"Смерть - дело одинокое" а что если: "На следующий день никто не умер"
Мне приснился кошмар. Мне приснилось, что смерти больше нет. А потом я проснулся, и всё оказалось еще хуже. Парализованный страхом, я долго сидел на кровати и обливался холодным потом в немом ожидании. Они придут, я знал, что они придут и заберут у меня все. Они отнимут страх, заберут совесть, непокорность, свободу мысли и фантазию. Все до чего доберутся. Ничто не сможет спасти меня от пустоты и равнодушия, от вечности. Если я верил в бога, я бы молился, если бы мог умереть, то бросился бы с крыши, но смерть не освободит меня. Её больше нет.
Непослушными пальцами, потными ладонями, я не осмеливался прикоснуться к ней. Просто смотрел. В восхищении, в волнении, не в силах справиться с дрожащими руками, любовался. Книга лежала на столе, нас разделяло два шага и одновременно целая вечность. Я помнил тот день, когда дед подарил её мне. Деда давно уже нет, его забрали, уничтожили, не физически нет, духовно и морально, как личность он больше не существовал. Но книга все еще жила, её страницы несли на себе печать воспоминаний, отголосок тех дней.
Смерть умерла с субботы на воскресенье, в апреле 2053 года. Как то сама собой, это дата засела в моей голове. Тогда еще не было того рокового объявления по радио, мир еще не торжествовал победу и люди спокойно спали в своих постелях. Но именно в ту ночь во всех больницах и моргах, остановились часы. Мой дед, которому шел уже девяносто первый год, тоже оказался в списке «счастливчиков», но уже тогда он сказал, «бойся мой мальчик, человека в вечности прибывающего». Мне было двадцать четыре, я его не понял. Через неделю он подарил мне сборник поэм Лермонтова, простую книгу в мягком переплёте, посоветовав почитать на досуге. С того момента прошло более пятидесяти лет, прежде чем я открыл её. И долго пребывал в смятении, пытаясь понять, что же заставило его подарить мне именно эту книгу?
А мир, погрязая в хаосе, катился мимо. Люди не рождались, люди не умирали, люди не жили. Все мы существовали, в скуке коротали вечность. Эйфория быстро прошла. Счастье обернулось кошмаром. Старики не умирали, страдали от немощности и беспомощности. Младенцы не росли. Лишь астрономы дарили надежду, уверяли, что скоро на нас упадет астероид, нарушит магнитное поле земли, и мы погибнем от солнечной радиации.
- Ты знаешь, они запустили проект «Эдем», - сказал мне дед в очередное, серое, пустое утро,- Я есть в списках, так что можешь, наконец, порадоваться, больше я тебя обременять не буду. – Он как-то странно улыбнулся, снял с полки свой любимый томик Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» и увлекся чтением. Проект «Эдем» обещал рай на земле для всех, и как ни странно, так и случилось. Вот только ответьте мне, вы хотели бы жить в раю вечность, зная, что есть ад? Умные люди устранили эту проблему достаточно быстро! Счастье теперь, можно было купить в любой аптеке и вколоть себе через шприц в вену.
- Руки на стол, руки на стол я сказал!- дуло автомата упиралось мне в затылок. Голос искаженный пластиковым шлемом, глухих эхом отдавался в ушах. От страха у меня заложило уши, скрутило желудок, и пот струился по лицу ниагарским водопадом. Инквизиторы орали, перекрикивая друг друга, трещали автоматные очереди, выпущенные в потолок. Я боялся. Не хотелось прожить остаток вечности, со свинцом в животе.
- Встать! Руки! Я должен видеть твои руки!- я встал, чувствуя, что сейчас упаду. Положил руки на столешницу, кто-то сзади резко ткнул меня лицом в стол, - Вы арестованы по подозрению в злоумышленном нарушении Мирового Протокола. Сознание покинуло меня как раз вовремя, чтобы не видеть лиц сослуживцев. Одно порадовало, больше мне сюда возвращаться не придется.
Боль текла ручьями, по телу, по венам; в сознание вбивались словно гвозди, слова:
- Когда вы последний раз видели Иллариона Карпова? Где и при каких обстоятельствах, он передаёт вам печатную продукцию? Вы распространяете запрещенные тексты?
Илларион Карпов. Мой дед. Странный человек, частично парализованный бунтарь – самоучка. Некогда преподаватель химии в средней школе, потом рабочий на заводе по переработке отходов, а ныне ни кто иной, как государственный преступник, разыскиваемый за хранение и распространение книг и иной печатной продукции.
Он долго смеялся и качал головой, когда объявили о «зачистке библиотек». Он всегда уважал Брэдбери, но все же не мог подумать, что его идея все же станет реальностью. Мир без книг. Страшно представить. И к чему собственно это, скажете вы? А вот к чему, в книгах все еще умирали люди. О да, странная мечта человечества о бессмертии сбылась, но кто-то продолжал жаждать смерти, портя идиллию. В книгах люди умирали красиво, благородно и смерть возвели в культ.
Общество же, безбожно уничтожало все, что напоминало о смерти, пытаясь создать рай на земле. А рай есть вечность, и вечность есть рай!
Очередной удар, выбил из меня сдавленный стон.
- Последний раз повторяю, где твой дед?- в руках инквизитора сверкнула игла шприца и в моё затуманенное болью сознание ворвалась паника. Нет! Не хочу! Пожалуйста, нет!
- Не знаю, клянусь господом, ничего не знаю, умоляю вас не надо! Я не видел его с тех пор, как он сбежал с осмотра в клинике, умоляю не надо…
- Ты распространитель?
- А даже в руках не держал, клянусь!
Парень с белым, неестественно белым лицом, пустыми глазами и щуплым телом подростка, не торопился мне верить. Дубинка опять опустилась мне на спину, я взвыл. Следующий удар пришелся по лицу, потом в живот. Со всеми этими увечьями мне еще предстояло жить.
Лозунги» Смерти нет» самое распространенное чтиво. А еще мыльные оперы про любовь. Навещая меня в больнице, жена пересказывала мне их в двадцатый раз, со счастливой улыбкой и горящими глазами.
- Мишенька ты не представляешь, они поженились! Хулио и Мирамель! Такая свадьба была… такая…вот бы и нам такую! – Она перестала улыбаться, присела на край кровати и участливо посмотрела мне в глаза, - Я принесла тебе хорошую новость! Деда твоего нашли, теперь все наладится милый, - она гладила меня по руке и уговаривала, - Они сделаю его счастливым и нас тоже, вот увидишь. На следующей неделе он вернётся домой, ты его не узнаешь!
Я кивал головой, как китайский болванчик. Улыбался, хотя готов был заплакать. Интересно дед успел спрятать книгу? Сберег ли он последний в этом мире сборник Брэдбери?
Моя жена, мой дед, мой лучший друг Лешка Воробьёв, с которым вместе ходили на рыбалку и стреляли уток. Все они не живут. Они так приторно счастливы, что я их ненавижу. А рыбалка и утки это теперь противозаконны.
Я иду по улице оглядываясь. У меня подгибаются колени от страха. Я не могу совладать с собой. Я наглотался таблеток, но мне всё равно кажется, что они везде, что смотрят на меня из-за каждого куста и ждут. Она жжёт мне грудь. Книга, что лежит во внутреннем кармане куртки. Я побоялся оставить дома. Последнее время жена все чаще роется в моих вещах, перебирает ящики со старым тряпьём, может и найти ненароком. Я боюсь её. Она так смотрит участливо, а в следующую минуту уже бежит звонить по телефону и все болтает без умолку, несет всякую чушь. А они слушают, я уверен они слышат каждое слово.
Я бегу, мчусь по проспекту, обливаясь потом, одной рукой прижимаю драгоценную вещь к груди.Она моё спасение. Моё сердце бьётся под её истрёпаной обложкой, и я боюсь, что его стук услышат. И лишь иногда останавливаюсь и смотрю. На людей, в их лица. Полная безмятежность. Именно с такими лицами они кидают книги в огонь, бумага горит, а они улыбаются. Засмотревшись, я шагнул и сшиб какого-то беднягу с ног, но тот лишь растянул губы в улыбке и снял в приветствии шляпу. Я шарахнулся от его радушия как от чумы и бросился прочь.
Нашего соседа вчера забрали. Ночью. Опять выжгли домофон, менять придется. Сосед он писатель, раньше сочинял детские книжки и его не трогали, а потом взялся дурак, писать о войне, ну той Великой Отечественной. Мы с ним пили как-то, и он мне говорит, - «Знаешь дядь Миш», - это он меня так называет, потому как молодой еще,- «Доблести охота! Подвигов для души и тела, чтоб проняло до слез читателя»
Дурак. Кричал на всю улицу, вот и докричался, в ту же ночь забрали. А жена сказала:
«Инквизитор - это призвание, не каждому дано терпения, нести людям истину и свет счастья» Хотел её задушить, но руки зараза так потеют от страха, что вряд ли выйдет, тут нужен другой метод. А потом вдруг вспомнил - смерти же нет!