 4,5 миллиона (!)пагод. Но большую часть из них во времена монгольского нашествия разобрали на кирпичи для постройки крепостей и оборонительных сооружений. Покушались в основном на пагоды мирян, а построенные королями и могущественными вельможами святилища не трогали. Но окончательно «золотой век» Багана завершился в ХШ веке с нападением войск хана Хубилая, заставившего жителей навсегда покинуть город. В наше время в Багане насчитывают около 5 тысяч пагод, но нам в принципе столько и не нужно, хватит тех пятнадцати, которые удастся посетить. На остальные придётся полюбоваться издали. Только немецкие пенсионеры могут позволить себе месяцами исследовать Баган. Кстати, немецких туристов в Бирме больше всего, а русских практически не бывает, вероятно, из-за отсутствия информации.
Но вот, наконец, мы и приехали. Люди разобрали свои рюкзаки, тюки да кошёлки, сваленные на полу в конце автобуса. Больше ничего не осталось. Мы обомлели: нашего дорожного баула на месте не оказалось. Если бы мы не убедились на собственном опыте в потрясающей честности аборигенов, заподозрили бы худое. Нет же, нет – этого быть не могло просто потому, что такого не могло быть никогда! И вдруг в слабо освещённом углу я разглядела странную горку дорожной пыли неясных очертаний. С трудом признали в расплющенном развалившемся по полу пыльном мешке свою бесценную сумку с аппаратурой, стряхнули с неё многосантиметровый слой пыли, поблагодарили шофёра, подарили ему русские монеты и календарики на следующий 2006-ой год и довольные, что всё так хорошо кончилось, вышли в ночь. Ну, как говорится, с Богом! Впереди ещё столько удивительных открытий, торопись познать мир, турист!