"Длиннее, чем дорога впереди" (Longer Than the Road That Stretches Out

День 0. Я мертв. Нет, жив. Жив; Джон жив, миссис Хадсон жива, Лейстред жив. Мертв, жив, нежить; привидение, призрак, дух, воспоминание. Сидеть в такой уютненькой, такой пестренькой, такой веселенькой гостиной Молли Хупер, трясясь, будто осиновый лист, завернувшись в вязаное шерстяное одеяло - связано кем-то из семьи; взрослым, старше студенческого возраста; мамой, бабушкой или тетей, если бы сестрой, то цвета были бы подобраны тщательнее – есть у нее сестра? фотографии, да, старшая, у нее есть дети; еще брат, младший, детей нет; она средний ребенок в семье, тогда все ясно; несмотря на многократные стирки, в нитях пряжи все еще попадаются короткие волосы (переехала год назад, домашних животных нет; Клэпхем [1], она все еще полна надежд), одетый только в хлопчатобумажные больничные штаны (рубашку – из дешевой смеси хлопка и полиэстера, Джон носил такие - сбросил где-то) – о Господи. Джон, черт, снова слезы, жизнь за жизнь, и все равно две жизни потеряны (три; еще Мориарти; вспышка металла и пистолет, Боже, твою мать, ему всегда было интересно, каково будет увидеть это так близко; запах крови и мозг, горячий, густой и живой…). Сухая лихорадка (вторая стадия, болят мышцы живота и горло – ломка была хуже – туалет, ближе к кухне; в раковине одна кружка – зеленая, цвета лайма, сужающаяся книзу, большая, на 10 унций[2], эмаль не повреждена - три месяца? не больше шести, рождественский подарок (от коллеги?) – Рождество, помада, неловкость и вина (бесполезно); по поверхности недопитого кофе кружатся ошметки замороженного молока. Кашель; вода - бокалы, правый шкаф (на Бейкер-стрит все наоборот, Джон левша, все было наоборот, пока это не случилось, ПЕРЕСТАТЬ СЕЙЧАС ЖЕ) из разных сервизов, подержанные - как и ее одежда (бессмыслица; зарплата достойная, читает модные журналы – ей плевать на собственный стиль? Нет; удобство, под настроение; привычка к странным обноскам; ею пренебрегали? средний ребенок в семье); расставлены не по размеру - те, которыми чаще пользуются, стоят ближе; вода с металлическим привкусом и прохладная (не совсем прохладная, лед, в морозилке). Готовая еда, остатки аккуратно завернуты в пластиковый пакет – неудивительно. Полпачки «B&H силвер» - бывший бойфренд? нет, выбросила бы; время от времени курит в общественных местах, пабах? возможно (не хватает данных); фотографии на стене; сестра, преждевременно состарившаяся мать (их мать?); неожиданно. На столе ароматизированные свечи - цитрусовые, чтобы заглушить запах готовящейся еды; выгорели на ¾; в ящике пластиковые одноразовые зажигалки; курение вне дома, кажется, больше подходит (на ее пальцах и зубах нет следов, значит, курит не часто); по-прежнему не исключено, что зажигалки и сигареты кого-то из членов семьи. Быть вежливым; открыть окно и прикурить от свечи (руки дрожат, обжег сбоку большой палец). О боже да, никотин (сигареты немного несвежие; вкус такой, будто вынули из морозилки) - будто полет, будто падение - так сильно (так еще никогда не было), так быстро, адреналин, страх и свобода… Возбуждение, рефлекторное, не в первый раз после такого (расследования/погони/драки - не только у него, у Джона тоже; тихо, быстро, в душе или своей спальне, крошечные полумесяцы от зубов на кончике и сбоку правого указательного пальца); от волнения; оно пройдет, почти всегда проходит (просто порыв). Не проходит (животные побуждения; трахаться, кричать, кусаться и подавлять; с трудом сглатывается, мысли о голубых венах, бледной коже; надгрудинной выемке, изгибе…); становится сильнее. Алкоголь, антидепрессанты. Холодильник, вина нет (вино – не то! бокалы на верхней полке, ими редко пользуются); что-нибудь покрепче, верхняя полка крайнего левого шкафа; боже, хоть бы не «Пимз»[3]; «Джэк Дэниелс»[4], интересно (а! мать ирландка - и еще католичка; неуместно; виски приравнивается к традициям); хранит для редких (без детей) визитов сестры - бунтарки, до сих пор отчаянно цепляющейся за воспоминания своей бурной юности; бутылка полупустая. Руки слишком сильно трясутся, чтобы одновременно удержать бокал и сигарету и налить (правое запястье - небольшое растяжение, неудачно ударился о мостовую), пить прямо из бутылки (он купит ей что-нибудь другое, получше; Джон пил что получше, солодовый виски, иногда смешанный, но никогда – бурбон; теперь Джон начнет пить еще больше; Гарри станет его подзуживать). Теперь болит уже горло, неприятное, но неотвратимое жжение. Надо что-нибудь съесть, пищеварение перенаправит ток крови; печенье, в среднем шкафу слева от раковины, шоколад «Хобнобс»; Молли скоро вернется, ей осталось меньше половины смены, время?.. Нет часов, нет телефона, потерял счет времени еще на диване. Часы на плите, 12:19, мертв уже 4 часа 32 минуты. Алкоголь не помогает; он потный, из носа течет и по-прежнему твердый, как камень; нужно что-то сделать, пока Молли не увидела его таким, никому нельзя видеть его слабость (она бы поняла, сделала бы что-нибудь - она единственная оставшаяся из тех, кто любил его, он бы мог…); нельзя пугать ее, вдруг ее мнение о нем испортится; даже Джон никогда не видел, чтобы ему было так плохо - и никогда не увидит, черт, как он может плакать и до сих пор иметь эрекцию? (запах женских слез снижает у мужчины уровень тестостерона, если он найдет что-нибудь, над чем Молли в последнее время плакала; … не стоит и пытаться). Остается душ. Он просто исполнит потребность (как и любую другую физиологическую функцию – особенно с ней не церемонясь), пусть вода смоет все исходящее из него отчаяние, как кровь, которая стекала в раковину в морге (его собственная, взятая за ночь до этого – бесконечная печаль в ее глазах, когда она искала вену). И все-таки даже лучше, если он сделает это сейчас, пока такая особенная проблема не стала слишком большой, настолько большой, что станет причинять неудобство. Бутылка и сигареты перекочевывают с ним ванную; раздевается; вода нужной температуры (41 градус, не смотреться в зеркало над раковиной); гель для душа для смазки. Противно быть в ловушке собственного тела. Быстрые, небрежные поглаживания; обычно уловка срабатывает, когда у него так болезненно стоит; теперь нет. Тогда визуализация («на что подрочить», как говорит Джон, глупая фраза, а он-то считал, что вполне ничего - не думать, чтобы покончить с этим); кожа, грудь, изящный изгиб длинной шеи, лица нет. Лучше, но не достаточно. Звуковое сопровождение; сигнал на смс (нет, слишком особенное); звуки, подслушанные от женатых соседей, нет, от Сары или той прыщавой или скучной-учительницы-Джанетт; дальше, нескончаемая вереница одноразовых партнеров Вика (тонкие, как бумага, стены квартиры на Бервик-стрит, и столько кокса, что он тогда почти захотел попробовать и мог бы поиметь кого-нибудь - он лгал, его пугала такая близость к другому человеку; так близок он был только с Джоном, с ним было бы проще, если бы Джона привлекали мужчины; слишком большой риск неприятностей); мягкие вздохи, хриплые стоны, сбившееся дыхание (избегать фырканья, хрюканья, повизгиванья; в целом интересно, но не возбуждает, а порой и отвратительно); плоть соприкасается с плотью, ритмичное поскрипывание кровати; симфония секса. Ближе; быстро начинает мешать растянутое запястье. Сменить руки, другой стимулировать вторичные эрогенные зоны. Представить себе партнера, без лица; руки на теле - ногти или зубы? нет, нет, не сейчас, идея боли или подчинения не привлекает; мягко вести и заново утверждать мужественность: возбуждает разница в размерах тел и оттягивание неизбежного, продолжать в том же духе; объятья, касания, ноги вокруг его талии… Да, вот так; бледное, тонкое горло под его ртом; голос просит-умоляет-поощряет, называя его по имени; отвечает с примитивными, непроизвольными звуками… Эйфория, звон в ушах, вспышка перед глазами (боже, чего он не сделал бы ради дозы; похожее чувство, длиться дольше и ощущается сильнее); потом неизбежные последствия пролактина[5]и прочее (все это скучно, мышцы слишком расслаблены, стыд и сожаление - не слишком сильное; недовольство собой за потакание потребностям тела, тоска). Le petite mort, маленькая смерть. Его смерть. В душе слишком жарко, трудно дышать. Не стоит вытираться, вполне хватит хлопчатобумажных штанов и одеяла; взять бутылку и вернуться на кухню. Стакан воды за пепельницей, еще одна сигарета (дышать скучно), обратно на диван; трудно держать ее в своих слабых, дрожащих пальцах (не прожечь одеяло Молли). Время настолько замедляется, что еле-еле тянется, его тело наконец-то (милостиво) расслабилось, но в него закрадывается опустошение (падший ангел, сторона ангелов, не ангел). Может, квартира Молли подвешена посреди бездны, вокруг только небытие, Лондон - небытие, его не существует; его Лондона уже нет, он исчез. Все исчезнувшее, ушедшее - ничто; даже меньше, чем ничто, каждая капля того хорошего, что он сделал в своей жалкой, никчемной жизни, уничтожена, разбита на куски. Он не хотел умирать, он не хочет умирать, но он умер, и это было… - Шерлок? Перед глазами вверх тормашками испуганное лицо Молли. Она никогда его таким не видела, не должна была видеть, он все разрушил своими неуклюжими, дурацкими полудетскими кулаками, а ведь хоть что-то должен был сберечь. Ее пальцы на шее, холодные, будто смерть (ангел, ангел смерти и милосердия, но не спасения – а такого ангела и нет); его тело живо, но Шерлок Холмс мертв. - У тебя холодные руки, - едва слышный шепот, намек на звук. - Что? – она перекидывает свой конский хвост на другое плечо - внимательная, хотя он не стал бы возражать (туманное воспоминание, раннее детство, ярко-синее небо, зеленая трава, одна из двоюродных сестер щекочет его щеку концом светлой косы - потемнела ли она с возрастом, как его волосы? – и без конца смеется; волосы Молли кажутся мягкими); наклоняет ухо ближе к его губам. Ее пальцы легко прикасаются к его шее, под ее обычным запахом морга, кофе и «Клиник Хэппи»[6] ощущается резкий запах беспокойства, и это неправильно. - Извини. – Лежать с открытыми глазами – это слишком; он отворачивается. Он думает, что опять плачет, а может быть, просто вода с волос стекает по виску, неважно. Она отстраняется, пальцы легко прикасаются к его челюсти, поворачивают голову; большим пальцем приоткрывает одно его веко, потом другое. Ее слишком маленький рот плотно сжат, она кажется усталой и измученной (неправильно). - Почему ты извиняешься? Ты… ты что-то сделал? Он качает головой. - Я умер, Молли. - О. – Мягко и грустно, она понимает. Как он мог не замечать? Глупо, так глупо. Рождество, а потом она притворилась, что ничего не случилось, все было легко и обыденно (не обыденно, просто как всегда), а он-то думал (женщины непостоянны; ее мнение изменилось; не так уж неожиданно)… и лаборатория (ты понимаешь меня), не было времени осмыслить (теперь все, что у него есть – это время), и ему так жаль, что он позволил ей любить себя, позволил им всем любить себя, потому что он этого не стоит (когда было надо, он оказался не так уж и умен - всё, что у него было – ум; он не такой хороший человек, как они себе представляют; он думал, что запасной план сработает, думал, что выиграет). Она садится на корточки; сопит; она плачет – снова он виноват, и на этот раз ничто не может отвлечь его от груза вины, нет ни кроссовок, ни телефонов, ни споров с Джоном и его упреками. Он отворачивается от нее на другой бок, сворачиваясь калачиком; в квартире слишком тепло, под одеялом жарко, но он плотнее заворачивается в него, чтобы защититься от ее незаслуженного сочувствия. Она уходит (забирает бутылку и вытряхивает пепельницу), делает чай. Падение в неусловленное место; кататония[7]. Распад - Мама, долго угасала, прежде чем умерла - в ванной, несчастный случай, смесь бензодиазепинов[8] и бокал вина (сентябрь 1999, первый раз в реабилитационном центре; в газетах об этом писали?); опустошенная женщина, с пустой душой, в пустом доме; его собственное тело пустой дом, покинутый умершим обитателем. Он задремал, события, образы, обрывки мыслей кружатся возле него, будто обломки кораблекрушения. Прибьет ли его к берегу или затянет под воду - не все ли равно. Четверг, 20 июня 2012 г. (день 3-й). Встреча с наблюдателем оказалась не такой трудной, как она думала. Из-за Шерлока она уже была никакая (он часами смотрит и смотрит в никуда, безучастно, ни на чём никогда не задерживаясь, скользя взглядом вокруг), и когда ее через некоторое время спросили про него, у нее началась трясучка, и она легко залилась слезами. Все равно ее собирались временно отстранить от работы, так что, раз она в таком состоянии, так будет лучше для всех – и для больницы, и для нее самой и ее карьеры. Все знали, что она сохнет по Шерлоку. Все знали, что она встречалась с Джимом из информационного отдела, и что тот оказался Джимом Мориарти (который в свою очередь оказался Ричардом Бруком – по крайней мере, они так думали). Все жалели ее; тихую, грустную, маленькую Молли Хупер, которая даже одеваться не умеет, как взрослая. Кто такая? А, та странная особа из морга, вечно пытающаяся быть со всеми милой. Бедная девочка. Она слышала, что про нее говорили люди, и 32 года они повторяли одно и то же. Она привыкла к тому, что ее недооценивают (по крайней мере, в личной жизни; в работе она до сих пор была непревзойденным профессионалом и за это ее уважали); ерунда. Ей почти всегда неловко привлекать к себе внимание. Идя к станции метро, она сует руку в карман. Ее не мучила совесть, когда она залезла в шкафчик к Тому Мерсеру (он оставил его открытым, потому что всегда забывал ключи) и взяла таблетки; все равно они с черного рынка. Она читала газеты и видела, как травили Шерлока (упоминались и обстоятельства и возможные сценарии смерти его матери), перебирая всё, что теперь даже не имеет к нему отношения; и что ей остается делать, как незаметно помочь ему? Только так. Травма тут не физическая. Она осматривала его, когда его привезли на каталке, а потом еще раз, после того, как он перестал плакать на ее диване. Конечно, без анализов она не могла поставить точный диагноз, но все равно не удалось бы тайно протащить его в больницу, чтобы взять хотя бы кровь. Похоже, будто он живет на автопилоте, думает она. Он присутствует ровно настолько, чтобы выпить воду или чай, съесть одно или пару печений, адекватно ответить на прямые вопросы (только кратко, но для него неудивительно). Все остальное время он сворачивается калачиком на диване, завернувшись в одеяло из благотворительного магазина[9] (наверное, оно было связано чьей-то бабкой, потом, как часто бывает с вещами, оказалось брошенным и нелюбимым, и годами валялось в шкафу, пока не стало занимать слишком много места), полностью уходя в себя. От антидепрессантов могут быть слишком серьезные последствия и побочные эффекты. Ей нужно дать ему понять, что они должны думать о будущем, иначе все рухнет. Она так напряженно работала, не хватало еще из-за всего этого потерять карьеру, не говоря уже о том, что его друзья (и ее тоже, если уж на то пошло) все еще в опасности (не в непосредственной, ведь никто из них не знает, что он жив, но все же вполне реальной, предполагает она), и если все обнаружится, он может оказаться в тюрьме. В такие времена этика – раздражающая мелочь. Она помнит, чему ее учили, но те моральные установки обычно не всегда совпадают с ее собственными понятиями о плохом и хорошем. Большую часть своего существования она преклонялась перед правилами (конечно, помня о последствиях), а ведь для большинства людей такое послушание в дальнейшем осложняло жизнь. Она хочет дать эти таблетки бывшему кокаинисту, испытывающему быстротекущее психотическое расстройство (только в легкой форме, правда) – и то, что она собирается сделать, сродни той самой причине, по которой она сразу после первой встречи разрешила ему сечь хлыстом трупы. Самый быстрый способ расставить все точки над i. День 4-й. Он снова очнулся; неприятные телесные потребности. Плетется в ванную. В последнее время его не ждет чай, хотя Молли уже проснулась. Терпение ее идет на убыль, отсутствие чая указывает на то, насколько оно истощилось (с поправкой на ее скромный и самоотверженный характер): 11 дней. 6 июля она его выгонит. Кухня; вода, печенье. Молли смотрит в окно над раковиной, пугаясь, когда он (мягко) отодвигает ее в сторону. Она перестала смущаться его голого торса; но продолжает отводить глаза (чтобы не смущать его, а не себя). Ее ноздри раздуваются, зрачки чуть расширяются. Она слишком вежлива, чтобы сделать замечание (или боится привлечь внимание к инстинктивному отклику своего тела - ее запах не вызывает у него неприязни; вероятно, несходство главных тканей, надо будет взять кровь для подтверждения; еще это полезно узнать, если ему когда-нибудь понадобится пересадка органов). Джон сейчас потащил бы его в душ прямо в одежде (так уже было однажды). Он не будет мыться до тех пор, пока это станет необходимо (в слишком чистой, слишком светлой, слишком пестрой квартире собственный запах успокаивает), еще два дня. - Ну, мне…э-э…надо… - Молли. Обычно предупреждения хватает. - Мне завтра идти? Проверяет свои последние воспоминания; нет, не было ничего такого, что бы стоило запоминать. - Куда? - На похороны. - Они в четверг. - Сегодня среда. Три часа дня. Потерял счет 17 часам, несмотря на то, что за все это время ходил в туалет и пил воду, по крайней мере, один раз. Тревожно. - М-м. Она ждет ответа; неважно. Она сделает так, как посчитает нужным. - Я… - начинает она, сжав губы. Нарочно моргает. - Я принесла тебе кое-что, и, может быть, это неправильно, потому что я читала газеты, но… - Она тяжело вздыхает, сует руку в карман джинсов, достает маленький пакетик, такой, в который кладут улики. Четыре таблетки; светло-оранжевые, рассеченные пополам надписью с двумя перпендикулярными выемками; «Аддерал»[10], 30 миллиграммов. Нестандартное лечение депрессии (она знает о матери, знает его историю, опять догадалась), очень сложно достать (как легально, так и нелегально, во всем городе его продают только в трех аптеках; он заимствован из одной из технологий в радиологии; передала ему в коридоре, замена «Декседрину»[11]) и весьма дорог. Он не знает, ненавидит или любит ее сейчас; либо она абсолютно уверена в его самоконтроле, либо он имеет дело с садистом (то, как сжата ее челюсть – что-то у нее было в жизни; выясним позже; невежество исключается). Его потрясает совершенно новая мысль. Молли Хупер может оказаться опасной женщиной - находчивой, сомнительной морали (знал это раньше – части тела, преданность). Он непростительно небрежно упускал этот факт. * Один «Аддерал» помочь не может, но, по крайней мере, ему стало немного легче. Эмоции ушли на второй план, он обдумывает события последних четырех дней. Похороны уже прошли (закрытые, только для своих; да и все равно никто из родственников не смог бы приехать); люди Майкрофта организовали небольшую поминальную службу, только по приглашениям, без любопытных глаз прессы. Он знал, что побрезгует смотреть на тело, и только хотел, чтобы всё как можно быстрее закончилось. Майкрофт прислал Молли благодарственное письмо, написанное им лично и от руки (такое претенциозное, любезное дерьмо) за ее помощь по подготовке к погребению тела его брата (перевод: дисциплинарное взыскание за то, что она была против захоронения тела без вскрытия). Чтобы сделать вскрытие Ричарду Бруку, вызвали старшего патологоанатома; Когда Молли вернется на работу, она сможет посмотреть протокол. Небольшая группка «фанатов» верила в его невиновность и писала об этом в социальных сетях, в Твиттере, на стенах, почтовых ящиках и автобусных остановках. Вряд ли их поведение доставит особые проблемы, но пока ажиотаж не утихнет, ему надо быть крайне осторожным, выходя на улицу. Майкрофт все еще разыгрывал убитого горем, и не мог так наглядно начать вмешиваться в перепалку и прочее безумие. До сих пор имя Молли оставалось в стороне от телевидения и прессы (и скорее всего так и останется, если какая-нибудь Китти Райли не решит докопаться до сути; надо остерегаться). Он не знал, сколько еще ее квартира будет в безопасности; ей уже один раз звонил Лейстред, чтобы проверить, как она (а может быть, и больше, чем раз; документы на развод были поданы давно; все зависит от того, насколько его хватит в борьбе с собственным чувством приличия, - пока он заставил себя выдержать, по крайней мере, две недели); ее сестра не всегда заранее предупреждает о своем приезде (в эти выходные она с детьми; 9 дней), есть еще очень слабый риск, что коллега занесет какую-нибудь вещь по работе или что-то в этом духе. Его не удивляет то, что пишут в газетах; по списку перечисляют все школы, из которых его отчисляли, каждый диагноз, который ему пытались впихнуть, каждый арест и передозировку. Одноклассники и старые квартирные хозяева, едва завидев человека с видеокамерой, вываливали всю подноготную, давая комментарии всем и каждому (одно небольшое утешение - карьера Себа определенно рухнула, что может быть приятнее). О Ричарде Бруке нет ничего нового, только то, что он уже видел в папке в квартире мисс Райли. Он на распутье. В душе он обдумывает для себя два разных пути (с небольшими отличиями): первый - постоянно прятаться (уехать, несколько лет не пользоваться ни телефоном, ни интернетом, начать все заново в чужом городе, все время переезжать с места на место – самый безопасный вариант для всех заинтересованных сторон). Второй - найти и уничтожить убийц, их боссов, добраться по этой цепочке вверх до зияющей дыры, оставленной Мориарти (потребуется больше сил и средств, чем у него сейчас есть, высокий риск разоблачения и провала). Что-то уже не укладывается ни в один из планов, над этим придется очень долго думать; к несчастью, одна проблема уже есть - пальцы зудят по скрипке. Прогулка помогла бы, но еще рано, ему пока нельзя выходить. Последние несколько дней все его тело ломит от бездействия. «Аддерал» подавляет аппетит, но он знает, что должен что-нибудь съесть. Легко усваиваемый белок; яйца. Простые сахара; бананы. При мысли о еде желудок переворачивается. Ладно, позже. Волны плещутся у его ног, манит к себе обещание еще большего забвения. В ее квартире слишком тихо, звуки в этой части Лондона не те. Ему надо отвлечься. Молли тенью маячит где-то на периферии его сознания. Тревожно знать, что она продолжает ненавязчиво наблюдать за ним - не сейчас, сейчас она с головой ушла в книгу в потрепанной мятой обложке (благотворительный магазин), какое-то ужасное чтиво из области научной фантастики. Еще ее внимание странно успокаивает - он все-таки не привидение. Только один человек (шесть, считая членов сети бездомных, которых он в свои последние часы нанял в разных частях города; все они мечтали исчезнуть в недрах Лондона; никто из них никогда не проговорится, а если и проговорится, их не станут слушать) знает, что он все еще дышит. Он должен поблагодарить ее. - Молли. Вздрогнув, поднимает от книги глаза. – Тебе что-нибудь нужно? Говорить – тяжелая работа. Как поблагодарить человека за то, что он последнее, что в этом мире держит тебя на плаву, в мире, где тебя не должно быть (к которому ты никогда не принадлежал, который не хочешь оставить?). - Да. Она ждет, чего он попросит. - Тут слишком тихо. - А. Пульт на журнальном столике, можешь смотреть все, что захочешь. Или выбери фильм. Или послушай музыку, которая тебе нравится. Я не очень – ну, э-э, там классику, только диск с расслабляющей музыкой, который дал мне брат. Но там звуки природы. – Она морщит нос. Раньше он уже пробегал глазами по названиям, запоминая (скользит ногтем по краям и на поверхности коробки - неясное ощущение от жесткого, холодного пластика; терпеть не мог, когда приходилось перестраивать собственный график, но такого не было уже давно, еще до Джона, еще до работы); он не очень знаком с поп-музыкой, но узнает несколько альбомов. То же самое с фильмами, некоторые смотрел или упоминал Джон (он не всегда удалял их, и теперь не хочет удалять ни одного). По Джону он будет скучать больше всех. Миссис Хадсон была преклонного возраста, он уже приготовился к тому, что она может его не дождаться. Лейстред был коллега или вроде того и немного больше, такой, каким в его представлениях должен быть старший брат. Джон был… не похожим ни на кого из них. Все видели, что он его лучшая половина, его сердце (вот почему они все подозревали; Джона всегда это беспокоило, его – никогда; он знал, в чем тут смысл). - Шерлок? Молли. Втянул ее во все это, она должна быть в безопасности, не привлекать внимания. - Мне очень жаль. – Шепот, он снова погружается куда-то, и надеется, что на этот раз утонет. Джинсовая ткань касается плюшевой обивки - она встает из кресла и уходит. Хорошо. Может быть, она в каком-то смысле стала понятливее. А потом твердая рука, обхватив его за шею, приподнимает его голову над подлокотником дивана, на губах пальцы, к языку прижимают круглые, гладкие и горькие таблетки. Давление холодного, влажного края стакана на нижней губе. Раньше его уже лечили принудительно, но сейчас почти все по-другому, не так, как тогда. Она врач, она должна это знать. Она берет его за волосы, слегка тянет - не настолько сильно, чтобы причинить боль, просто чтобы предупредить. - Глотай. – Ее голос тверд, но твердости противоречит намек на отчаяние. Что-то очень личное. Семейное. На ее лице смесь досады, гнева и любви, раньше он никогда не видел у нее такого выражения (но замечал, когда на него так смотрели брат, Джон, Лейстред). Он без возражений склоняет подбородок, чтобы ей удобнее наклонить стакан и дать ему глотнуть воды. Он смотрит на нее - она наблюдает за тем, как он глотает. Странный момент, он сам не знает почему; странность исчезает, когда она расслабляется (облегчение, извинение) и отворачивается. Она убирает руку с его волос и отодвигается настолько, чтобы можно было только держать стакан, сильнее прижимая его к его рту, заставляя выпить все до дна. Интересно. Молли Хупер другой человек; файлы нуждаются в обновлении (перезаписи). Он берет стакан, нарочно накрыв ее пальцы своими, чтобы посмотреть на ее реакцию. Легкое непроизвольное вздрагивание, но ее рука задерживается (отстраняется постепенно, проверяя его хватку на стакане); неловко, но сознательно. - Прости, я знаю, я не должна была этого делать, но ты не ты, и это грустно, и …прости. Пойду сделаю чай. Она уходит, сбегает. Он идет за ней. Прислоняется к дверному косяку на кухне. Она сутулит плечи; знает, что он здесь. Ее движения точны, как отлаженный ритуал; целенаправленны и не просто для того, чтобы убить время. - Ты уже делала это раньше. – Это вопрос. - Мне правда очень жаль. Я не делала… не хотела больше такого делать. - Твоя сестра? – Выстрел наугад, но близко. Она выпрямляет спину. – Что моя сестра? - Это она у вас раньше принудительно лечилась? - Почему ты так думаешь? - Сигареты и бурбон ее; ты знаешь, какие вещества лучше не давать наркоману, учитывая историю его болезни, но все равно даешь – и ясно, что не как врач – что указывает на личный опыт, сводящий на нет твое медицинское образование. Еще у тебя проявляются признаки вины и дискомфорта, когда ты уходишь от вопроса. - Я не хочу об этом говорить. Почему – почему тебя это волнует? Нет, не надо – не отвечай. Просто… - Тяжелый вздох. В целом, его это не волнует; его не интересуют ни ее биография, ни воспоминания, за исключением того, что ее прошлое повлияло на то, какая она есть. Сейчас она для него что-то новое. Только…это не совсем правда. Молли друг. Он заботится о ней, тревожится, когда она расстроена (он только один раз видел ее расстроенной, из-за него же; за исключением того случая с Джимом, но тогда он тоже был виноват). На него повлиял Джон. Не будь Джона (раньше он знал, что такое дружба, - правда знал, интуитивно), он бы стал давить на нее, не обращая внимания на то, что ей неприятно и больно, пока она бы не сломалась, не признала, что он прав. Сейчас он уже не тот человек. Извиняться за мелочи не в его духе (и не только за мелочи); но это не значит, что он не раскаивается (вот они, его неуклюжие угрызения совести, начинают напоминать о себе). Поступки говорят громче, чем слова и все такое. Он думает, что физический контакт сейчас вряд ли ей нужен. Вопреки распространенному мнению, он хорошо понимает язык тела, и Молли практически дрожит от угрозы «держись подальше». Если бы это был Джон, он бы сыграл ему что-нибудь на скрипке. Джона нет, скрипки нет, но Молли, очевидно, любит музыку. Обратно в гостиную. Переворачивает компакт-диски, которые недавно слушали (наверное, ее любимые – все похожи), как попало сложенные возле стерео. Он узнает названия из бесконечных афиш в метро, листовок, обложек журналов, но не знает музыку (ну, некоторую и правда не знает; откладывает в сторону «Колдплей» и леди Гага, потому что НЕТ); берет все кучу и несет на кухню, чтобы Молли выбрала. Он не хочет ненароком еще больше ее обидеть. Она размешивает молоко в своей чашке с чаем (в его чашке уже размешала); он протягивает ей стопку. - Выбери какой-нибудь. – Зачем? - Настороженные глаза. - У меня нет желания смотреть телевизор. – Почти правда. Она колеблется, потом ногтем неуклюже подталкивает один диск из стопки. – Только не смейся. - Не буду. – Тоже правда. Если эта музыка действительно отвратительна, он найдет что-нибудь другое. Он возвращается к стерео и загружает диск, вытаскивая тот, который уже был вставлен (дома он так не делал, он всегда – как правило – помнил, куда и что клал, заставляя (заставлял) Джона иметь для себя запасное). Поставив его чай на журнальный столик, Молли сворачивается со своей чашкой в кресле. Второй раз «Аддерал» действует, и он чувствует себя немного на подъеме, не совсем, чтобы хотеть чего-нибудь еще, но явно не того, что сейчас делает (пока не решит свое будущее). Остались еще две таблетки. Достать еще будет сложнее (не очень хорошая идея). Ему противно это переходное чувство, будто находишься наполовину под водой (мысли погружаются в нее и разбухают, и совсем не накатывают, как положено, волнами) и как-то далеко от самого себя, похоже на неудачную лоботомию. Собственная шкура сидит на нем будто плохо сшитый костюм. Обезличивание - страшная тяжесть, чтобы придать мыслям спасительную скорость, ему нужно что-то больше, чем декстроамфетамины и придирание к заурядной жизни Молли. Музыка, которую выбрала Молли, не так уж ужасна. Чувственная, не соблазнительная, со сдержанным гневом. Она не успокаивает и не тревожит, ее не хватает ни на то, ни на другое; просто терпима. Обычно ему не нравится музыка со словами (они мешают), но голос певца – контральто и не напрягает. Он перешел на диван, положив голову на подушку и согнув колени. Мебель Молли ему совсем не подходит - диван на два дюйма короче, чем его собственный дома, невозможно прижать ноги к рукам, приходится откинуться на подушку плечами, а не головой, а голова остается лежать под неудобным углом. - Я, э-э, я знаю, мы не… - Связано с тем, что только что случилось – Ты можешь поговорить со мной, ты знаешь. Я не буду судить тебя, или хуже о тебе думать, или что-то такое. И мне жаль. Упорная. Он должен был остановить ее после первой фразы. - Тут не о чем говорить. Шерлок Холмс спрыгнул ласточкой с крыши Сент-Бартса, заставив смотреть на это своего лучшего друга, потому что если бы он так не сделал, то умерли бы все остальные его друзья. А еще он обманул нацию и убил человека, которого нанял, чтобы играть роль его заклятого врага. – Он надеется, что она прочтет сарказм в его тоне и не подумает, что он настолько деградировал, чтобы говорит о себе в третьем лице. - Это… я говорю не о Шерлоке Холмсе. - Другого Шерлока Холмса нет. - Тогда кто здесь? – Ее голос высокий, нервный. - Не знаю. Я еще не решил. - О. Ну, просто не надо, э-э, говорить загадками, я не Сибилла[12] – С облегчением хихикает. Ни малейшего понятия, о чем она говорит. Культурные отсылки. Скучно. - Молли, шутки. - Точно, прости. – Предсказуемо, обыденно. Лучше так, чем неизвестность. Взволнованно молчит, обдумывает, как сказать что-то. Она сдастся и выпалит путанную мешанину слов, вот сейчас, три, два, один… - Когда я была в университете, мой младший брат переживал тяжелые времена. Он остался дома совершенно один… Итак, опять. Переходим к делу. - Я по большей части там не жила, но приезжала на Рождество, а он не хотел принимать лекарства. Моя мать не очень жестокая женщина или что-то такое, но у нее просто лопнуло терпение, и она вот так же схватила его за волосы и заставила проглотить лекарства. Его это испугало. Не то чтобы я пыталась напугать тебя… Как будто она могла. Единственного человека, который мог его напугать, здесь не было. Но он был неправ, это не сестра, а брат (какая разница). - Я знаю, ты никому не расскажешь… своих проблем хватает, но, э-э, мне нужно знать, что делать дальше. Я не возражаю, что ты здесь – можешь оставаться здесь столько, сколько хочешь – но люди скоро начнут замечать, и у меня тоже есть кое-какие планы… - Молли. Ни извинений, ни отрицания. Терпение кончилось. Молчание. Встает с кресла, подходит к журнальному столу - три листа А-4, ручка, книга («Жизнь и творчество Ван Гога» – обложка нетронута, только перелистывала, подарок). - Как мы поступим? - Не «мы». – Ей будет больно, но она должна понять это раз и навсегда. (Это может случиться, он имеет право попытаться, его ничто не остановит, только, может быть, что-то заинтересует и отвлечет (он разобьет ее сердце - Молли друг, она заслуживает лучшего). - Не так…- я не имею в виду – нет, неважно. «Мы», потому что я замешана в этом. - Вина, Молли? – Его обычная тактика, не действует, отвратительно (независимо от того, правда это или нет). - Нет. Я только…сейчас это не столько обо мне, сколько о тебе. У меня своя жизнь… нет, это не… - Сдавленный разочарованный звук (как она закончила медицинскую школу при такой артикуляции - выше его понимания). - Ладно. Сосредоточимся на главном. Завтра – мне надо идти? – Спокойно, уверенно. - Ты сможешь находиться в одной комнате с людьми, которые скорбят о моей кончине и не разболтать всем и каждому, что я жив? – Зло; сейчас он хочет, чтобы она ушла. - Я умею хранить секреты. - Нет, не умеешь. - Ты…ты понятия не имеешь. Ты знаешь одну какую-то мелочь, и, не задумываясь используешь ее против меня, но это – ты не знаешь… - Больное место. Хорошо. - О, пожалуйста, Молли, назови мне свои скрытые таланты. Поверь мне свои глубокие, мрачные тайны. Уверен, они очень увлекательны. - Ладно. Хорошо. Попытаемся еще раз потом. А сейчас я ухожу спать, мне завтра утром идти на похороны. - Пассивная агрессивность тебе не идет, Молли. Звук захлопнувшейся двери в ее спальню не так приятен, как он себе воображал. * К трем часам утра он доходит до такого состояния, что ему нужно принять таблетку, хотя он хочет на всякий случай их поберечь. Тогда кофе и еще сигарета. Не так плохо, как было раньше, но он по-прежнему не… Неужели он никогда не станет прежним? Он до сих пор не решил, что делать. Он хотел прогуляться и проветрить голову, но на темной улице слишком много искушений. Сейчас он на распутье; можно выбрать только один из двух путей (Мориарти уже – по большей части – уничтожил его, чтобы закончить дело, нужна какая-то малость). Человеческие потребности ужасная слабость. Всю свою взрослую жизнь (в основном с помощью наркотиков) он старался сделать окружающий мир всего лишь декорациями. Он давно знал миссис Хадсон, питал к ней симпатию (как и к Лейстреду), но потом встретил Джона (в тот день он был в Бартсе только потому, что Молли обещала разрешить ему поработать с телом; он пришел раньше ее смены и убивал время разговором со Стэмфордом, с которым познакомился за неделю до того), и терпение почти закончилось. С того-то все и началось, и впервые… Он не может опять жить по-старому. Ему нужно уйти отсюда и начать все заново. Это ведь то, что люди делают, да? Он мог бы связаться с Ирен Адлер. Он подозревает, что она поняла, что он жив. Они расстались, сделав вид, что сыграли в ничью, но оба зная, что победил он (и зная, что он не воспользуется своей победой), но если он пойдет к ней, то окажется в ее власти (а ей бы это слишком понравилось). Зная, что он жив, и попавшись людям Мориарти (или Майкрофта), она стала бы использовать его как разменную монету. Не стоит рисковать (и есть опасность перерастания профессионального интереса в нечто большее – страсть - и сердце снова может быть разбито). Полусонная Молли проходит из своей комнаты (безразмерная футболка с надписью «U2 Elevation Tour» и клетчатые боксеры (бывшего бойфренда); сознательно пытается преуменьшить свой романтический интерес, надевая поношенную одежду, оставшуюся от прошлых отношений) в кухню, попадая туда почти вслепую. Спит чутко. - Все хорошо? - М-м. Нормально. Она берет чистую кружку и наливает себе кофе, потом садится за стол напротив него, не собираясь опять идти спать. - Ты был прав насчет сигарет и виски. Это моей сестры. Каждые несколько месяцев, когда с ней нет мальчиков, она приезжает из Нортгемптона, и еще каждый раз, когда у них с Дэвидом опять портятся отношения. Она скучает по тому, какой была раньше. – Она намеренно не поднимает глаз от края кружки. Он знает, что был прав. Хотя всегда приятно в этом убедиться. - Я часто прикрывала ее. Увиливала, и все такое, потом врала нашим родителям, что она собирается в Лондон. Я знаю, что твоя тайна серьезнее, и на кону больше, чем разочарование и обида, но завтра я не собираюсь ничего разбалтывать. И сегодня. И впредь. - М-м. – В этот раз он и правда не хотел, чтобы она уходила. Повисло молчание, но на этот раз не такое неловкое. Молли была не сильна в разговорах, как и он сам. Если уж быть честным, то, наверное, все-таки хуже с этим у него; у нее, кажется, нет проблем в общении с другими нормальными (банальными - НЕТ) людьми. - Молли? - Х-м-м? – Она отвлекается от своих мыслей. Ему противно, что он собирается в чем-то признаться, но она уже видела, как он плакал (10 лет никто не видел его плачущим, с тех пор как он второй раз попал в реабилитационный центр - одна из медсестер, его третий день там; она называла его «милый», и тон и интонации ее голоса были совсем как у мамы, а он отрицал это (и винил в основном ломку)); так что она не будет думать о нем хуже. - Я не знаю, что буду делать. У меня нет никакого плана, потому что я думал… - его голос прерывается, ему гадко от этого; он тянется за другой сигаретой и заканчивает – Я не думал, что так получится. - Хорошо. – Ее голос мягкий и ласковый, и за это ему хочется ее ненавидеть. - Какие у тебя есть варианты, какие возможности? Он рассказывает ей всё, перечисляя все за и против, и даже поясняя, почему не хочет идти к Майкрофту. Весь монолог занимает всего несколько минут, но … становится легче. Немного похоже на разговор с самим собой, когда части головоломки не складываются, и он никак не может подобраться к верному решению. Молли долго ничего не говорит. Она делает им еще по чашке кофе, возвращается к столу. - Думаю, что будь я на твоем месте… Думаю, я бы уехала. Главное достоинство храбрости благоразумие, и все такое. - Мертвый человек в самом деле подделка. – Он думал, что давно удалил что-то подобное. - Откуда это? - «Генрих Четвертый», 1 часть. - О. – Она немного сжимается; думает, что должна это знать. - Почему ты бы уехала? - Много разных причин. Я не такая умная, чтобы выследить убийц, и…я не знаю. Я думаю… мне вообще трудно привлечь к себе внимание. Но я бы пыталась защитить сестру, брата и мать, так что… - Тебя могут не замечать, но, по крайней мере, никто не выдаст. Молли вздрагивает. Она знает о Донован и Андерсоне, но они только верхушка айсберга. Он израсходовал всю энергию, он разбит, несмотря на кофеин и никотин; затылок начинает ломить от боли. - Если хочешь, можешь спать в моей кровати. Я имею в виду, все равно остаток ночи я спать не буду, а диван, я знаю, маленький. –Полунерешительное пояснение, будто она ждет, чтобы ее поняли, потому что пытается наладить контакт, а не волнуется о том, как ее слова прозвучат со стороны. Наверное, она просто очень устала заботиться о нем – так, как в ее понимании положено заботиться. - Я слишком устал, чтобы спать. - А-а, ты спишь с открытыми глазами? - Нет. - Ты не очень-то много спишь. Или, ну, из того, что я вообще видела. - М-м. – Возможно, думает он. Раньше он всегда говорил, что сон – потеря времени, но теперь рядом никого нет, и никто за ним не наблюдает. Наверное, ему тоже надо что-нибудь съесть. – Может быть, сначала поем. Молли разогревает суп и делает ему тосты с сыром, потом оставляет его одного в кухне, но перед тем как уйти, мягко кладет руку ему на плечо. Едва ощутимое прикосновение кончиков пальцев, длившееся только долю секунды, словно она подумала, что лучше будет убрать руку, пока не поздно. Он почти хватает ее за запястье и просит не отстраняться (почему? ведь есть какая-то причина), но она слишком быстро уходит. Она включает телевизор, и чтобы не смотреть все подряд (особенно новости, она тоже их избегает), ставит диск с фильмом. Молли хороший человек. Один из лучших, кого он знает. Она бы уехала. Может быть… если он уедет, она поедет с ним. Он уже был один, и снова быть не сможет; она лучшая (единственная) кандидатура. Он не будет притворяться, что любит ее, в конце концов, она устанет от этого (от него) и уйдет, но тогда он полностью встанет на ноги, будет новым человеком, может быть, даже лучше того, прежнего (который не подставит своих друзей под постоянную угрозу убийства). Он бросает наполовину съеденный суп и возвращается в гостиную. Она лежит на диване, накрыв ноги одеялом. Она молодо выглядит (миниатюрная, может сойти за слегка за двадцать, не больше двадцати пяти; ему самому можно дать лет двадцать пять-тридцать - моложе казаться выгоднее), и он мгновение колеблется; он эгоист; не каждый человек ведь искалеченный бывший военный врач в шаге от самоубийства - не сейчас, много еще всего, ради чего стоит жить (крайней мере, хотя бы он будет жить); у нее есть семья и карьера [и жизнь], неправильно лишать ее всего этого). Но потом она мягко и тепло улыбается ему, подвинув ноги так, чтобы он мог сесть. Воскресенье, 24 июня 2012. День 8-й. Когда она в первый раз видит Шерлока с братом, он раскрывается для нее с новой стороны. Он растянулся на диване, полностью заняв его и заставляя ее сесть на подлокотник. Он хотя бы оделся (джинсы и простая футболка, единственное, что она могла для него покупать; она знает, что если бы попыталась найти какой-нибудь костюм по его вкусу, то в любом случае не угодила бы); кажется, ему на всё наплевать (немного тревожно), волосы его мокрые, ноги босые. Он так напоминает ей Нила, когда тот был угрюмым, несговорчивым подростком. Час назад он был другим. Все-таки он до сих пор немного…безучастный, да, самое подходящее слово, думает она. Когда он молчит, кажется, что угасает. Грустно, но эту пустоту ничем не заполнить (так похоже на то, что было у них дома, когда болел отец и потом, когда он умер; Шерлок горюет). Ей хочется обнять его, но она не решается. Майкрофт пьет чай как джентльмен из приличной семьи (чашка и блюдце из разных наборов, но хорошо хоть, что не пришлось наливать ему в кружку), все время пристально глядя на Шерлока (который, в свою очередь, смотрит в потолок, пальцы ног хрустят под сбитым в комок возле подлокотника одеялом). Шерлок хочет уехать, думает она. Надо было никак не отзываться на эту его фразу про отъезд, но он никогда раньше не обращал на нее особого внимания, так что она подумала, что ее мнение совсем неважно. Чуть-чуть (сильно) больно – знать, что он будет один, и что она никогда его снова не увидит, но он все же хотя бы останется жив. - Доктор Хупер, вас не затруднит оставить меня на минутку с моим братом? Она открывает рот, чтобы вежливо оправдаться, но Шерлок оказывается быстрее. – Нет, затруднит. Это ее квартира. Майкрофт, кажется, рассердился (хотя про него «рассердился» будет сильно сказано), и она подозревает, что Шерлок попросил ее остаться только для того, чтобы позлить брата. Так похоже на Нила и Джоди (даже разница в возрасте, кажется, такая же, Майкрофт не больше чем лет на семь-восемь старше Шерлока). - Очень хорошо. Прошу извинить меня за мое поведение, и за поведение моего брата, потому что я уверен - он пытается быть вежливым гостем. - О, нет, все нормально, он милый. Я имею в виду, это…да все нормально. Я почти не замечаю, что он здесь. – Неплохо у ее нее получается говорить о Шерлоке. - Конечно. - Опусти утомительные формальности, Майкрофт. Твои извинения не принимаются, как и любые предложения «доброй воли». Я уверен, для твоего развлечения где-нибудь в стране третьего мира найдется какой-нибудь переворот. – Шерлок сердито смотрит в потолок. - И сколько ты намерен злоупотреблять гостеприимством доктора Хупер? Не сможешь же ты прятаться в спальне всякий раз, когда кто-то приходит. Я полагаю, ее сестра, - он ловко выуживает блокнот из кармана пиджака и раскрывает его, - Джоди Моррис, уже договорилась со своим бывшем мужем, Мэттью Грином, что тот на выходные заберет их сыновей, Коннора и Оуэна, так что она может сюда нагрянуть. Шерлок более или менее подготовил ее к такому поведению Майкрофта. Он говорил ей, что Майкрофт фактически британское правительство (ладно, она поверила, но только потому, что ей сказал сам Шерлок, у него вся жизнь была каким-то кино, так что логично, что его брат не налоговый бухгалтер) и что у него есть на нее досье; и он не постесняется использовать какую-то часть информации или даже всю, чтобы попытаться запугать ее или навязать свои условия. Шерлок продолжал утверждать, что угрозы были, в основном, безобидные, недолгие. Позерство. Она не очень-то поверила. Она должна была держать язык за зубами. Шерлоку не нужна ее защита. - О, да все нормально, я позвоню Джоди и скажу, что не смогу. – Джоди не послушает и все равно явится, но, скорее всего, до пятницы ее не будет, а потом Молли придумает что-нибудь еще. - А следующие выходные? - Я… - Засунь себе… свои неуклюжие методы запугивания и отваливай, Майкрофт. – Шерлок поворачивается лицом к спинке дивана. - Я вижу, ты разумен, как всегда. Доктор Хупер, спасибо за чай. Моя визитка, если вам понадобиться связаться со мной. А вам понадобится. Она думает, что если бы рептилии умели улыбаться, то в этот момент они были бы похожи на Майкрофта Холмса. Как только дверь за ним закрывается, она возвращается в гостиную и начинает убирать с журнального столика. Шерлок выпрямляется и садится, потом идет за ней на кухню и ни с того ни с сего нависает над ней. Наверное, чтобы доказать, что он важнее и умнее ее, думает она. Нил тоже так делает. - Ты поедешь со мной, - говорит он. - Что? Куда? – Подождите, что? - Туда, куда меня отправит Майкрофт. - Чт…-э-э, ты только что сказал ему проваливать. - Из противоречия. У него есть деньги и связи, две вещи, которых мне в данный момент недостает, а ему дает все карты в руки. Временно. – Тон его совершенно тусклый и невыразительный. Потом она осознает, что это значит, само предложение и его последствия - Шерлок Холмс только что попросил ее бежать с ним. Если бы она верила в высшие силы, то подумала бы, что сейчас они решили над ней посмеяться. - Я, э-э, разве не покажется подозрительным, если я сейчас исчезну? - Вряд ли кто-нибудь заметит, ты так сама сказала. - Я… ну да, наверное, я так сказала, но, ах, что же я скажу своей семье? - Новая работа, не можешь больше оставаться в Бартсе после временного отстранения и моего самоубийства. - Меня не отстранили. Я взяла отпуск. - Семантика. Кроме того, думаешь, сколько ты сможешь хранить это в секрете? Недели? Месяцы? Десятилетия? Она начинает возражать, что сможет хранить секрет столько, сколько будет нужно (она никому никогда не рассказывала о том случае, когда Джоди позвонила из университета и спросила Молли - студентку младших курсов и непревзойденную мастерицу давать дельные советы, что ей делать, если она подозревает, что, накачавшись наркотиков, была изнасилована; или как сразу после смерти отца мама чуть не переспала с дядей Филом - горе от потери брата и мужа оказалось слишком сильно для обоих; обо всем этом она будет молчать до могилы), но понимает, что в такой ситуации молчать может оказаться не так просто. Она не перестанет беспокоиться о нем, неважно, где он будет находиться, и со временем выдаст себя, если кто-то о нем упомянет. Ее жизнь не потечет дальше так, как положено, и люди станут подозревать или думать, что она безнадежно убита горем от потери человека, который едва замечал ее, пока был жив. Он краем глаза наблюдает за ней, ждет, что она ответит. Он напряжен; не уверен ни в себе, ни в ее ответе, а может быть, и в том, и в другом. - Ты должен знать, что у меня не очень хорошо с языками. - Да, об этом говорит уже одно твое владение английским. Она хмурится, пока не замечает, как дрогнул уголок его губ. Он дразнит ее. Это что-то новенькое. ---------------------------- День 26-й. В Ньюарке[13] он забирает машину Молли с долговременной стоянки. Идет дождь; у него в запасе шесть часов, чтобы добраться до Бостона и встретить самолет Молли, времени должно хватить. Он размышляет, не выбросить ли GPS-навигатор тут же на парковке, но у Майкрофта в запасе есть кое-что посерьезнее, чем простая слежка. А вдруг навигатором захочет пользоваться Молли; бог свидетель, она даже не может понять (может, но не хочет), как закачивать музыку в телефон (и электронную технику тоже можно причислить к «не ее области»), не говоря уже о том, чтобы как следует разбираться, куда надо ехать. Он проверяет «бардачок» - в нем ничего, кроме автомобильного справочника, страховки, регистрационной карточки на машину и карточки автоклуба, освежитель воздуха с сосновым запахом, как и коробка с навигатором, так и остался не распакован. В багажнике новый портфель Молли (в нем только документы по ее новой «работе» - консультантом фармацевтической компании), зонт (складной, светло-голубой, такой может носить только женщина), аптечка и скребок для гололеда. Все новое, не очень изысканное. Впрочем, чего он хотел, ведь американское же. Раздражает, что Молли теперь его неофициальный оплачиваемый телохранитель (приходиться смириться; это единственный способ напрямую не брать денег от Майкрофта - не очень утешает; брат упростил для них процедуру получения виз и документов – еще один шаг навстречу, еще одна оливковая ветвь [растопка для костра]), но, главное, она ему предана и не скажет Майкрофту того, чего он сам не захочет; Майкрофт это хорошо знает – потакает, заискивающий ублюдок). Он вспоминает Джона и то, как он хорошо умел регулировать сиденья и зеркала, (им хотя бы прислали кого-то, чтобы пригнать машину в аэропорт -женщину, на полных четыре дюйма выше Молли и вдобавок рыжую). Позавчера он пошел на кладбище (болезненное любопытство [тщеславие]; хотел посмотреть на собственное надгробие), его предупредили смс-кой, что туда едут Джон и миссис Хадсон, но он остался. Может, зря, а может, и нет. Джон был… таким, каким он и ожидал, но утешило хотя бы то, что он не хромает (тогда еще не хромал; может быть, до сих пор тоже). Это самое последнее ужасное воспоминание, которое вместе с надломленным голосом Джона в его мобильном хранится в запертой комнате далеко в подземелье в Чертогах его Разума (туда уже заключено много всяких вещей, в самолете он отмечал, отбирал и отбрасывал то, что его раньше окружало, расчищая пространство для новой жизни). В последний раз он разрешает себе об этом думать. Его пальто осталось в квартире Молли, засунуто в недра шкафа, рядом с ее самыми плохенькими блузками из благотворительного магазина (винтаж! вряд ли, это же Молли); запах Лондона и крови медленно улетучился из него и сменился запахом 1,4-дихлорбензина. Майкрофт забрал с Бейкер-стрит кое-какие самые ценные его вещи (череп, скрипку, коллекцию жуков и летучих мышей, телефон той Женщины) и спрятал в якобиевской[14] гробнице в Западном Сассексе – месте, которое они свободно называли «домом», когда были маленькими. Его брат, кажется, думает, что рано или поздно он вернется в Лондон. А он не вернется, даже если последний снайпер будет незаметно выведен из игры (а Майкрофт сумеет так сделать, несмотря на его мнение - глупо, ненужно, подозрительно; мнение о …долге (благодарности) по отношению к тем, кто остались верными до конца). Им всем будет лучше без него. Он снимает свою толстовку с капюшоном (слишком жарко, из-за дождя воздух становится только плотнее, душнее, дышать труднее) и заводит машину. И здесь можно будет работать, если он захочет. Не захочет (и уж, конечно, не для них). Молли рассматривает это как отпуск (или годовой перерыв в учебе[15], который она никогда не брала), обдумывает маршрут, отмечая места, которые хочет посмотреть. Защитный механизм, она глубоко привязана к своей маленькой никчемной жизни, ей хочется цепляться за нее (даже после того, как она осознала всю тяжесть тайны, которую хранит - первый неясный проблеск негодования в ее глазах, когда она все поняла; только вопрос времени, потом будет сильнее). * Они живут в одном номере (на всякий случай, им обоим нельзя слишком часто рисковать; к этому надо привыкнуть; Майкрофт особым образом отслеживает их передвижения под новыми именами, через электронику), двухместном (разгар туристического сезона и какая-то конференция, так что повезло хоть на этом). Неважно, все равно он не спит. Его ждет целый новый город (чтобы взвесить и измерить и вынести вердикт). Он оставляет Молли отдыхать (перелет был скверный; но он попадал и в еще худшую турбулетность из-за прибрежных штормов) и идет бродить по городу. Дождь перестал (пока), густой воздух и запах гавани не те. Но он все равно продолжает идти, сравнивая названия улиц с улицами Лондона, пока не становиться невыносимо. Он покупает пачку сигарет и «Кока-колы» («когда ты в Риме[16]» и все такое) и устраивается в укромном местечке в переулке, наблюдая за шатающимися группками громких, радостных, пьяных туристов, вылезшими из только что закрывшихся ресторанов. Здесь не так уж ужасно, но это место никогда не станет домом. Он видит, как над водой встает солнце, на обратном пути в гостиницу покупает кофе и маффин для Молли. Утром у нее назначена встреча; первое время она будет вставать слишком рано, пока ее организм не перестроится на разницу в часовых поясах. Он хочет как можно дольше пользоваться ее расположением. Находиться рядом с ней не так уж в тягость, как он когда-то думал. В основном она держится сама по себе. Иногда они разговаривают, обычно об увлекательных статьях (она очень начитана, не только в медицине, но и в других областях); делятся кое-какими наблюдениями и заметками, тем, что делали или видели, и что по той или иной причине отложилось в памяти (самый интересный рассказ Молли был о том, как она нашла в животе подростка трихобезоар[17] размером с куриное яйцо; хотел бы он посмотреть на того парня, но это было до того, как они с Молли познакомились; хотя она показала ему фотографии). Странно, но теперь они стали настоящими друзьями. Их отношения гораздо спокойнее, чем в его представлении должна быть дружба (до сих пор она только раз с ним огрызнулась, когда собирала чемодан, а он высказался по поводу ее гардероба - ее это задело больше, чем он ожидал), у них немного меньше физических контактов (она все еще боялась прикоснуться к нему - ее влечение не ослабло, она просто держала себя в узде; они относятся друг к другу мягче и бережней (он может не скрывать эмоции, она все равно видит его насквозь). У него к ней своеобразные братские чувства, в которых есть и покровительственность, и любящее раздражение. Теперь она, так же, как и остальные, принадлежит ему, а о своём он заботится (о самом незаменимом, даже если это означает… НЕТ). Удивительно, но когда он входит в комнату, Молли все еще спит. Она выглядит не очень изящно, не так, как он представлял себе большинство спящих женщин; она вытянулась на спине, наполовину сбросив одеяло, повернув голову набок, запрокинув вверх одну руку, приоткрыв рот. Безразмерная футболка задралась, открывая полоску бледной кожи, ближе к кромке ткани – шрам от аппендицита (старый, из раннего отрочества). Почему-то кажется, что смотреть на нее так - неправильно (он и раньше видел ее спящей, отрубившейся на диване, но полностью укрытой и вжавшейся лицом в подушку). Ирен была права – он не знает, куда смотреть. С большинством женщин ему сравнительно легко, всегда есть что-то еще, на чем можно сосредоточиться, даже с теми, кого он находит физически привлекательными (и объективно, Молли физически привлекательна, несмотря на ее отсутствие груди, прямую фигуру и слишком маленький рот). В сцене перед его глазами есть нечто интимное (граничащее с постыдным), и от этого неуютно. Он откашливается и старается как можно сильнее шуметь, ставя на стол кофе и бумажный пакет из кафе. Молли испуганно просыпается. – Я не проспала встречу? - Нет. Только 7.30. - А. – Мгновение она обдумывает его ответ, а потом свешивает ноги с кровати. - Возьми кофе. И маффин. – Он шелестит пакетом. - Наверное, кукурузный маффин официальный символ Массачусетса. - А что, каждый штат имеет свою выпечку-символ? – Это искренний вопрос. - Не знаю. Он был нарисован на вывеске в магазине. Молли смеется, берет кофе и включает телевизор. - После встречи я хотела посмотреть кое-какие достопримечательности, если хочешь, присоединяйся, - предлагает она. - Прошлой ночью я уже увидел все, что мне нужно. - А. Ну ведь это не Бостон. - Нет. - М-м. – Молли отпивает кофе. ------------------------ Пятница, 13 июля 2012 (день 27-й). Бостон достаточно интересный город, в нем много кирпичных зданий, заводов, памятников и мемориальных досок, рассказывающих историю каждого мало-мальски известного места, даже если оно имеет отношение к британским мультяшным злодеям. Она гадает, удастся ли ей убедить Шерлока остаться еще на день и сходить в научный музей (она думает, что ему должно там понравиться, а может быть, и не совсем). Кажется, он в сравнительно приподнятом настроении, это хорошо. Он толком так и не сказал, чего ищет, упомянул только, что где-то хочет найти то, что постоянно не замечал. Америка очень большая, в ней легко затеряться. Путешествовать по ней можно бесконечно (в отличие от Европы), значит, Майкрофт будет названивать меньше, но все равно до сих пор хлопотно устроить тут Шерлока, изменить его статус персоны нон-грата (с этим Майкрофт темнил, у него какие-то свои дела с ЦРУ и Джимом). Он принимает помощь брата (и воспринимает ее как должное), но все равно не так легко. Она не очень-то возражает против того, чтобы быть посредником. Ей всю жизнь доставалась эта роль. Она не слишком рада этой работе (но терпит; ей все воздают сполна - квартиру оплатили за прошлый месяц и за год вперед, на ее счет в банке регулярно поступают средства, из которых она помогает матери платить ипотеку, ей открыли счет, чтобы платить за бензин, еду и гостиницы), но лучше все равно вариантов не было. Так что, несмотря ни на что, ей выдалось путешествие, на которое у нее вечно не хватало времени. Лови момент, и все такое. -------------------------------------- День 31. Когда Молли сказала, что хочет попасть в закрытые для общего доступа залы медицинской библиотеки Уитни18, он еще больше зауважал ее. Они подошли посмотреть на сосуды с заспиртованным мозгом, под конец она разговорилась с одним из сотрудников отдела регистрации и обслуживания посетителей, их подслушал профессор (лет на 15 старше ее), который, кажется, стал немного с ней заигрывать. Она держалась по-своему мило и серьезно, и была приглашена на экскурсию по остальным залам музея. Когда мужчина попросил ее с ним пообедать, она отказалась, но дала ему свой адрес электронной почты (липовый). Вряд ли он был ему нужен, он уже заметил двух свободных женщин (аспирантку и женщину постарше, скорее всего, ищущую знакомств после своего второго развода). Когда они идут обратно к машине, он против воли опять смотрит на нее как на совершенно нового человека. Она не притворялась, но и не сказала всей правды, флиртовала, но не явно (она вообще знает, что флиртовала?) и вела себя совершенно естественно. Ее неуклюжее обаяние оказалось ее полным преимуществом, так непривычно. Это мучительно напоминает ему Джона, но он отбрасывает любые воспоминания. - Что? – спрашивает она, открывая дверцу машины. Она садится за руль, хотя ужасно ориентируется на дороге (как и предполагалось), и GPS совершенно бесполезен; до сих пор хитрит и ездит не той полосе дороги чаще, чем надо, хотя легко перестроилась на левостороннее движение (автоматическая коробка передач другое дело, педали сделаны будто как раз под ее ногу). - Часто ты так делаешь? - Что делаю? - То, что сделала там, с профессором. - Он был милым. – Наклоняясь, она залезает в машину. Салон внутри словно раскаленная печка, пристегиваясь, он чувствует, как по спине неприятно стекает пот. Она надевает огромные очки от солнца а-ля голливудская старлетка и заводит машину, переключаяя рычаг управления. Когда первые аккорды какой-то ненавистной рок-баллады заполняют машину, он жалеет, что сказал ей, как загружать MP3 в телефон и вставлять его в разъем для радио (его первая жалоба была встречена такой фразой: «Водитель выбирает музыку, умничающий довесок захлопывает свою варежку» и торжествующим смехом - без сомнения, отсылка к поп-культуре, она давно ждала случая это произнести; он не стал переспрашивать, потому что не хотел потом удалять ее объяснения). - Ты обычно себя так не ведешь. - Веду. - Нет, не ведешь. - С незнакомыми веду. - Зря. Разве тебе не проще со знакомыми? - Не совсем. Незнакомцу тебе не придется доказывать, что хорошо, а что нет, и не имеет значения, если ты ведешь себя как придурок, потому что ты никогда его больше не увидишь. По какой полосе мне нужно ехать? - Тебе надо на юг, так что по правой. Там был знак, мы его только что проехали. - Я не смогла его прочитать, потому что вон тот полный мудак передо мной не знает чертовых указателей! – кричит она, потом подтверждает свои слова, нажав на клаксон, веля мудаку свернуть с ее полосы. - Извини, - добавляет она. - Все нормально. Только постарайся, чтобы нас не убили. Слишком напоминает Джона. ------------------------------------- Среда, 18 июля 2012 (день 32-й). Шерлок слишком молчаливый. Рано утром у него был кошмар, но он в этом не признается. Она смолчала, хотя он знал, что разбудил ее. Неудивительно, если он толком не спит именно из-за кошмаров. Он ненавидит ее шутки и упоминания поп-культуры, а она просто пытается хоть чем-нибудь привлечь его внимание, но он только безразлично хмыкает или спорит с каждой ее фразой. Она почти уверена, что он никогда не смотрел «Парк Юрского периода», потому что не понимал контекст (не обратил внимания, что они пришли в музей, где выставлена куча скелетов динозавров), но хуже всего то, что ему надо как-то реагировать на ее слова. - Кого ты называешь слепым динозавром? Он искоса смотрит на нее, очевидно озадаченный тем, какого черта она имеет в виду. - Ты думаешь, что он саурус. Он смотрит прямо перед собой. - Кого ты называешь собакой слепого динозавра? Его плечи напрягаются. - Ты думаешь, что он саурус Рекс[19]. - Как это вообще может смешить? Если динозавр слепой, он не может – по определению – «нас» видеть. Рекс не самое распространенное собачье имя. Кстати, Молли – самое популярное собачье имя в Британии. - Правда? Он вытаскивает из кармана телефон и что-то набирает; несколько мгновений спустя переворачивает мобильник и показывает ей экран с веб-страницей с десяткой самых популярных собачьих имен. Для сук под номером один стоит «Молли». Замечательно. - Откуда… откуда ты даже такое знаешь? - Надо было для дела. Владельцы собак более болтливы, я встречал четырех очень болтливых людей, у которых были собаки по имени Макс. С точки зрения статистики такое невероятно, так что я исследовал этот вопрос. - А, - говорит она. – Ну, э-э, и что это было за дело? - Не имеет значения, - говорит он, переходя к другому экспонату. Ну вот. По крайней мере, она немного его разговорила, даже если от этого его настроение только ухудшилось. День 36-й. Он по-прежнему думает, что Нью-Йорк одно из немногих мест на земле, где он смог бы жить, даже если районы здесь слишком правильной квадратной формы, а такси не того цвета. Они остаются тут только на день; он пока не готов надолго нигде останавливаться. Молли с головой уходит в туристическую жизнь, щелкает фотоаппаратом и покупает безделушки, чтобы отправить семье (это разрешается, даже приветствуется; так ее прикрытие выглядит правдоподобнее). Они живут в отдельных комнатах на разных этажах; это Нью-Йорк, и одинаковые даты проживания потом можно будет просто приписать совпадению, если кто-нибудь когда-нибудь вздумает связать все факты. Теперь им еще нескоро удастся пожить отдельно. Есть кое-какие новости об убийстве в Трибеке (запертая комната, никаких явных мотивов ни у одного из подозреваемых, последняя версия – жертву убили похитители произведений искусства), пробуждает интерес (как струп, который не прекратит зудеть, пока ты его не сдерешь) - даже если он не может, а он знает, что не может, и поэтому им надо уехать. Вдобавок он слишком легко может получить все, что захочет; и только один человек пытается остановить его – Молли, но она не смогла бы, если бы пыталась. Она может только разочароваться в нем. Завтра они поедут на запад, подальше от больших городов. Чтобы жить дальше, ему нужно проникнуться чем-нибудь, увидеть что-то большее, чем себя. Он всегда ценил красоту природы, только обычно не очень об этом распространялся (нельзя выразить чувства словами, об этом не подумали тысячи поэтов и философов; кроме того, есть такие вещи, о которых лучше промолчать). ------------------------------------ Четверг, 24 июля 2012 (день 38-й). Шерлок все еще слишком молчаливый. Он поддерживает разговор, но отвечает не думая. Музеи ему не очень интересны; он бесцельно скользит взглядом по экспонатам, кое-что его действительно интригует - настолько, что он вытаскивает телефон и лезет в «Гугл», только чтобы доказать, что описание экспоната неправильное. За все время он делал так дважды. В такие моменты, когда он приходит в себя, она рада. Он хотя бы внешне в порядке, жутко вежлив и внимателен (относительно; объективно он тот еще мерзавец). Она пытается его понемногу разговорить, нелепыми догадками о том, кто и как зарабатывает на хлеб, или кому нравится их образ жизни, но это не срабатывает. Он отбарабанивает все подробности, будто читает список покупок, и она знает, что он не получает удовольствия от своей сообразительности. Порой его взгляд искоса скользит по ней, оценивая ее реакцию, и в такие моменты он понимает, что глаза его смотрят на четыре дюйма выше, чем надо, и он на долю секунды замирает, возвращаясь взглядом туда, куда надо. Это разбивает ей сердце. Хорошо хотя бы то, что ей не приходится напрямую общаться с Майкрофтом. Пока она отсылает ему письма по электронке, в основном сообщая про то, как Шерлок спал и ел (не совсем лгала, но лукавила, и Майкрофт, наверное, это знал). Да и действительно, рассказывать было особо нечего. Она не писала о местах, в которых они побывали. Потом ей захотелось узнать про Джона (и про остальных тоже, но в основном про Джона), и она уже начала спрашивать во втором письме, потом подумала, что лучше не знать, потому что если она узнает, то и Шерлок узнает, а если случилось что-то плохое…Лучше об этом не думать. -------------------------------------------- День 39. Зря они решили посмотреть Ниагарский водопад. Он помнит падение (полет), рев воды похож на рев крови в ушах, Рейхенбах (он там никогда не был, но после того как увидел картину, подумал про себя, что хотел бы поехать - но не теперь), Рич Брук. Молли замечает, что с ним творится, понимает, что происходит в его голове, даже если и не знает точно, и ее маленькие пальцы так сильно впиваются в его руку, что останутся синяки (а они у него появляются с трудом). Она закусывает губу, думает позвонить Майкрофту (последнее, что ему сейчас нужно). Она тащит его за руку, но он не может перестать смотреть; перегнуться через перила займет секунду, другой вариант - перепрыгнуть (подсчитывает; высота, рельеф местности, скорость, траектория). Отсюда он бы не выжил. Неудачные выступы, разбился бы о скалы. Молли стоит позади него, обнимает руками за талию, прижимается ртом к тонкому хлопку на его лопатке. Вокруг никого (туристы; прыщавая скучная девочка-подросток грезит о своем тайном бойфренде; мать - социальный работник, любит свою работу - знает, не одобряет; отец - инженер по транспорту - гипертоник; могла разбить свою машину (накрашенные синим лаком ногти теребят ключ, висящий на брелке на сумке – купили в прошлом месяце, гордиться, выставляет напоказ); пара постарше (бездетные; оба вышли на пенсию учителями средней школы, она – биологии, он – рисования); одинокий ребенок (мальчик 7 лет, думает о том же самом, что и он)), их поза со стороны могла бы показаться любовными объятиями. Ее рот движется по его плечу, подбородок впивается в его лопатки, и она говорит в его кожу: «Не смей, Шерлок, не делай этого на моих глазах, не заставляй меня рассказывать твоему брату…» Он скрещивает руки и сжимает в ладонях ее запястья, чтобы отодвинуть ее от себя (если понадобиться, то силой, может, она и умеет цепляться, словно банный лист, но он сильнее, выше, ловчее). - Он убьет меня… правда убьет…за тебя, ты не можешь… Отвратительное заявление, зато действенный эмоциональный шантаж, потому что в ее фразе есть доля правды. Майкрофт легко может ее убить за неисполнение обязанностей. Его брат мстил не часто, но когда брался за дело, месть его была изощренна и непредсказуема (свет фар, холодный сухой воздух пустыни, «Прощайте, мистер Холмс», о…); единственный человек, который мог бы противостоять ему, мертв. Скорее всего, он бы не убил ее, а заставил саму пожелать смерти. Впрочем, трудно сказать, что с Майкрофтом может сделать горе (насколько он знает своего брата - в нем есть такое, что трудно предугадать; смутное воспоминание - Майкрофт рассказывает, что мамы не стало - тщательно перебинтованные разбитые костяшки пальцев). Его пальцы расслабляются, накрывая кулаки, зажавшие его рубашку, потом переплетаются с ее пальцами. Несомненно интимный жест, он никогда раньше не держал вот так чьи-то руки, переплетя вместе пальцы и не в состоянии двинуться (вот каково это, да? Уцепиться за людей, замедлиться, удержатьcя от саморазрушения [разрушить этот мир]). Она не знает азбуку Морзе, но он все равно кончиком указательного пальца выстукивает «спасибо» на косточке ее локтя. Он глубоко дышит через нос (вода, горячий бетон и металл, крем для загара, хлопок, пот, «Клиник Хэппи»), пока напряжение медленно покидает его мышцы. Молли отстраняется, готовая отступить на шаг, но он удерживает ее на месте. Слишком жарко, чтобы так близко стоять к другому человеку, но на этот раз (только на этот раз, он не может позволить ей думать…) приятно… обниматься. Он делал это и раньше (и ребенком и взрослым, для некоторых - шокирующее откровение) и обычно из-за раздражения или агрессии, хотя иногда ему было приятно. Она понимает, что прижимается щекой к его плечу и слегка раскачивается (слишком незаметное, почти бессознательное движение [материнский инстинкт; еще проявляется у влюбленных, чтобы успокоить; согласно части теории брачного ритуала - чтобы доказать совместимость в заботе, и, таким образом, пригодность для выращивания потомства], неуместно). Момент упущен, все есть как есть, и он отпускает ее руки. Она становится рядом с ним у перил, немного наклоняясь, чтобы посмотреть вниз, и он уверен, что все проносится у нее перед глазами; падение, тело (его безжизненное разбитое тело на ее столе; она может сделать [могла, в прошедшем времени] вскрытие, но никто не застрахован от всех ужасов; любопытство, как было бы лучше – сразу следом или дождаться, когда за ней кого-нибудь пришлет Майкрофт - это было бы быстрее и менее хлопотно; по сценарию «не то место, не то время», разбойное нападение или что-то в этом роде; не настолько она важна, чтобы тратить на нее слишком много сил и средств); принятие и решимость. Это… Ему это не нравится (неправильно). Молли была готова поехать за ним в такую даль, и теперь он точно знает, как далеко она может зайти. У него и так все кувырком, и теперь еще и она. Извинения бессмысленны; он кладет свою руку на ее, лежащую на перилах, мгновение они стоят так, потом он берет ее ладонь в свою и тянет ее прочь. Он уверен, что ни он, ни она больше не упомянут об этом; она борется с остатками своего увлечения (задолго до падения уже оставив надежду, Рождество было последним гвоздем в гроб ее влюбленности) и очень хочет оставить все как есть. Четверг, 26 июля 2012 (день 40-й). Ей снится падение. Во сне она видит себя Шерлоком. Она медленно падает, так, что больше похоже, будто плывет, срываясь с вершины водопада и оказываясь в Лондоне, а потом в какой-то дыре в земле. Она, нигде не задерживаясь, перемещается из одной части сна в другую. Она все еще Шерлок, и одновременно и Молли, там есть и Джим, но он где-то в стороне и не важен. Она вся в грязи (пополам с кислотой), и ей надо смыть ее, прежде чем она разъест ее (Шерлока) пальто. Надо раздеться, но вокруг слишком много людей. Она просыпается в полном замешательстве, потом понимает, что Шерлок в душе, и звук льющейся воды, должно быть, проник в ее подсознание. Его постель не разобрана, но одеяло смято. Он снова не спал. Какая она идиотка, что заснула. Ее ноутбук уже взяли с кровати и подсоединили к заряднику. Она помнит, что не делала этого, так что это, наверное, Шерлок. Он пытается загладить вчерашний день. Боже, она не хочет об этом думать. Чуть легче становилось, когда она вела машину или искала, что еще можно посмотреть, какие-нибудь странные или глупые достопримечательности (его развлекло самое большое в мире стеклянное пресс-папье, но только, наверное, больше, чем оно само, вопрос, зачем его сделали и сам процесс производства, но это было всего лишь начало; она старалась искать как можно больше интересных объектов, похожих на этот, плодов странных навязчивых идей и самоотверженного труда), самые крайности. Она до сих пор не знает, что думать, не знает, что он думает (ну, прыжок, а дальше что). Наверное, все легче бы забылось, если бы она столько не думала о том, что произошло - что надо было удерживать его, что на них смотрел охранник, и ей нельзя было как-нибудь выдать себя и привлечь его внимание. И мгновение спустя, когда он не отпустил ее, а потом взял за руку (больше как любовник, а не как друг), и это было... В тот момент она поняла, что всегда будет тянуть его от края, чего бы ей это ни стоило, даже если это означает… Нет, она не может об этом думать. Если она будет об этом думать, снова поднимут свою противную голову все эти романтические заблуждения и желания и станет еще невыносимее. Ее миссия оберегать и поддерживать его. Немного похоже на «Телохранителя», только если бы события там повернулись по-другому, и Кевин Костнер первым бы влюбился в Уитни Хьюстон, а она не полюбила бы его в ответ, и они бы не спали вместе. Да на самом-то деле и не очень похоже. Когда они были в Нью-Йорке, «Телохранитель» шел по телеку, и она не отказала себе в удовольствии его посмотреть, потому что жила в комнате одна. Может, если выдастся время, ей удастся заставить Шерлока посмотреть «Грязные танцы»; он не сможет удержаться, будет делать резкие замечания и, может быть, станет хоть немного похож на прежнего себя. Она стонет в ответ своим странностям и вообще тому, что сейчас утро; ей нужно выпить кофе. Окутанный паром Шерлок просовывает голову в дверь. Он полуодет, джинсы без ремня низко сидят на бедрах, грудь голая, на плечи наброшено полотенце, в углу рта зажата зубная щетка. Сейчас действительно лучше держаться от него подальше, думает она. Он возвращается в ванную, сплевывает, потом снова высовывается из двери. - Кофеварка сломалась. Я как раз собирался выйти. Конечно, в ее дурацкой голове он читает, как в книге. Впрочем, теперь он наверняка знает даже ее манеру дышать, все вздохи и движения; он постоянно за всем наблюдает. Ей неловко, что он так хорошо себя ведет. Раньше она знала, что он пытается в чем-то ее использовать, и все было нормально; она отдавала ему все, что могла. Теперь…ну, по сути, все не очень изменилось, потому что ей до сих радостно просто быть рядом с ним, но все же тревожно, потому что она думает, что он пытается удержаться …от чего-то. Может быть, от того, чтобы она в нем не разочаровалась (предательство?). И даже если он еще не дал ей ни одного повода, она с каждым разом думает об этом все больше и больше. Вот что это, неуверенность; для Шерлока она неестественна. В глубине души в нем она всегда в нем была (легко заметить, когда видишь в зеркале всякий раз, когда в него смотришься), спрятанное под всеми его умничаньями и загадками, которые только он один может разгадать; теперь все оболочки слетели, и он стал немного эмоциональным, чувствительным и уязвимым. По сути, она ничего для него не может сделать; им просто надо продолжать ехать, пока он не найдет то, чего сам пока не знает. ---------------------------------- День 41-й. Детройт разоренный, безлюдный город, изо всех сил пытающийся вернуться к жизни, с пост-апокалиптическим пейзажем, со странными, недавно окрашенными или разрисованными граффити зданиями (похожими на первые цветы, пробивающиеся сквозь пепел на пожарище). Кажется, самому населению, которое одновременно и слишком молодо и слишком старо и уныло и устало от мира, в нем неуютно. Детройт снова напоминает ему Джона, который с неугасающей страстью любил моутаун музыку[20] (танцевал по квартире, гримасничая и подпевая Глэдис Найт или Джексону Файву), мысли о нем по-прежнему закрадываются в голову, несмотря на то, что все воспоминания наглухо заперты в голове. Он рад уехать. Молли решает сделать крюк, и вместо того, чтобы поехать прямо в Чикаго, они проезжают крошечные никчемные городки (Лай-ма, а не Ли-ма, радостно поправляет она), так что теперь она может фотографировать символ благополучного мещанского счастья. Он ведет машину, так что она вдоволь глазеет вокруг, хотя он не разрешает ей прикасаться к радио, властно повторяя: «Водитель выбирает музыку, а умничающий довесок затыкает свою варежку, так?», на эту фразу она отвечает приступом истерического смеха. Это заразно, и по пути в Дейтон он время от времени улыбается. Они останавливаются в мотеле в пригороде Индианаполиса. Снова одна кровать, но все нормально. Молли миниатюрная и не занимает слишком много места; две недели они фактически живут друг на друге (дольше, если считать ее квартиру) и когда дело доходит до совместного житья с женщиной, никакой мистики не остается (точно так же, как с мужчиной, только чуть вреднее действует). Им обоим нужно поспать; с тех пор как они уехали из Нью-Йорка, он в среднем спал не больше, чем по два часа в день (для расследования нормально, но не сейчас), и у Молли был вполне обычный суточный ритм. Оконная рама грохочет так реактивный двигатель, но все же заглушает шум автомагистрали, соединяющей штаты, влюбленную пару в комнате сверху (у них роман; она старше; первый раз изменяет мужу; он моложе -такие отношения входят в привычку; интрижка продлится месяц или чуть долее), и офис торгового снабженца (среднего возраста, тучный, страдает апноэ[21], умрет лет через шесть) на другой стороне коридора. Молли то неподвижна, то беспокойна; каждый раз, когда он начинает дремать, она шевелится и издает звуки. Он подумывает о том, чтобы взять подушку и спать в машине, но слишком жарко (еще один температурный рекорд, масса горячего воздуха застряла над половиной континента [климатология - скучно], хуже, чем было год назад). После очередного пинка ногами (ей нужно подрезать ногти на ногах, они похожи на чертовы когти), он снимает пижамные штаны, натягивает джинсы и с сигаретой выходит на улицу. Он садится на корточки, прислонившись спиной к бетонному кашпо с увядшей геранью, и лениво рассматривает трещины на асфальте, видные в желтом натриевом свете гудящей парковки. Майкрофт уже оставил его в покое, только написал смс-ку, когда они пересекли канадскую границу, предупреждая, что к мексиканской так легкомысленно относиться не стоит (наверное, после последних выборов у него натянутые отношения с народом; если бы не Молли, он бы назло ему поехал прямо в Матаморос[22]). Молли. Теперь между ними что-то изменилось, стало проще. Наверное, в какой-то момент каждая дружба крепнет как бетон; Ниагара была такой их точкой (Джон застрелил человека, но как можно такое сравнивать). Он думает, что мог бы сделать или сказать (почти) все, что угодно, и она приняла бы это как должное. Она не пилит его за сигареты или за то, что он слишком быстро ездит (да ей и некогда говорить), не смотрит на него как на монстра, когда он указывает на жестокую правду человеческой натуры, она всё воспринимает как должное. В ответ он пытается быть к ней добрее, прежде чем сказать что-то ужасное, думает, что может обидеть ее (теперь, когда он знает, что значит секс, любовь, личная жизнь, ему гораздо легче понять, на что люди обижаются), и, кажется, у него получается. Она говорила что-то про Сент-Луис, поехать посмотреть Арку[23]. Они могут ненадолго отложить поездку в Чикаго, все, что у них есть, это время, и оно бесконечно. ----------------------------------- Четверг, 7 августа 2012 (день 51-й). Странно, думает она. Она всегда предполагала, что Шерлок закоренелый горожанин, но после Нью-Йорка он нигде не хотел задерживаться больше чем на две ночи, ему интереснее просто ехать. Детройт, Индианаполис, Сент-Луис, Канзас-Сити, Омаха, Дэвенпорт, Чикаго (в нем они пробыли три ночи - в городе было много всего, что она хотела посмотреть, и как бы подразнить этим его, думая, что, может быть, его что-то заинтересует; но нет). Сегодня Милуоки, завтра Мэдисон. Честно говоря, ей все города начинают казаться одинаковыми. Может, у него то же самое. - Следующая остановка Сырный замок Марс[24], - говорит он, выговаривая каждое слово. Ей действительно наплевать, что это за замок, ей нравится его глупое название. Она хочет купить что-нибудь с эмблемой «Сырного замка Марс» и хранить до самой смерти; когда ее племянники будут отбирать вещи для благотворительного магазина, то подумают, что она была немного сумасшедшей, а потом кто-то, так же как она, увидит вещицу где-то среди безделушек на полке, одинокую и нелюбимую, и купит из-за ее странности. Круговорот жизни. Он откидывает голову на пассажирское сидение, слегка отклонившись в сторону, чтобы смотреть в открытое окно. Последние сорок миль он ногтем большого пальца медленно водил по краешку крышки бутылки с водой. Сегодня будет один из его молчаливых дней, думает она. Еще довольно рано, начало одиннадцатого утра; они ехали меньше часа. Может быть, через какое-то время он растормошится. Ему нужно лечиться. Она один раз предлагала ему, еще перед тем, как они уехали из Лондона, но он отказался. Как она может заставить его что-то делать, когда любая ее просьба обязательно натыкается на глухую стену. Она делала все, что могла, и каждый день напоминала себе, что этого мало. Если она когда-нибудь надолго останется одна, то расплачется. Он об этом знает. Сырный замок Марс на самом деле не замок, один только фасад, смутно его напоминающий, но в нем продают множество сортов сыра (сыра и других молочных продуктов). Она бесцельно бродит по проходам, наслаждаясь прохладным воздухом от кондиционера. В машине он есть, но когда она за рулем, она его никогда не включает; он ее усыпляет. Шерлок выкуривает сигарету и находит ее. Она знает, что он думал о миссис Хадсон, потому что глаза у него грустные. Взгляд мягче, чем даже тогда, когда он думает о Джоне, о Джоне тоже грустный, но по-другому, а как, она толком не может объяснить, но немного похож на тот взгляд, который бывает у ее брата и сестры, когда они разговаривают об отце. Обычно она не склонна к физическим проявлениям эмоций, до сих пор немного боится к нему прикоснуться (можно по пальцам сосчитать, сколько раз она делала это нарочно), но хочет, чтобы он знал – она понимает и все нормально. Она кладет руку на середину его спины; он замирает, а потом оборачивается и смотрит на нее. Проблеск вины сквозит во всех его чертах, будто она поймала его за тем, что он делает то, чего не должен был делать, потом его лицо снова становится бесстрастным. Она убирает руку, он говорит, что подождет ее в машине. Ему нужно минутку побыть одному, это нормально. Она покупает для себя чудесные безделушки (к сожалению, выбор тут меньше, чем она думала; она колебалась между стаканчиком и магнитом и купила оба) и выбирает несколько разных видов сладостей (она может себе позволить больше сахара, потому что переняла привычку Шерлока есть время от времени), потом немного поболтала с девушкой у кассы (ее свекровь была родом из Кента, фронтовой женой какого-то американского солдата); кажется, все думали, что ее акцент - хорошая причина завязать разговор. Ей стало приятно, когда девушка улыбнулась и пожелала ей счастливого пути. Шерлок прислонился к машине; выбросил еще один окурок и полез на водительское сиденье. День пропадет впустую, думает она, судя по тому, как он ведет себя. Она рада, что Джоди ушла, когда была беременна Коннором. В самом деле, пора бы им позвонить; может быть, сегодня вечером. Нет, днем - разница во времени. По крайней мере, у нее есть предлог, почему не звонила – якобы «работала». Когда она садится в машину, Шерлок роется в ее сумочке (ну и что, нет смысла в границах, это нормально), достает ее телефон, вставляет наушники и прокручивает плейлист (теперь она лучше умеет его составлять), пока не находит то, что ей нравится, а сам он едва выносит. Она принимает его извинения, хотя знает, что ему не за что извиняться. Она хочет сказать ему, что когда ты потерян, горевать - это нормально, и что ему не надо так упорно это отрицать, но ей не хочется в одиночку затрагивать эту тему. Она разворачивает леденец и кладет его в рот, потом кидает ему пакетик. Ему нужны калории. Она думает, что, может быть, сильно рискует, делая погромче, но если его будет сильно раздражать, ему надо будет только увернуть приемник. ------------------------------------------ День 54-й. Он ждет Молли за «зоной отдыха» (вряд ли тут отдохнешь, между двумя темными туалетами стоят банкоматы; он говорил ей, что она пожалеет о второй чашке кофе, и меньше чем через две минуты, когда она начала ерзать, предсказание успешно сбылось), просматривая стенд с заманивающими туристов буклетами. Видимо, на Среднем Западе есть не один, а три самых больших в мире клубка шпагата[25], наряду с неисчислимыми парками аттракционов и придорожными диковинами. Он уже повидал изрядное их количество, благодаря любви Молли к странным штуковинам (и ее постоянной потребности заполнить каждую минуту каждого дня, чтобы занять его). Только полдесятого утра, а жара уже за тридцать градусов; он устал от жары и солнца и от того, каким все ощущается далеким. Он снова не выспался, спал только три часа или около того, и все кости во всем теле ломит от усталости. И снова, как уже несколько дней подряд, глухо пульсирует в висках. Молли выходит из туалета, прижав к уху телефон, взволнованно кусая нижнюю губу. Майкрофт; она даже не вытерла до конца руки, ответила на звонок (звонит второй раз; может быть важно). - И они уверены. Хорошо. Нет, он сказал мне, что не хочет знать. – Она сжимается от страха. Один из снайперов. Он должен почувствовать что-то, облегчение, или страх, или гнев или хоть что-то, но не чувствует ничего. Пустота, безразличие, будто прижимаешь ухо к раковине. Он старается не представлять их лица, когда они узнают, но мозг нарочно подбрасывает ему эти образы, один хуже другого, словно кадры кино, мелькают злые, жесткие выражения глаз Джона, миссис Хадсон, Лейстреда - такие, каких он еще никогда у них не видел. Лицо Мориарти, когда он нажал на курок. Стремительно приближающаяся земля. Его мутит (жирный обед, яйца и кофе, густой, как деготь), он сглатывает, но знает, что его вырвет; как раз во время хватает мусорное ведро. Молли кладет руку ему на спину, и он грубо ее отталкивает. Ее телефон грохается на землю, вибрируя от еще одного входящего вызова. Пошел бы Майкрофт на хер. Он сплевывает, вытирает рот, шатаясь, идет в здание, не глядя на Молли, направляясь в мужской туалет. Он моет руки и лицо, полоскает рот, вытирает влажной салфеткой шею и горло. Возвращаются ощущения первого дня, все мышцы одновременно напряжены и расслаблены. Он должен быть в Лондоне, сделать всю работу сам. Если бы он два месяца назад сам взялся за дело, теперь бы уже все закончилось. Он смотрит на себя в зеркало. Шерлок Холмс, вы трус. Шерлок Холмс мертв. --------------------------------------------- Воскресенье, 11 августа 2012 (день 55-й). Сегодня новый день, говорит она своему отражению в зеркале. Шерлок еще спит, слава богу, спит уже ровно 13 часов. После происшествия у туалета он заставил ее поехать на озеро Девилс[26]. Его не удовлетворила прогулка по набережной. Она немного запаниковала, когда он взобрался на вершину скалы (по меньшей мере 30 футов в высоту), она ведь не такая ловкая, чтобы вскарабкаться следом. Заметив, что вверх по тропе идут другие туристы (студенческого возраста, два мальчика и три девочки), она почувствовала безмерное облегчение. Они увидели Шерлока («Ух ты, ребята! Там стоит какой-то чувак!») и с трепетом наблюдали, как он спускается вниз. Он посмотрел на одного из мальчишек и сказал: «Даже не пробуй», пристально разглядывая его левую лодыжку, и как ни в чем не бывало ушел, будто едва не довел Молли до инфаркта. Идти в ногу с ним было трудно; ее кроссовки слишком тонкие и нарядные и предназначены для хождения по мостовой, а не по буеракам. Она отстала от него, он шел намного впереди; потом вернулся от вершины и почти дотащил ее последние сто футов или около того, подведя ее к самому краю смотровой площадки. Пока она любовалась пейзажем, он придерживал ее за плечи. Конечно, вид был изумительный: светло-голубое небо, зеленые деревья, серые скалы, темно-синяя вода. На долю секунду она подумала, что, может быть, это самый романтичный момент в ее жизни, даже если она себе все напридумывала. Потом она взглянула вниз на крутой склон со множеством скалистых выступов и деревьев, на дно ущелья. Один шаг, один толчок, одна отчаянная хватка… Боже, это была ужасная мысль, она напряглась при одном воспоминании. Ее тело отреагировало неожиданно – ей было страшно, а она ощутила внезапный прилив желания, ударивший в низ живота и разнесшийся по всему телу до самых кончиков пальцев. К счастью, на ней был бюстгалтер с плотными чашечками; ее сосками можно было резать стекло. Просто адреналин заставил ее мозг направить в не том направлении ощущения от тепла и запаха Шерлока, его огромных рук, обхвативших ее обнаженные загорелые плечи; вот и все. Она высвободилась и прошла мимо него, стараясь его не касаться. Когда она пробиралась назад по тропе, ее ноги дрожали, и не только от напряжения, а Шерлок не спеша шел позади нее. По крайней мере, когда они спустились вниз, в том, что едва держится на ногах, она уже могла винить мышечную слабость и влияние обезвоживания. Она хорошо держалась, сумела усмирить себя. Когда-то давно у нее была надежда, но она смирилась со своими чувствами. И как можно было не смириться? Чем больше она рядом с ним, тем сильнее его любит. Она все еще порой чувствует почти предательство по отношению к его доверию. Это сложно; теперь в ее привязанности много всего намешано, гораздо больше, чем восхищение героем и желание. Нотки гнева, обиды и зависти переплетаются с нежностью, похожие на ту непростую любовь, которую она питает к Джоди и Нейлу, но она заботится о спокойствии и счастье Шерлока больше, чем их обоих (она ужасная сестра). Но это неважно. Пока они будут двигаться дальше, ничто неважно. Он найдет все, что искал, а она поможет ему разобраться в себе, и тогда… Ну, как будет, так будет. Она больше обеспокоена тем, что случилось. Только начало одиннадцатого, они уедут самое раннее через час. Надо пойти забронировать комнату еще на одну ночь и найти что-нибудь на завтрак. Одна нога там, другая здесь. Точно. Она открывает дверь в ванную, и, черт побери, натыкается прямо на Шерлока и его встревоженный взгляд (в странном контрасте с всклокоченной со сна головой и красным пятном на щеке в том месте, в котором на нее давила рука), прижимающего к своему переду сверток одежды. Конечно, ему не терпится, ведь он не просыпался с тех пор, как рухнул на кровать после душа, а прямо перед этим выпил почти полгаллона воды. Она извиняется и прошмыгивает мимо, идет упаковывать вещи, чтобы все уже было готово к отъезду, когда он оденется. Или примет душ, он вроде бы опять полез в ванную. Может, ей бы тоже захотелось в душ, если бы она так долго не спала. * Может, ему просто нужно поспать, думает она. Он улыбнулся, когда она вскарабкалась в Большое Зеленое Кресло[27] (хорошо, что она решила сегодня не надевать сарафан), потом предложил (предложил!) сфотографировать ее на телефон, чтобы показать дома. Он пытается быть хорошим, это странно и ему не подходит, но он весь день был оживленнее и не уходил в себя, так что она праздновала маленькую победу. Они оба устали от полуфабрикатов, обедов в забегаловках и сэндвичей; у них с собой только повседневная одежда, так что об изысканном ужине в ресторане не может быть и речи. Они едят в причудливом маленьком веганском[28] кафе с темно-фиолетовыми стенами и странными мозаиками (из пивных крышек, пуговиц, камешков, частей от кукол, обрывков бумаг; словом, всевозможных вещей), с густым, толстым слоем мастики на столешницах. На сцене на гавайских гитарах играет дуэт (две девицы лет двадцати пяти, с пирсингом, раскрашенные и одетые как «гребаные хиппи» - и дружок их такой же), поет глупые, но мелодичные песенки, а посетители, которых в этот час не очень много, радостно кричат и смеются; на это забавно смотреть. Шерлоку настолько скучно, что он не знает, куда себя деть. Чтобы занять его, она просит рассказать про посетителей. Он определяет, кто с кем спит, кто бариста и кто посыльный, что трое работают в офисе, но стараются это скрыть, один активно участвует в акциях Анонимусов в Интернете, один потихоньку лопает молочные продукты, другое этого не скрывает; список рос и рос. Кажется, хоть это смогло как-то вернуть его обратно. Она прекрасно осознает, что тешит себя такой надеждой в последний раз. На следующий день они уезжают, и по пути в отель она видит, как стекленеют его глаза. Неважно; тише едешь, дальше будешь. -------------------------------------- День 57-й. Когда они въезжают в Миннесоту, кажется, что попадают в сказку. Молли очень интересны леса, поля и небольшие городки с низкими домиками из красного кирпича на Главной Улице, живописнейшие пейзажи, в которых Америка старается предстать во всей красе. За день до этого они свернули с магистрали на второстепенную дорогу, утром купили сэндвичи, и большую часть дня просто ехали и ехали вперед. Она продолжает подсчитывать про себя, сколько он выкурил сигарет за час, за день, по ним определяя его настроение. Он мог бы пользоваться никотиновыми пластырями, но эффект от них не тот. Прошлым вечером она оставила его в номере и ушла за покупками. По какой-то неожиданной прихоти ей захотелось поискать место для кемпинга. Подростком она два раза ездила с сестрой в Гластонбери; тогда ей это нравилось. Они проходят мимо палаток, уже разбитых на полянках между деревьями; здесь обосновались две семьи опытных туристов и трое студентов. Выполнив свою обязанность по перетаскиванию тяжестей, он оставляет Молли и спускается к озеру. Он бесцельно бродит по тропинкам, то приближаясь, то удаляясь от воды, проходит по камням и между деревьями. Когда он был маленьким, лет шести или около того, то хотел быть путешественником (а пиратом еще до того; путешественник даже лучше - тот же самый дух приключений, только всё более научно; он страшно разочаровался, когда понял, что такие пираты, о которых он мечтал, не существуют уже почти лет двести или около того; на самом-то деле, он просто купился на романтику, пока не узнал о цинге и вшах). Он хотел стать первым человеком в истории, который откроет что-нибудь новое (все равно что); когда он был маленьким, то думал, что это будет легко, и только потом осознал, что люди на Земле есть почти повсюду, а эпоха открытий, которые изменили время и мир, безвозвратно прошла. Он находит мертвое дерево, рухнувшее в озеро, снимает ботинки и носки, закатывает джинсы до колен и идет по нему. Серая древесина под ногами гладкая и теплая от солнца. Он садится на том конце, где ствол исчезает в озере, свесив ноги в воду, кончиками пальцев задевая поросшие водорослям камни на дне. Нет ничего нового, время идет, и в такие мгновения это осознание всегда удручает (неважно, сколько раз оно вспоминается и задевает). Одна жизнь – известная, бесславная, обыденная – ничего не значит в Великой схеме вещей. Если один человек не откроет чего-то, за него, в конце концов, это сделают другие. Если общество готово воспринять идею, оно ее воспримет; если нет, к чему впустую тратить время (вроде как естественный отбор). Он думал, что его жизнь имела значение. Должна была иметь, он был важен людям (и тем, которым помогал, но теперь все уничтожено), а те люди важны еще для кого-то, но через сто лет от них останутся только имена и кости и больше ничего. Его разум инертен. Новых данных хватает, чтобы удержать его от перехода в небытие, но по сути это неважно. Удалить все эти бессмысленные пустяки займет больше времени, чем (случайно) узнать их. До работы он принимал наркотики. До наркотиков он был юн и пытался заставить себя наладить контакт с каждым, кто еще пытался чего-то добиться от него. Теперь в его распоряжении 3,1 квадратных миль пространства, которое никогда не сможет стать домом (3,9, если считать Аляску, Гавайи и прилегающие территории) и Молли Хупер. Прошел только месяц, а он начал тянуться к ней. Ее воображаемый долгий отпуск с необговоренной датой возвращения превращался в убивание времени, отягощенное беспокойством о состоянии психического здоровья сотоварища. Он уже боялся того момента (пока он такого не замечал, она хорошо скрывала свои самые сокровенные мысли – десятилетия практики; он поймет, когда ее маска начнет распадаться на части), когда она решит, что с нее хватит тащить такое тяжелое бремя. Она захочет уйти, а он сделает все, чтобы заставить ее остаться, потому что нет страшнее мысли, чем снова быть одному. Хотя тут есть что-то большее, в том-то самая неприятность. Он с нетерпением ждет ее часто глупых (но иногда до жути проницательных) наблюдений и того, как она угадывает, что ему нужно. Он ловит себя на том, что думает о ней чаще и не просто случайно, наблюдая и запоминая, как она смеется, каждый раз по-разному, или как выглядит ее профиль в разном освещении. Он чувствует к ней какую-то мягкую нежность, заставляет себя сдерживаться от резких и язвительных замечаний - даже больше, чем с миссис Хадсон. Это не романтический интерес. У его нет того полного ступора, который был с Ирэн Адлер. Но она была исключением, равной ему по силе воли и хитрости, и одно время он думал… Он был в нее влюблен, в этом неприятно было признаваться даже самому себе и даже сейчас (опасная помеха, проигравшая сторона). Она была совершенна, примером всего, что у него ассоциировалось со словом «женщина» (аристократическое достоинство, безупречность и пронзительная красота; тонкий вкус; она вела себя так неприступно, чтобы заставить его захотеть коснуться ее своими похотливыми руками), но доказала, что может проявлять и худшие женские черты (жестокость, лживость, двуличность). Знать о ее профессии было одновременно волнующе и страшно. Он ненавидел терять контроль, и она могла бы с удовольствием разорвать его на кусочки (легче, чем разбить зеркало, труднее, чем разрезать алмаз, с искусной точностью и четким намерением, переделать его в нечто прекрасное и только для себя); больше того, он думает, что ему бы это даже понравилось. Может, это было бы опасно (или ненормально, или непроизвольно), но сама идея поиска новых пределов дозволенного всегда была захватывающей. Они не смогли бы построить никаких прочных отношений. Несколько столкновений, будто два ягуара встретились на тропе в джунглях, чтобы бороться и спариваться… Чертова Молли Хупер и ее глупая попса (четыре ночи подряд, пока она складывала стираное белье, а он щелкал каналы по телеку, и, в конце концов, вернулся к видео. «В песне упоминались волки, откуда им быть на Шри-Ланке? Нет там никаких волков» - «Индиана Джонс». – «А-а» (опять массовая культура, надо перестать обращать на нее внимание)). Хотя было забавно смотреть, как она пытается удержаться и не подтанцовывать, будто он смертельно обидится, что ей это нравится. Он находит трещину в стволе, его мысли сплошь расстроены из-за глупой песни (и других после нее, смесь Безумия, Простого до тупости и бог еще знает чего - перестал обращать внимание, когда она пыталась сочинять сама; не так забавно); ногтем большого пальца расковыривает кусочек серой древесины. Ноги его замерзли, но сам он вспотел. Он не обыкновенный человек (постоянно пытается стереть новый скрытый смысл, как и всё, что исходит от Мориарти), но начинает понимать, что вокруг не все черное и белое, как когда-то думал. Обычные люди постоянно делают необычные вещи (как правило, странные и бессмысленные, вроде уменьшенных копий целых городов, выстроенных из спичек, или двухтонного клубка шпагата), от этих вещей зависит то, кем они себя ощущают; по большей части, он делает то же самое. Он знает, что какая-то часть его рассудка становится хрупче. Он жаждет острых ощущений, погони, опасности, просчитывать риск на грани провала. Позади мотеля, в котором они останавливались две ночи назад, после озера Девилс, была железная дорога. Он подождал поезда и отпрыгнул в сторону, и задержись он хоть на долю секунды… (слишком легко, но не достаточно - сигареты и кофе вместо кокаина, но хоть что-то). Молли могла бы проснуться и заметить, что его нет, и жадно шарила бы вокруг своим осторожным взглядом, ища его. Ему досадно, что он теперь чувствует за нее ответственность. Джон прекрасно понимал его потребность в опасности, миссис Хадсон усмехалась в своем духе «мальчишки есть мальчишки», Лейстред завидовал, Майкрофт считал ребячеством; Молли это пугало. Ему не нравилось это чувство, и почему только оно его беспокоит? Он дал ей почувствовать головокружение и желание упасть (если считать Ниагару, то уже второй раз; и больше не было никаких перил и ограждений, только они), и она отреагировала с ужасом. Не открыто, она старалась быть сильнее, но он почувствовал неровности мышц ее руки, когда коснулся ее и когда наблюдал, как она, пробираясь вниз по тропе, пытается устоять на подгибающихся ногах. Он больше не будет так делать, хотя ему хочется. Хочется, чтобы она желала этого так же, как он сам; она слишком понимает его, но не то, и самая страшная часть его существа хочет, чтобы она была такой же сумасшедшей, как и он сам. Пот струится по спине, горлу, коже головы. Он не чудовище, он не Мориарти. Он вонзается ногтями в древесину под собой, заставляя себя дышать. Слишком жарко, слишком яркий свет и слишком тихо, так твою мать, тихо. Он выгребает все из карманов (бумажник, телефон, ключи, сигареты, зажигалку) и кладет вещи на свои ботинки и соскальзывает с дерева в озеро. Джинсы внизу намокают, но ему плевать. Он поворачивается, задерживает дыхание и ныряет. Холодная вода потрясает, хотя он ожидал этого. Он переворачивается лицом вниз, держится под водой, пока в легких не начинает жечь, всплывая только тогда, когда инстинкт самосохранения берет верх и заставляет его перевернуться на спину, чтобы глотнуть воздуха. Мало, но хоть что-то. ------------------------------------ Понедельник, 13 августа 2012 (день 58-й). Кемпинг был дурацкой идеей, отныне с идеями покончено. Вчера его не было четыре часа, он бродил где-то по окрестностям, потом вернулся в мокрой одежде, улыбнулся притворно-беззаботной (знакомой) улыбкой мальчишкам (Джейсону, Тайлеру и Майку, все на последнем курсе университета Миннесоты, двое на инженерных специальностях, один на педагогической) и обнял ее за плечи, будто помечал, черт возьми, свою собственность (Тайлер угостил ее пивом, странно, и вроде бы немного смотрел на ее грудь, он был на десять лет моложе и совсем не наглый, но внимание всегда приятно), но наедине с ней за всю оставшуюся ночь не обронил и трех слов. Ей хотелось взять его за плечи и встряхнуть, закричать в лицо, что он должен… должен что-то. Бросить так вести себя. На родном наречии: «Разделить дерьмо пополам»[29]. А он бы, наверное, просто смотрел на нее. Боже, ей хочется плакать, но если она начнет, то не сможет остановиться. Понятно, что эффект от всех ее усилий временный. Он будет искать способ убить себя, и не узнает, что на самом деле пытается сделать, пока… Ну, он не узнает, потому что умрет, но она-то узнает. Он думает, что хочет чувствовать себя живым, но это не так. Он такой умный, почему он этого не понимает? Она не спала почти всю ночь, лежала поверх спального мешка в густом, душном тепле палатки (еще жарче из-за отсутствия вентиляции и близости двух их тел). Внутри сильно пахло нейлоном и «новым» кислым запахом от пота и пива, слабо тянуло сигаретами и сырым болотным ароматом растений с озера. Ей нужен свежий воздух. Только проблема в том, что Шерлок растянулся прямо перед выходом, и ей нужно совершить гимнастический подвиг, так извернуться, как в шпионском фильме с лазерным коридором, чтобы пройти мимо него, не разбудив. А она не должна его разбудить; ему нужно поспать. Ему немного лучше, когда он поспит (или он хотя бы притворяется, что лучше). Ну и черт с ним, думает она. Ему хочется куда-то бежать и делать то, что нравится, наплевав на ее чувства, на то, что она так сильно беспокоиться о нем; несправедливо, что она в одиночку тащит на себе такое бремя, так что она заслуживает десяти минут наедине с собой, чтобы пойти посмотреть на рассвет и поплескаться в озере. Она хватает свои джинсы, начиная стягивать шорты, в которых спала, и конечно, когда плечи ее упираются в землю, бедра приподнимаются в воздухе, а майка скользит вниз по животу, он резко вдыхает и поворачивает к ней голову. - Молли? Его голос хриплый со сна и он так чертовски хорошо выглядит, что она его ненавидит. - Спи. – Выходит чуть резче, чем она хотела. Она сосредоточивается на переодевании, намеренно не глядя на него. А он, конечно же, привстает, опираясь на локоть и, черт подери, смотрит, как она втискивается в джинсы. Секунду она думает, что в слабом предутреннем свете он видит каждую веснушку и родинку на ее коже. Ну и ладно, ведь его не волнует, как она выглядит. Все равно, что переодеваться перед кошкой (как-то шесть месяцев у нее жила кошка). Она садится, просовывает под себя ноги и встает на колени, хватает оставшуюся одежду, стягивает майку, надевает лифчик от купальника (вовсе не эротично, а быстро и ловко, сначала продевая руки сквозь лямки, потом наклоняясь вперед и слегка покачиваясь, чтобы все сидело прямо и аккуратно, потом застегивая); натягивает через голову топ и, спотыкаясь, пробирается к входу. Мимо него она неловко пробирается на четвереньках, но ей, черт возьми, наплевать, как она сейчас выглядит. У него хватает такта (или здравого смысла) убрать ноги с ее пути и держать рот на замке. Когда она выбирается из палатки, в ладони ей впиваются сосновые иглы. Она встает и отряхивает мусор с одной ноги, прежде чем сунуть ее в ботинок, потом с другой, и идет по тропе к озеру. Она подходит к краю причала и садится лицом к востоку, свесив ноги к воде, но до поверхности озера не достает даже кончиками пальцев. По мере того как небо окрашивается из сине-розового цвета в сине-желто-оранжевый, гнев ее ослабевает. Над водой рассвет смотрится еще красивее, и она откидывается назад, опираясь на ладони, закрывает глаза, поднимает подбородок к солнцу и дышит; концы ее волос касаются, чуть цепляясь, выбеленных дождем, снегом и солнцем досок причала. Боже, она идиотка. Так метаться. Она слышит хруст гравия на дорожке под чьими-то шагами, думает, что это Шерлок, и на мгновение ее пульс учащается. Нет, это не он (идиотка, глупая девчонка); это Майк (а может, и не Майк, тот вроде был пониже, коренастый, такой…- ох, да какая разница?). - Доброе утро, - тихо здоровается он, кивая. - Доброе, - отвечает она. Он сбрасывает шлепанцы и вешает свое полотенце на один из столбиков причала. - Вы, э-э… не возражаете, если я… - он машет в сторону озера. - Вовсе нет, - улыбается она. Он делает несколько шагов, разбегаясь, потом камнем прыгает в воду. Несколько секунд спустя он выныривает на поверхность и откидывает мокрые волосы с глаз, улыбаясь, как школьник. Господи, он почти и есть школьник. Она показывает ему два больших пальца, здорово, мол, он смеется, а потом плывет к ней. - Где твои соседи? - Еще спят. Ленивые ублюдки. А где ваш…э-э, тот парень? - Еще спит, ленивый ублюдок, - со смехом эхом отвечает она. Нет, вряд ли; он, наверное, уже ссутулился на дереве и затягивается своей утренней сигаретой, размышляя. - Значит, вы, ребята, живете здесь или просто на каникулах? - Думаю, и то и другое, - неопределенно отвечает она. - Круто, - говорит он, снова ныряя. Они продолжают болтать (она по-прежнему открывает для всех Великобританию, о чем она даже сначала не подозревала, только теперь это начинает приедаться; она напоминает себе, что он только ребенок и отвечает на все его вежливые вопросы), пока двое его приятелей, пошатываясь, не спускаются на причал. Она здоровается с ними, потом извиняется и идет обратно к лагерю. Ей не хочется в этом признаваться, но она скучает по огромности Лондона, по тому, что в нем никого не знаешь. Здесь она чужая на чужой земле, и все, что ей движет – только любопытство. Единственное нормальное, постоянное, что у нее есть – это Шерлок, и то, что считается «нормальным» очевидно абсурдно. Их отношения временные, и продлятся ровно столько, сколько ему понадобится. Но это неважно. Вот Шерлок – единственное, что важно. Он прислонился к дереву перед их (теперь расчищенным) лагерем, с зажженной сигаретой в одной руке и бутылкой воды в другой. Он сует ей воду и, не говоря ни слова, идет по направлению к автостоянке. Ну, все-таки она увидела свой рассвет, не искупалась сама, но хоть понаблюдала, как кто-то плещется в озере, вот так. Тише едешь, дальше будешь. --------------------------------------------------- День 63-й. Маленькие городишки и поля уступили место ровным, бесконечным зелено-коричневым пространствам Великих Равнин. Они ехали к тихоокеанскому побережью, и между ними и землей, по которой они оба тоскуют, пролег целый континент и океан. Надвигается буря, горизонт заволакивает черным. Молли сбрасывает туфли, высунув ноги из окна, кончиками пальцев цепляясь за верхушку зеркала. Ее тонкие как спички ноги все еще по-зимнему белые, но колени загорели, пока она ехала на пассажирском сиденье. Он сглатывает, когда внутри что-то сжимается в комок и прокатывается по спине; и в том, как напрягается его кожа, винит тяжесть в воздухе. Как только первые крупные капли дождя ударяют в лобовое стекло, он съезжает с дороги. Вдали вспыхивают молнии, небо темное как ночью или ранним утром, в низком гуле радио слышно статическое потрескивание. Молли убирает ноги с окна и закрывает его. Она молчала весь день. Вылезать из машины (клетки Фарадея[30]) было в высшей степени глупо (впереди по дороге в семидесяти футах от них ветровая турбина - молнии не всегда ударяют в самые высокие объекты), но его манит опасность, потребность снова почувствовать себя живым. Короткие ногти Молли впиваются в его предплечье, но он все равно выбегает из безопасной машины в бурю. Это великолепно. Холодный дождь быстро намачивает рубашку, добирается до слишком разгоряченной кожи, волосы прилипают ко лбу. Молли тащит его к машине, перекрикивая грохот грома. Зазубренная молния ударяет в землю в миле отсюда, выжигаясь на его сетчатке (синие-зелено-красный отсвет на внутренней стороне век); он словно чувствует это в крови. Что-то внутри него ломается, раскалываясь как тот телефонный столб, и так же рвутся провода и летят искры. Он рывком разворачивает Молли к себе, притягивает ее в объятья и ловит ее рот в неистовом поцелуе. Они так близко друг к другу, мокрая кожа прижимается к мокрой коже, они одно существо. Если в него ударит молния, то заряд достанется им обоим (много точек соприкосновения, вода - проводник, она босая стоит на мокрой земле), оба умрут сразу (прямое попадание почти всегда смертельно - 10-30 % летальных исходов; не важно); никто из них больше не хочет ждать. Она кусает его за губу и отталкивает, берет за руку и тащит в машину (несмотря на то, что тащит его из всех сил, ему ничего бы не стоило сопротивляться), нашаривая позади себя ручку дверцы и открывая ее, толкая его на заднее сиденье, забираясь следом и закрывая дверцу. Она покраснела от напряжения и гнева, на шее у нее бьется пульс. Через мокрую ткань сарафана он видит очертания ее сосков, тонкая струйка воды с ее волос капает на его ключицу. Во влажном салоне автомобиля он чувствует запах Молли, дождя, страха и возбуждения. Он облизывает то место, где она его укусила (привкус металлический, но укус не настолько сильный, чтобы пошла кровь; синтетический вкус вишневого бальзама для губ); ее глаза следят за этим движением (зрачки расширены). У него по телу мурашки, но не от воды на коже и не от электричества в воздухе, а потом Молли хватает его за волосы и снова кусает его губы с гораздо большей агрессивностью, чем он от нее ожидал. Он никогда раньше по-настоящему не целовался с женщинами, но Молли слишком неистова, чтобы заметить его неумелость. Она коленом втискивается между его бедром и спинкой сиденья, поставив вторую ногу на пол, прижимает его спиной к дверце, костяшки ее пальцев (все еще в его волосах, дергают и выкручивают, это больно; [не хочу ее отпускать]) стучат о стекло. В отместку она снова прикусывает его нижнюю губу, будто он виноват, что у нее на суставах потом останутся синяки. Когда она снова меняет положение, он хватает ее за талию, чтобы его эрекция соприкасалась с ее естеством. Она покачивает бедрами, задыхаясь в его рот, и он дергается под ней от этого ощущения. Он хочет оттолкнуть ее, потому что всё слишком быстро и слишком много; но в то же самое время хочет, чтобы она прикасалась к нему, целовала, трахнула, сделала все, что угодно. Его рука находит ее грудь, обхватывая ее ладонью через липнущую ткань сарафана; он проводит кончиками пальцев по шву через сосок, ощущая цветочный рисунок кружева ее лифчика; она издает высокий пронзительный звук и разрывает поцелуй, прижимаясь губами к его челюсти, шее (о боже, шее). Она отпускает его волосы и чуть отстраняется, вслепую тянясь к его поясу (и о боже, она действительно, действительно собирается к нему прикоснуться, никто еще не прикасался к нему, только врачи на медицинском осмотре, и он не может…не знает, что делать; знает, чего хочет его тело – это порыв, только порыв; и она очень мягкая, на вкус как искусственная вишня, кока-кола и шведская рыба, которую она ела, потому что они пропустили обед (красная помада – красный – единственный цвет, кроме черного и белого, который может различать новорожденный; сексуальный сигнал, означающий готовность к спариванию; цвет насыщенной кислородом крови, не хватает кислорода, о боже); знает, что не должен, потому что как только познает, то никогда не захочет перестать (как с сигаретами – пачка в бардачке почти пустая), как с кокаином (почему он не прекратит все это? теперь он другой человек))); быстрыми ловкими пальцами расстегивая пряжку. Кровь стучит в его ушах так же, как дождь барабанит по крыше машины (как вода в водопаде) и он уступает, заставляя себя расслабиться. Все его внимание сосредотачивается на Молли и том месте, где соприкасается их обнаженная кожа; одежда поспешно сталкивается в сторону, и она опускается на него, принимая его в свое тело, и он хочет большего. Он едва входит полностью, как она дергается, начинает содрогаться и сокращается вокруг него, и это самое невероятное физическое ощущение, которое он когда-либо испытывал. Секунды (минуты, часы) спустя он притягивает ее за бедра, насаживает на себя и кончает внутри нее. Она целует его шею, подбородок, челюсть, губы, он слабо отвечает, думая, что пересек еще одну черту, к которой даже близко подходить был не должен (и продолжит переступать и переступит их все, пока не останется ни одной). Молли отстраняется, и он осознает, что его немного трясет; судя по ее лицу, она думает, что сделала что-то невыразимо ужасное, чуть ли не изнасиловала его. - О боже, прости, я…я не хотела… со мной раньше такого не было… Она сжимает свои припухшие от поцелуев губы (рот теперь не кажется слишком маленьким) и неловко слезает с него, пытаясь можно дальше отстраниться. Он должен сказать что-то, но не знает что; в его голове произошло короткое замыкание, и он всем существом тянется к ней, потому что все, о чем может думать - чтобы притянуть ее к себе и неуклюже прижать к груди. Ему неудобно, дверца впивается в спину, а ремень безопасности в голую задницу; в паху липко от секса, и мокрая одежда непривычно трется о кожу; ее локоть упирается в его ребро, а плечо опасно близко от его кадыка. - Я тоже никогда ничего такого не делал раньше. – Собственный голос со стороны звучит хрипло. Он скорее чувствует, а не слышит, повисшую тишину. Она напрягается и пытается сесть так, чтобы посмотреть на него. Он пользуется возможностью, чтобы подтянуть свои трусы и джинсы, потому что не хочет иметь необходимый (и наверняка мучительный) разговор с выставленным напоказ членом. - Что, как, «в машине» или что-то еще, а, что? - Полового акта, Молли. - О боже мой. Прости, нет, я не хотела – я имею в виду, что ничего такого… - Молли. – Он кладет руку на сидение и отталкивается от двери, поправляя одежду. - Почему ты тогда – позволил мне? – Жалобно, смущенно. - Я первым поцеловал тебя. Она притихает, он чувствует, как внутри нее мучительными узлами завязывается вина. - Не то что бы я цеплялся за свою девственность в силу каких-то дурацких понятий типа «настоящая любовь умирает, как только они поспешат прыгнуть в койку, что для девушки это оскорбительно» - и все такое. Когда я был моложе и любопытнее, не выдавалось случая, а когда стал старше, то думал, что остаток жизни мне будет лучше прожить без этого. Если упрощать, то, по сути, он сказал правду. Может быть, потом он объяснит яснее, но сейчас произошло что-то новое, острое, ошеломляющее (как после взрыва), ему надо быть осторожным, пока они не обретут почву под ногами. После такого они не смогут притворяться, что ничего не случилось. - Так, э-э, и что же теперь? – она уставилась на верхнюю пуговицу его рубашки. - Ужасно банально, но думаю, что хочу сигарету. Молли слабо улыбается, ползет через переднее сиденье, балансируя на одной ноге и нашаривая бардачок, чуть не ударив его в лицо другой ногой. Он хватает ее за лодыжку, чтобы поддержать, она, ворча, открывает защелку «бардачка» и выуживает пачку. Не оборачиваясь, она протягивает ему ее, поворачивает ключ зажигания, чтобы опустить окно, потом с бутылкой «Колы» возвращается на сиденье рядом с ним («Кола» стала теплая и потеряла резкость, но он берет, что предлагают). Он прикуривает сигарету и выпускает дым в окно, наблюдая, как он клубится в дожде (ливень теперь ослаб, буря проходит, жара наконец-то – хотя бы временно – спала). - Я предохраняюсь и я чистая, так что тебе не надо беспокоиться… ни о чем, - говорит она, скромно сложив руки на коленях. - Зачем ты предохраняешься? – Он думал, что она оставила надежду, и казалось, она не из тех, кто занимается незащищенным одноразовым сексом (и дело не в том, что до сих пор у нее не хватало времени и энергии, чтобы пойти и найти кого-нибудь на ночь). Это не таблетки, он бы заметил, если бы она каждый день принимала что-то, не спираль (увидел бы). Значит, что-то еще. - Я предохраняюсь уже несколько лет, по большей части, когда у меня нет, гм, дней. - А. – Он совсем забыл про это, хотя знал, что у здоровых женщин регулярно бывают менструации. Просто он никогда не жил ни с одной женщиной детородного возраста, вот и опускал такую неважную деталь. Вообще-то, хорошо бы знать, если они решат сделать это привычкой. Он затягивается сигаретой. – У тебя всегда так быстро наступает оргазм? Я думал, обычно для обеих сторон нужно больше времени. Молли отворачивается, сильно покраснев. – А, это, ах, да, не очень долго. Это не совсем, э-э, нормально, по сравнению с…гм, большинством женщин, с которыми я разговаривала. Думаю, они мне не верят. - А ты можешь испытать несколько оргазмов? - Иногда. – Она смотрит в окно. - Тебя это смущает. - Просто странно. Не…э-э, разговаривать об этом с тобой. Ну, это слишком, но… я. Необычно. - М-мм. И тебя волнует, что думают другие люди? - Иногда. В универе у меня был парень, который думал, что это…странно. – Судя по тому, как она морщит нос, «странно» в данном случае мягкая форма фразы «вызывает недоумение и отталкивает». - Это же глупо. - Да, немного. Несколько мгновений они молчат. - Я сейчас, э-э, пойду достану из багажника какие-нибудь вещи, чтобы переодеться. Тебе что-нибудь принести? Он машет рукой. – Через минуту я сам что-нибудь возьму. Он стряхивает пепел в окно и откидывает голову на спинку сиденья. Он будто немного пьян - мысли текут ленивыми, бесцельными кругами. Если он скажет ей, что никогда больше не хочет такого, ее это оттолкнет, она будет продолжать думать, что изнасиловала его. Хочет ли он снова? Он понимает, чем это может обернуться – зависимостью, но он уже так врос в Молли, что не смог бы отделить ее от себя, даже если бы попытался, не потеряв… что-то. Самого себя, но ведь самого себя он уже потерял. Нового себя, кто бы он ни был. Будет ли она теперь чего-то ждать от него? Она не настолько глупа, чтобы думать о себе как о его подруге (а она не подруга?). Человек, которого называли ублюдком больше раз, чем он может вспомнить, немногое сможет ей предложить. Майкрофт платит Молли, чтобы она присматривала за ним, это нормально, она все равно бы присматривала, так почему бы не получать за это деньги от кого-то, для кого заплатить – раз плюнуть? Она сама понимает, что тут все логично, так что никаких проблем нет. Что же теперь будет? Будет ли она возражать насчет денег или секса, пытаться заставить его делать так, как она хочет? Разве он сам возражает? Вот почему отношения не его территория; слишком много вопросов, слишком расплывчатые ответы. Молли захлопывает багажник и возвращается в машину, на этот раз на переднее пассажирское сиденье. Он смотрит, как она переодевается, и видит значительно меньше, чем уже видел раньше (время от времени урывками в разных ситуациях). Он последний раз затягивается сигаретой и выбрасывает окурок в окно, потом берет у Молли ключи и находит себе сухую рубашку. На остальную одежду ему плевать. * Спустя два часа напряженной тишины они подъезжают к парковке отеля «Бисмарк Супер 8» в Бисмарке[31]. Молли нервно возится с ремнем безопасности, потом поворачивается к нему лицом. - Так, э-э, одна комната? - До Сиэтла брать две слишком рискованно. - Одна кровать или две? – В голосе пополам надежда и покорность, но она спокойно воспримет все, что бы он ей не ответил. Она бы не спросила, если бы сама не хотела спать (хотя бы просто спать) рядом с ним, так что это ее своеобразная попытка рыцарства. - Одна. - Ладно. – Она кажется расстроенной, разве он неправильно понял ситуацию? Они оплачивают номер, принимают душ и переодеваются, решают, где пообедать - их обычный распорядок. Они идут в закусочную (ему редко хочется чего-нибудь особенного, но сейчас слюнки текут при мысли о красном мясе - должно быть, что-то инстинктивное). Молли нервничает, едва прикасается к своей тарелке (а он знает, что она любит куриные чипсы и картофель фри; тем более, что их везде, где они ели, готовят почти одинаково) и смотрит на него. Вернувшись в номер, Молли как обычно в ванной переодевается в пижаму, чистит зубы и залезает в постель (она обычно спит на правой стороне, даже если левая ближе к стене). Еще рано, нет и десяти часов, но она включает телевизор (обычно под него она занимается другими делами, перекладывает вещи в чемодане или планирует завтрашний день). Настроение Молли влияет на него; он оживлен, хотя должен бы впасть в кому из-за сочетания еды и путешествия (и секса). Он выключает свет в ванной и забирается в постель, оставляя между ними привычное осторожное пространство в восемь дюймов. Он хочет прикоснуться к ней (и надеется еще раз заняться сексом, потому что решил - да, он хочет этого - пока секс не превратится в проблему; тогда он сам с собой снова все переиграет, как делал с любой другой зависимостью), хотя даже просто чувствовать теплую тяжесть ее тела рядом с собой будет хорошо; мысль об объятьях должна быть неприятна, но нет), но не знает, с чего начать. - Молли. - Хмм? - Тебе не по себе. - Нет. - Ты вжала голову в плечи, и так вцепилась в пульт, что можешь разломить его пополам. Назвать тебе все признаки? - Нет. Разглядывает каждую ее черту: нельзя, так не хорошо (вообще, но особенно сейчас). - Я просто… э-э… я не хочу…Я знаю, что я не… я не знаю, что сейчас происходит. А. Она все еще хочет быть его девушкой, хочет какого-то доказательства… Чего? Чувства? Верности? Он мог бы легко показать их, но и то и другое было бы не совсем правдой, и вряд ли она бы приняла их (слишком хорошо, чтобы быть правдой; это все ее оптимизм, хотя в глубине души она реалистка). Он понимает, что слишком растерян для того, чтобы говорить. А ведь сейчас важно именно то, что он скажет и как скажет. Он не знает, как обычные люди справляются с такими вещами. - Правда, это не моя территория. – Выходит как-то с сожалением, а он хотел, чтобы звучало нейтрально. - Я знаю. – Кажется, она печальна, но скрывает это. Он не знает, о чем она думает, но, наверное, так она представляла самый худший вариант развития событий, а он так беспомощен и ничем не может ей помочь. И…ему не нравится ощущение беспомощности. Оно более знакомо, чем то волнение, которое возникает, когда он признается, что пренебрегает мнением большинства людей. - Скажи мне, чего ты хочешь. – Он дает ей право высказаться, потому что поймет, если она солжет. Она вздыхает и выключает телевизор, оставив комнату в почти полной темноте (ей легче говорить, если она думает, что за ней не наблюдают). Она поворачивается на другой бок лицом к нему (чувствует, что надо говорить в глаза). Он повторяет ее позу, превращая их общение в разговор, а не просто в монолог. - Честно? Я не знаю. Все изменилось, даже еще до того, как мы…занимались сексом. Мы не… - Она переводит дыхание. – Я действительно думала, что влюблена в тебя, но я не… тогда я тебя не знала. Сказала в прошедшем времени. Он настолько пал в ее глазах за последние два месяца? – О-о. - Нет… я имею в виду – да. Люблю тебя, – тихим голосом говорит она; боится признаться. Он покрывается мурашками с головы до пят, его бросает в жар и в холод (как внезапная гипотония, но это не то) и густое чувство застревает в горле; он краснеет. Странное сочетание ощущений. - Но сейчас по-другому. Я привыкла думать… Неважно. Я… Я приму любое твое решение, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным…делать вид, что мы те, кем друг другу не являемся, просто чтобы попытаться доставить мне радость. Я знаю, ради меня ты иногда так делаешь, но я не хочу, чтобы ты так делал. Он удивляется, как ей в такой трудный период удается быть такой бескорыстной. Ее бескорыстность должна оттолкнуть его (так уже было однажды, но тогда он не понимал самопожертвования). - Молли, можно я тебя еще раз поцелую? – Его коробит от того, как формально и высокопарно звучит эта фраза, но он не хочет, как раньше, в чем-то ошибиться. - М-можно. Она придвигается ближе, и он тянется к ней, проводя ладонью по ее руке и обхватывая челюсть. В таком положении им неудобно, он не так уверен в себе, как раньше; он нежно прикасается к ее губам, надеясь, что сможет передать странное новое чувство, растущее внутри него. Они обмениваются короткими, почти целомудренными поцелуями, каждый из которых длится чуть дольше, чем предыдущий, а потом это превращается в непрерывное скольжение и нажатие губ и … Слишком много чувств и все сразу, чтобы назвать их, но они не подавляют его (вернее, да, но в хорошем смысле). Все не так, как в первый раз. Теперь они не спешат, медленно познавая друг друга; есть только вопросы, ответы и заверения, особый вид общения, абсолютно не похожий на все, что он раньше связывал с понятием «секс». Он смутно думает, что не хотел бы такой… интимности с кем-то еще, но это Молли, он доверяет ей, и потому все хорошо. Сознание в размытом пятне ощущений, от рук, губ и кожи, желание приятно затуманивает мысли (как морфин, но еще лучше). Она тянет его на себя сверху, он двигает бедрами между ее раздвинутых ног, имитируя фрикции. Они все еще полуодеты, сбросили рубашки, но остались в нижнем белье, целуя друг другу плечи и шею. Они столько целуются в губы, он никогда не думал, что это может быть так приятно. Она царапает его спину и умоляет не останавливаться; он нажимает сильнее, и она кончает, прикусывая мочку его уха и тяжело выдыхая его имя; это намного эротичнее, чем любая из его фантазий. Он заставляет себя успокоиться; сейчас ему хочется попробовать намного больше, чем в первый раз, но он понятия не имеет, сколько у него длится рефрактерный период (наверное, меньше, чем теперешние шесть часов, но он последние 20 лет ничего такого не испытывал и предпочел бы подождать, прежде чем начинать экспериментировать). Он целует ее тело, опускаясь ниже, сравнивая чувствительность ее кожи до и после оргазма, и стараясь делать так, как ей больше нравится (правда, еще неуклюже, но он всегда очень быстро учился). Он хочет попробовать оральный секс; некоторые мужчины его любят, другие терпеть не могут, у него самого всегда было к нему двойственное отношение (но это раньше; запах Молли вызывает у него инстинктивное слюноотделение, и он хочет проверить свой непроизвольный подсознательный отклик). Она скользкая и горячая и сразу отзывается на первое прикосновение его языка. Он чувствует в ее вкусе нотку самого себя, и в нем вспыхивает что-то глубокое, мрачное и собственническое; это его. Он разберется с этой мыслью позже, когда голова станет ясной (если когда-нибудь вообще станет). Она заставляет его остановиться, пока не испытала еще один оргазм, торопит, но он совсем не против. Он нависает над ней, она направляет его внутрь себя, и оба они стонут от этого ощущения. Кажется, он не может найти ритм, каждый толчок и скольжение подводят его слишком близко к краю, и он удивляется, когда она упирается пятками в матрас и начинает трахать его. Он близко, но ему надо быть еще ближе; он просовывает под нее руки, сжимает пальцами ее плечи, говорит ей обернуть ноги вокруг его талии, и о, боже, да, она первая, и секундой позже он следует за ней. Это опасно совершенно по-новому, думает он после, сползая вниз по ее телу, прижимаясь щекой к потной, раскрасневшейся коже под ее грудью, крепко обнимая за ее ребра. Он знал, что так будет. ------------------------------------------- Воскресенье, 19 августа 2012 г. (день 64-й). «О, - лениво думает она через несколько секунд после пробуждения, - это на самом деле случилось». Она чувствует что-то близкое к панике. Шерлок крепко обнимает ее, просунув одну руку между ее плечом и подушкой, другой захватывая ее поперек туловища, его расслабленные пальцы лежат на ее груди; одна нога втиснута между ее липких бедер, мягкий член касается задницы. Она была такой эгоисткой, пытаясь выставить всю ситуацию так, будто делает все, как нужно Шерлоку, а на самом деле вышло так, как нужно ей. Нет, не совсем правда. И… она не знает, что случилось там, на дороге. Она не спрашивала, почему он поцеловал ее. Он не любит ее (какое поразительное открытие); она думает… она не знает, что думать. Он выглядел нелепо и страшно, а в глазах у него была такая тоска, что ее мозг просто отключился. Немного страшно, что он девственник. Из какого-то принципа он отказался от секса, заставив себя думать, что без него будет проще жить. Она знает, что не ее женские уловки заставили его нарушить целомудренную жизнь, что это не ее вина, но… И потом, после, когда он спросил ее (в своей манере, как он всегда спрашивает о чем-нибудь), чего она хочет, она вела себя как дура, а он был так мил, как мог, и … Для него это просто еще один способ отвлечься. Скоро ему станет скучно, она скажет, что все в порядке, все вернется на круги своя, и они будут продолжать притворяться, что все хорошо. Будет больно, но она вытерпит. Разве она не терпит все время? Наверное, она поступает плохо, потому что всеми правдами и неправдами хочет продолжать это столько, сколько сможет. Он не в своем уме, и она не должна, действительно не должна, нужно вести себя нравственно и праведно, но она так долго была одинока, а он провел ее через ад, и она так сильно его любит… Его дыхание меняется, кончики пальцев подрагивают на ее груди; за несколько секунд он совсем просыпается. Она боялась этого момента. Он убирает руку с ее груди и переворачивается, ноги остается втиснутой между ее бедер, а плечи его лежат на кровати. - Молли, моя рука спит, - говорит он тихо, стараясь не толкнуть ее и не потянуть за волосы, пока убирал руку. - Извини, - отвечает она, собственный голос кажется ей слишком громким. Она неуклюже выбирается из его объятий; горячая от сна, липкая кожа неудобно трется, когда она двигает ногами. Она садится, придерживая спереди простыню. В номере все еще темно; свет раннего утра просачивается из-за края штор. 6:37 утра. Тишина длится вечно (меньше минуты, потому что когда она смотрит на часы, стрелки показывают 6:38), а потом холодные пальцы Шерлока гладят ее поясницу. Она вздрагивает и по его легкому фырканью понимает, что он усмехается. Ее кожа покрывается мурашками. Она вспоминает, как он прикасался к ней прошлой ночью, вовсе не робко, но все же… с уважением – да, это подходящее слово. Что-то между благоговением и бесстрастностью, но ни то, ни другое. Конечно, это было совсем не похоже на ее фантазии (в которых он был намного опытнее и - вот стыд-то - совсем без ума от нее), но ночью было лучше, потому что реально (и потому же хуже). Она отчего-то нервничает даже больше, чем прошлой ночью. У нее не такой уж блестящий послужной список из серии «на утро после». - Так, э, кофе? - Надо обязательно одеваться, так что нет. - О, я не против, я сама пойду и принесу. Бесплатный завтрак, ты даже можешь заказать вафли, которые они сами пекут… - «Вафли, Молли? Серьезно?» - или, я уверена, у них есть фрукты, йогурт или ка… Она замолкает, когда Шерлок садится, обхватывает рукой ее подбородок, поворачивая лицом к себе, и целует. Он даже не обращает внимания на ее утреннее дыхание (хотя у самого не лучше). И Господи Боже, как он целуется. Она мечтала об этом, но знала, что у него не было никакого опыта, но его поцелуи словно специально созданы для нее… Ну-ну. Он снова хочет ее на спине, она совсем не против. Он тут же ложится между ее ног, головка члена задевает кожу ее бедра, опирается на локоть, целуя ее, ладонями гладя грудь, беспощадно перекатывая сосок между пальцами. Господи, она уже так близко, только от этого. Обычно она протестует и пытается отсрочить неизбежное (потому что все парни, с которыми она была, сначала мнили себя секс-богами, но потом им это надоедало или они обвиняли ее, но она не хочет, чтобы то же самое случилось с Шерлоком), но, очевидно, он не в настроении для сонного, растянутого утреннего секса. Он сдвигается так, чтобы его бедра оказались вровень с ее, слегка помогает себе рукой, направляя себя, и скользит внутрь нее. Он убирает руку с ее груди и подхватывает под ее колено, забрасывая его себе на талию. Он двигается медленными, резкими толчками, но ей обычно слишком многого и не надо. Обычно она не очень громкая, потому что рядом всегда были соседи или товарищи по общежитию, так что надо было молчать; теперь ей по-настоящему наплевать на семью туристов с маленькими детьми или чью-то бабушку за стеной. Шерлок такой же громкий, задушенно стонет обрывки слов ей в рот, вперемежку ее имя и что-то вроде «дай мне почувствовать это» (наполовину просящим, наполовину повелевающим тоном), этого хватает, чтобы она кончила. Он держится чуть дольше, чем первые два раза (хотя не очень), и кончает, оставаясь внутри нее, пока член не обмякает и не выскальзывает сам. Она действительно не ожидала, что он любит обниматься, совсем не тот тип, что любит после секса лежать на другой стороне кровати, едва касаясь, и при первой возможности сбегает. Как она могла так ошибаться. Он крепко ее обнимает, и когда немного успокаивается, кончиками пальцев прослеживает плавные линии и изгибы ее тела, будто наносит топографическую карту (у него хорошо бы получилось ее нарисовать, у него все хорошо получается). Это невыносимо интимно, и какая-то часть ее хочет закричать, потому что это не… Это не то, чего она хочет. Но хоть что-то, и сейчас это все, что у нее есть. --------------------------------------- День 65. Часов в десять утра они уезжают из Бисмарка. Искушение остаться в постели с Молли, обвившейся вокруг него, боролось с желанием ехать дальше; в конце концов, после такого долгого бесцельного брожения победила идея доехать до какого-то конкретного места. После двухмесячной изнуряющей жары разгара лета наконец стало прохладнее. Было все-таки жарче, чем надо, но несравнимо более сносно. Молли сидит в пассажирском сиденье, расслабленная и помятая (отвратительно, но в нем немного взыграла мужская гордость, хотя и заслуженная); на бледной коже ее горла выделяются красно-фиолетовые следы от зубов (совсем безрассудно находить их такими привлекательными). Он не ошибался в разрушительной силе нейрохимии любви, но сейчас это не имеет значения. Ему не нужно, чтобы его ум был острым, как бритва. Неважно, что мысли его блуждают, потому что они постоянно по кругу возвращаются к Молли, даже не приближаясь к опасной черте, отделяющей его от того, от чего он вынужден был отказаться. Он знает, что секс это просто еще одно сильное переживание, со временем он ему приестся, но сейчас помогает ему справиться и выжить. ---------------------------------------- Четверг, 23 августа 2012 г. (день 68-й). - Нам повезло. У них оказался свободный номер, - говорит она, болтая ключом от номера на пластиковом лососе. – О, и тут не курят, так что, э-э, если хочешь, можешь докурить сейчас. Шерлок прислонился к машине, скрестив лодыжки и опершись руками на багажник позади себя в своей «курительной позе». Он кажется таким далеким. Он вел машину с тех пор, как они решили поехать на побережье, почти неделю назад. Сегодня они провели 11 часов в дороге, включая проезд через Сиэттл и переправку на пароме, почти 400 миль. Хорошо, когда у него есть цель, думает она, даже если эта цель в конечном итоге обернется против нее. Номер на втором этаже отеля, с видом на залив. Шерлок идет в душ, а она выходит на улицу и смотрит на солнце над водой. Она никогда не думала, что устанет от красот природы, но великолепный закат только напоминает о том, насколько это место чужое. Она перестала покупать открытки и случайные безделушки. Ну, почти. В Бозмене[32] она купила серебряный браслет с бирюзовыми вставками с тандербердовским[33] мотивом. Она редко носит украшения, браслет коротковат и не очень подходит к ее стилю; она купила его спонтанно. На прилавке была крохотная табличка, объясняющая миф о громовержце, и это напомнило ей Шерлока (голос, как гром, глаза, как молнии; то, что случилось во время бури). Нужно же как-то расходовать деньги Майкрофта, но она все равно немного чувствовала себя сентиментальной дурой. Ей нравится вес браслета, и то, как он смотрится на ее загорелой коже. Она никогда не могла носить длинные, тонкие струящиеся юбки, или выглядеть красивой, не прилагая особых усилий, как те женщины, которые выбегают в магазин, умудряясь при этом смотреться как фотомодель, но на мгновение она притворяется, что может так же, что спокойная и добрая, а не старомодная, странная и нервная. Шерлок подходит бочком и становится рядом с ней, глядя на воду. Он устал, и не только из-за того, что провел целый день за рулем. Ужасно, но сейчас она не может находиться с ним так близко. Она хочет обнять его и сказать, что все будет хорошо, но это не так. Она просто не может врать. Она кладет свою руку на его и быстро ее пожимает, потом разворачивается и уходит в номер. Она берет с собой ванную футболку и шорты, в которых спит; она не очень голодная, поэтому нет смысла одеваться, чтобы потом переодеваться снова. Неделю назад она бы обеспокоилась, что он остался где-то один и не возвращался. Ее все еще немного тревожно, но она чувствует, что должна больше доверять ему. С Бисмарка особенно сильно ничего не изменилось; кроме секса, эта поганая взаимозависимость все усложнила, как она и думала (до сих пор). Нет даже ложного спокойствия, потому что она знает, что долго все это не продлиться. Завтра вряд ли что-то наладится, думает она. Они поедут так далеко, как получится, но не пересекая границу (и его брат предупредил ее, чтобы они ни в коем случае снова этого не делали). Шерлоку этого будет мало, потому что с тех пор как они уехали из Миннесоты, мысль прорваться в Канаду стала его навязчивой идеей. Ей придется смириться с последствиями, какими бы они не были. Если случится самое худшее, она позвонит Майкрофту, и он поместит Шерлока в клинику или что-нибудь сделает. У этого человека достаточно связей, чтобы найти где-нибудь не привлекающую внимания лечебницу, уверена она. Она не может об этом думать. * Она испуганно просыпается, когда слышит ключ в замке. На часах около полуночи, его не было где-то три часа. Он ничего не говорит, но знает, что она проснулась. Она наблюдает, как он раздевается в мерцающем свете телевизора. Он проскальзывает в постель рядом с ней - холодный, от него пахнет океаном, запускает руку ей под рубашку и сзади прижимается губами к шее, но она не чувствует, что он пытается начать что-то. - Все нормально? - Мм. За последние пять лет на побережье моря Салиш34 нашли 14 человеческих ног. - А 15-ю не нашли? - Нет, - слегка разочарованно говорит он. - Хмм, - она чувствует, как снова погружается в дрему. - Молли. Пока не засыпай, - он начинает задирать ее футболку, пытаясь снять ее. - Ты не устал? - Устал. Я не хочу заниматься сексом. Просто хочу, чтобы на тебе не было футболки. - Ох. Ладно. Она садится и неуклюже стягивает футболку, «помощь» Шерлока только мешает. Как только она ложится на свою сторону кровати, он обнимает ее поперек талии и вплотную притягивает к себе, зарываясь носом в ее волосы. Он очень ласковый по ночам, думает она. Днем он прикасается к ней примерно столько же, сколько и всегда (хотя теперь рука на ее плече задерживается немного дольше, припоминает она), но ночью кажется, что ему всё никак не хватает ее кожи. - Какая же ты другая? – бормочет он ей в затылок. Она думает, что он спрашивает самого себя, бормоча как всегда, и не стала возражать, что она не их тех, кто меняется, он просто не удосужился приглядеться к ней раньше. ------------------------------------------ День 69. Мыс Алава[35] самая западная точка в континентальной части Соединенных штатов. Они заехали так далеко, как могли, и все же недостаточно далеко. Нет такого места, которое будет так далеко, как надо, и только теперь, стоя на берегу Тихого океана, понимаешь это. Его тело в клетке, разум в ловушке; вся планета клетка для его неспособного выбраться из нее тела. Волны плещутся у их босых ног, рука Молли маленькая и прохладная, как прилив, мягко накатывающий на каменистый берег. ------------------------------------ Суббота, 25 августа 2012 г. (день 70-й). - Я узнала, что значат надписи на футболках, - говорит она, садясь обратно в машину. – Видимо, это то место, где снимали «Сумерки». Она протягивает ему кофе и ставит свой на полочку. Когда они еще были в лесу, начался дождь, они оба промокли и замерзли. Она была бы очень рада чашке хорошего чая, но ей нужен кофеин. Она вновь выбирает, куда им поехать, хочет сфотографировать для Джоди родной город Курта Кобейна[36], может быть, позвонить ей из-под моста, под которым была написана песня[37]. Завтра, после того, как они хорошенько выспятся. - Надписи. Фильм? – Он пытается казаться заинтересованным, но сам далеко, далеко. - И книги. - А-а. - Вампиры. Хорошо, что ты сейчас загорел, и не ходишь в своем пальто, иначе мне бы пришлось отгонять от тебя девиц, - говорит она, потом съеживается. Они никогда не говорят о Лондоне - негласное правило. И фраза прозвучала как-то смутно собственнически, и она не хочет, чтобы он подумал, будто она думает… - Ты думаешь, что я похож на вампира. – Это вопрос. - Нет… точно? Я имею в виду немного, может быть. Хотя теперь больше похож на Джонатана Крика, только с волосами. – Ему очень нужно подстричься; после Лондона он ни разу не стригся, волосы постоянно падают на глаза. Он поднимает бровь. - Кретин из QI[38]. – Он должен помнить, они смотрели это шоу накануне вечером по «ВВС Америка». Скорее, она смотрела, пока он изучал ее кончиками пальцев (будто с их помощью запоминал ее; он был очень молчаливый, но, по крайней мере, держал себя в руках). Он кажется слегка оскорбленным, но это хороший знак. - Может быть, еще немного на Роджера Смита и Тима Бертона. «Эдвард-руки-ножницы», - поддразнивает она. Что угодно, чтобы загладить свою маленькую оплошность. – Можешь посмотреть в «Гугле», я подожду. Он хмурится, но достает из кармана телефон. Он фыркает и кривится, потом она слышит из его мобильного первые аккорды песни «В пятницу я влюблен». - Поменяемся местами. Я поведу. Мы больше никогда не будем такое слушать. - Уверен? Я закачала телефон почти всего «Смотрю на море»[39]. – Она усмехается. Он хочет отвлечься, и значит, она может ему помочь. - Нет. – Он растягивает слово, глаза его расширяются. Она смеется, он усмехается ей в ответ. Она помнит, что в такие моменты, несмотря ни на что, они настоящие товарищи (все остальное время это ощущение бывает так редко). Чтобы двигаться дальше, ей надо держаться за это чувство. ------------------------------------- День 71-й. - Молли. - Хмм? – Он накручивает на палец прядь ее волос и чувствует, как ее голос отдается в его ключицу. - Ты хочешь вернуться? – Ему не нужно пояснять куда, она знает. В Абердине холодно и постоянно идет дождь; порывы ветра и сырость слишком напоминают Лондон. Целый день они пролежали, свернувшись под одеялом, дремали и время от времени обменивались нежными поцелуями и ласками, которые ни к чему не вели. Тоска по дому. Он никогда не думал, что будет искать утешения в чем-то подобном. - А ты? – Уходит от ответа. Равнозначно ее «да». - Майкрофт сказал тебе о втором. – Он прочел это в ее глазах, когда она вернулась с завтраком. Она крепче обнимает его за талию. – Да. - Кто остался? Он уже знает, он с самого начала знал, в каком порядке (самого главного и самого лучшего из людей Мориарти выследить труднее всего). Он не знает, почему спросил ее. Проверяет ее, может быть. Проверяет себя. - Ты сказал мне не говорить тебе. - Но ты хочешь сказать. - Мм. – Уклончиво. Она думает, что защищает его. Он слышит звук ее дыхания, чувствует через футболку каждый выдох. Она проводит по обеим сторонам Y-образного выреза на его груди. У нее искаженное чувство романтики, думает он, но оно ей подходит. Им обоим. --------------------------------- Среда, 29 августа 2012 (день 74-й). Шерлок кашляет, и она начинает беспокоиться (еще и из-за того, что он не перестает жутко дымить). Ссутулившийся и завернувшийся в толстовку, бледный, прижавшийся лбом к окну на пассажирском сиденье, он кажется молодым и маленьким. Конечно, он настаивает, что с ним все в порядке, велит прекратить ей ворчать. Они едут к побережью, потому что Портленд переполнен глупыми, скучными людьми (она подумала, что так даже лучше, ей не хотелось бы жить поблизости от вулкана, не важно, спящий он или нет)[40]. Он никогда не подпустит другого человека слишком близко к себе, даже Джона, думает она. Впрочем, между ними всегда есть некое мальчишеское товарищество; своеобразный «братан-код» (каких интересных выражений она нахваталась), считает она. Он не очень-то охотно рассказывает о своем детстве, но подробности из газет и то немногое, о чем он упоминал, рисуют мрачную, одинокую картину. Он вырос в Западном Сассексе, поблизости не было других детей. Когда Шерлоку было 6 лет или около того, его брату пришлось уехать. Он не говорил, но она думает, что до этого они, должно быть, были близки. Когда Шерлоку было 15 лет, его отец внезапно умер (не дома, с любовницей). О его матери она знала только из газет - за много лет до смерти у той начались проблемы с психикой. В школе он не был зубрилой, обычно плелся где-то в середине класса (она готова была поспорить, что по успеваемости он специально держался как можно ближе к средним отметкам, делая столько заданий, сколько надо было, чтобы к нему не цеплялись), пока не поступил в университет, там он был первым студентом, пока его не исключили. Их жизни были очень разные, но по сути одни и те же, думает она. Джоди была любимицей отца, Нейл появился на свет, когда Молли было шесть, а Джоди семь лет, и сразу завладел сердцем матери. Джоди была буйным ребенком, Нейл малышом, а про нее часто забывали, потому что она всегда была умницей, ответственной (но это не значит, что она затмила брата и сестру; Нейл стал учителем в начальной школе, а Джоди, до того как встретила Мэтта, училась на журналиста). Молли очень старалась, чтобы быть в числе первых учеников, и у нее всегда получалось, даже если она была не самая лучшая и не самая яркая. У «маленькой мисс Совершенство» было немного друзей, и все думали, что она странная – в 14 лет уже планирует всю жизнь. Она солгала, что хочет быть патологоанатомом, хотя на самом деле хотела быть педиатром, просто «педиатрия» звучало более привычно и менее…жутко. Вот что с ними сделало отчуждение, думает она. Она старалась его преодолеть, а он еще больше отгородился от мира. Она гадала, что бы было, если бы Шерлок узнал, что она была «другая» и как ее травили из-за этого, потому что дети на школьном дворе всегда достают тех, кто меньше и слабее, чтобы за их счет доказать, что они больше и сильнее. Будто ее странность было болезненным напоминанием о том, насколько он сам не похож на других, и может, он немного завидовал тому, как ей удавалось прикидываться нормальной (или полностью раствориться среди обычных людей), так что при каждом удобном случае напоминал ей, что она не так сильна. Ей надо сдерживать себя. Она пытается зацепиться за что-то еще, что-то большее, чем у них сейчас есть, чтобы потом у нее хоть что-нибудь осталось. Она удивляется, что ей довольно того, что у них есть. У нее были парни, которых она любила, но никогда никого так сильно, так всепоглощающе и так опустошающе. Но он не ее парень. Она даже думает, что он не смог бы быть ничьим парнем. Любовником, может быть, но это звучит слишком пошло. Лучшим другом или партнером, да, но эти места уже заняты, даже если Джона сейчас нет рядом. Майкрофт предупредил ее, что третьего убийцу будет очень сложно найти. У него есть кое-какие обрывки сведений, но ей теперь кажется, что он слишком занят и задерган, чтобы сосредоточиться на слежке за одним человеком. Сейчас главное для Майкрофта благополучие Шерлока, и его возможности не бесконечны. Шерлока трясет от кашля. Он поворачивается лицом к лобовому стеклу, откинув голову на сиденье, потирает виски и зажимает нос. Ей все равно, что он скажет, но они остановятся в первом попавшемся городе. Ему нужно отдохнуть. Им обоим нужно отдохнуть. Или, может быть, им нужно стабильности –более подходящее слово. Что-то другое, кроме этой чертовой машины и бесконечных гостиничных номеров с фабричным ковролином, стенами одного и того же кремового цвета, и пастельными обоями. Передышка. Она вспоминает Нью-Йорк. Раньше он говорил, что хотел бы жить там. Если выехать сейчас, они доберутся до него за четыре или пять дней. Хотя сейчас он не в состоянии куда-либо ехать, так что, наверное, лучше, если она ни о чем не скажет, пока он не поправится. --------------------------------------------- День 81-й. Они застревают в Флоренсе, штат Орегон. Простуда, которую он подозревал, что подхватил в Вашингтоне[41], переросла в воспаление легких. Молли ухаживает за ним и заботится как может, даже когда он кричит на нее. Она болтает с ним своим нежным голосом и гладит его по волосам прохладными мягкими руками (успокаивая как ребенка; она не хочет детей, воображая их этакими спиногрызами – без них лучше, легче содержать себя); рассказывает ему истории, которые услышала от местных (ее любимая про взорвавшегося кита, она сама постоянно смеялась, пока рассказывала, потом нашла ролик на You Tube и стала хохотать еще сильнее). Ее рассказы лучше, чем телик (в котором сплошь глупый ленивый акцент и неумная погоня за сенсациями). Он вспоминает, что когда у него была самая высокая температура, он сказал ей, что любит ее. Теперь уже он не уверен, что это неправда, и не против, что она знает. Если бы он мог всем сердцем доверять какой-либо женщине, то это без всяких оговорок была бы Молли Хупер. Его мысли по кругу возвращаются к тем, кого он любил и кого теперь потерял. Он должен что-то сделать. Он, а не Майкрофт, ответственен за них. Он так устал после нескольких месяцев бегства. От себя не убежишь. Пока не передумал, он посылает Майкрофту смс, прося всю информацию, которая у него есть, о третьем и последнем убийце. --------------------------------------------- Четверг, 4 сентября 2012 г. (день 87-й). Она едет в аэропорт (на самом деле это просто посадочная полоса с административным зданием и несколькими маленькими ангарами для небольших самолетов), чтобы встретиться с одним из людей Майкрофта. Высокая блондинка с медового оттенка волосами выглядит так, будто сошла с обложки «Вога». Она модница и деловая женщина; пожимает ей руку, передает папку и возвращается к ожидающему ее самолету. На обратном пути в мотель она чувствует в переднем кармане тяжесть двух флэшек. Они больше чем просто кусок пластмассы с микросхемой внутри, они – путь домой. Шерлок стал больше самим собой, чем был все эти месяцы, но ему все еще очень плохо. Он еще сильнее бредит, дрожит, задыхается и говорит вперемежку то об ангелах, то о демонах, то вспоминает сказки, мечется по кровати, потом притягивает ее к своей мокрой от пота футболке и стискивает в объятьях так, будто она единственная осязаемая вещь в этом мире. В его остекленевших от болезни глазах знакомый блеск. Через несколько дней он поправится настолько, что они смогут уехать, думает она, хотя пытается удержать его в постели столько, сколько может, чтобы он не перенапрягался и не попал в больницу. Она и так с трудом его туда затащила, чтобы хотя бы сделать флюорографию. Майкрофт сказал, что он договорился для них о другом жилье, но ничего не уточнил, поясняя, что толком еще ничего неясно и нужно подождать, будто ждал, что она будет с ним спорить или, скорее всего, предвидя нетерпение Шерлока. С самого начала Майкрофт ей очень сильно не понравился, но теперь она чуть больше его понимает. Странно, но они с ним немного похожи; в них обоих прочно укоренилась ответственность. Майкрофт скрывает это, думает она, тогда как она сама из тех людей, которые будут последним утешением для всех остальных. Она заставляет себя вернуться в комнату. Через полчаса после ее ухода Шерлок принял душ. Он завернулся в одеяло на второй кровати, в которой спала она (когда вообще могла спать). Она приготовила свои вещи, взяла чистое белье у хозяйки Линды (милая женщина, приблизительно ее ровесница; 13 поколений ее семьи занималось гостиничным бизнесом, и 13 комнат в мотеле ее гордость и радость), которая, кажется, с искренней заботой спрашивает о здоровье Шерлока. Придется снова побеспокоить ее, ведь он, наверное, пропитал потом простыни. Она удивляется, что его ноутбук выключен. Она разгружает пакет с покупками (опять консервированный суп, никотиновые пластыри, две новые зубные щетки, «Гэторэд»[42]) и подходит к кровати, гладит его по влажным волосам и целует в лоб; он обнимает ее за бедра и прижимается к животу. Другой рукой он достает из ее кармана флэшки, поворачивает лицо, чтобы посмотреть на них, перебирает их в пальцах. - Хочешь, принесу тебе компьютер? – спрашивает она, все так же гладя его по волосам. - Не сейчас. – Голос хриплый, но дышит он сегодня намного лучше. Пар из душа всегда помогает. Он бросает флэшки в кресло рядом с кроватью и тянет ее на себя так, что она теряет равновесие. Мгновение она сопротивляется, хлопая ладонью по стене, чтобы устоять на ногах. Он не перестает тянуть ее, одновременно подхватывая рукой под колено и слегка дергая на себя. Ему нравится, когда она на нем сверху, он получает удовольствие от веса и твердости ее тела, придавливающего его. Он признался ей в этом, когда у него была высокая температура, кашляя в ее плечо, не очень тактично и кратко, но она не возражает, потому что ей это тоже нравится. - Обувь, - напоминает она. Он отпускает ее, только для того, чтобы начать расстегивать пуговицу на ее джинсах. - Рубашку тоже. Все это, - говорит он, просовывая пальцы под пояс ее спортивного покроя трусов. О. Ну ладно. Прошло почти две недели (не считая мастурбации, которой все закончилось, когда они обнимались - немного странно, потому что у него была самая высокая температура, и что-то ненормальное было в том, чтобы делать это для больного человека и наслаждаться этим; после он пробормотал, что любит ее, но она изо всех сил старалась не думать об этом), и она, конечно, не собирается жаловаться. Они не целуются в губы, потому что он время от времени кашляет и порой так даже… лучше, хотя должно быть скорее отвратительным, но она врач и она видела его в гораздо худшем состоянии, так что на самом деле все не так уж страшно. Это стоит того, потому что он пожирает ее, будто голодный вкусный обед. * - Теперь тебе нужен ноутбук? Она меняет простыни на его кровати, они оба принимают душ (по отдельности, потому что после игры в няньку и секса совместный душ для нее слишком интимный акт), он нарезает тост и большую часть апельсина. Он избегает смотреть файлы, думает она. Если бы он хотел посмотреть их один и хотел, чтобы она ушла, он бы сказал. Наверное. Ведь так? Долю секунды он колеблется. – Да. Она берет ноутбук с прикроватной тумбочки, где он заряжался, прихватывает его телефон и пару подушек, чтобы он мог для удобства подложить их под спину и приподняться. Он перешел с кровати в кресло, ища флэшки, которые завалились куда-то за стопку сложенного чистого белья. Чтобы занять себя, она немного прибирается в номере. Каждый раз, когда она смотрит на него, то совершенно ясно понимает, что он отводит взгляд. Чтобы не отвлекать его, она решает на пару часов уйти. Погода в общем-то неплохая, немного пасмурно, но дождя нет, и ей будет полезно прогуляться. * Она едет к дюнам. Ей очень нравится океан, всегда нравился. Вчера был День Труда[43] и неофициальный конец туристического сезона. На парковке безлюдно. Она набирает в пакет горсти песка. Она высыплет его в банку, наклеит миленькую этикетку с надписью «Специи» и пошлет ее Нейлу. Он это оценит, думает она, он всегда был слегка повернут на научной фантастике, в детстве они оба прочитали все книжки из серии «Дюна»[44]. Она не ожидала, что так сильно соскучится по семье. Она никогда не чувствовала ни к кому из них особенной близости, у нее не было так, как в семьях некоторых друзей. Раньше она уезжала и по нескольку месяцев не виделась с родными, но сейчас, наверное, было хуже потому, что она не может просто прыгнуть в поезд и за пару часов оказаться на пороге их дома. Она надеялась, что Шерлок сможет найти последнего убийцу, что решит вернуться в Лондон и найти способ восстановить свое доброе имя, чем никчемно и бесполезно плыть по течению, не жить, а существовать, даже если это будет означать потерять его. Она гонит от себя все мысли о том, что может произойти после их возвращения, но рано или поздно ей придется столкнуться с ними лицом к лицу. Но еще не сегодня. Солнце близится к закату, и она не хочет вывихнуть лодыжку, пробираясь в темноте назад к машине. ------------------------------------------------------ День 94-й. Майкрофт на короткий срок снял им дом в Боулдере[45] (может, с помощью ЦРУ, может, Интерпола - бунгало с двумя спальнями в районе, где живет средний класс, полностью меблированное, дом построен компанией «Монпелье Геохимикал»). Майкрофт поддерживает связи (с «незначительными» лицами) в правительстве, имеет доступ к секретной информации, так, что видимо, придется в качестве одолжения делать так, как хочет братец, и хотя Шерлоку это и не нравится, ему нужна информация, место для работы, а не мотаться по номерам мотелей или ютиться на пассажирском сиденье машины. Пока у него нет имени, но скоро будет. ------------------------------------------------ Среда, 18 сентября 2012 (день 95-й). Шерлок, растянувшись на кровати в своем «офисе», сцепив пальцы под подбородком, полностью погружен в себя. Он не потерян, не такой, каким она видела его прежде, он работает. Немного странно, но он кажется совсем другим человеком, будто он снова такой, как надо, будто влез в свою собственную шкуру. Помогло еще то, что он подстригся, думает она. Он и правда выглядел диковато. Он уже сказал ей, что сегодня вечером есть не будет; она сходила в супермаркет и купила вместо готовой еды продуктов (курицу, пасту, овощи). Она не очень хорошо готовит, кулинария ее никогда особенно не интересовала, но после месяцев жирной и острой пищи и кукурузного сиропа с высоким содержанием фруктозы, ей хочется настоящей еды. По всему видно, что скоро конец, думает она. Эта мысль вызывает безмерное облегчение и в тоже время убивает ее. Она не знает, что будет делать. Ну, снова сможет распоряжаться своей жизнью, вернется домой, наверное, даже опять устроиться на работу в Бартс, и без помощи Майкрофта. Шерлок еще не совсем стал самим собой, но превращается в прежнего Шерлока. Немного похоже, будто он отходит от наркоза и отчаянно цепляется за то, чтобы оставаться в сознании. Она не знает, что будет, когда они вернутся в Лондон. Нет, неправда, знает. Время само собой вернется к июню, к тому дню, накануне которого она открыла рот и предложила свою помощь, потому что не могла видеть, какой он грустный. Сбой в матрице. У нее были отношения, которые закончились задолго до фактического разрыва, и самое худшее в таком случае - продолжать притворяться, что все хорошо (цепляться за последний кусочек надежды). Хотя она каждый раз цеплялась, потому что думала, что это уменьшит боль. Если потом их пути нечаянно пересекутся (а если она вернуться в Бартс, то рано или поздно такое случится), она будет вести себя адекватно и достойно. И если ему еще раз понадобится ее помощь, для чего угодно, она не откажет ему, не смотря ни на что, вот такая уж она есть. Она не должна сердиться на него или на себя (бессмысленно, иррационально, ничего не решает), но она сердится. Он не должен был позволить такому случиться, не должен был просить ее поехать с ним, не должен был целовать ее. А у нее должна была быть хоть одна проклятая крупица самоуважения, чтобы сказать нет. На одно ужасное мгновение она жалеет, что вообще с ним встретились, и тут же одергивает себя. Не так уж все было плохо. Она была для него особенной, пусть даже на такое короткое время. В эти месяцы ей доставалось все самое сокровенное, она видела и делала больше, чем большинство людей за целую жизнь. Есть больше не хочется, поэтому она делает себе чай. Настоящий чай, без льда, не то несвежее вязкое пойло, которое продается на заправках и в забегаловках. Телек она не включает, она и так уже много раз смотрела повторы «Симпсонов» и передачи про седых, беззубых мужчин в лодках, борющихся с крокодилами как в последний раз в жизни. Она ложится на диван, надевает дешевые наушники, которые купила где-то по дороге, открывает папку с музыкой, которую Шерлок посчитал невыносимой, и пытается отыскать внутри себя того человека, которым она была, когда все это началось. ----------------------------------------------------------- День 99-й. Молли пытается помочь, но она слишком аккуратна. Она раскладывает по порядку данные - документы, таблицы, колонки, диаграммы и схемы, не задавая нужных вопросов. Он кричит, пока она не оставляет его одного, вину он искупит позже (как только его разуму, будто напряженной мышце, надо будет отдохнуть от анализирования и установления связей; секс еще не приелся, но для умственной работы он так же вреден, как и любое другое излишество - вот в чем минус стимуляторов). Ему надо полностью очистить разум, пусть холодный сухой ветер рассеет туман из головы. Подъем по тропе между первым и вторым Флэтроном[46] чуть утомляет, но, тем не менее, бодрит. Он смотрит на город, низкий, широкий и тускло-желтый в свете начала осени. Красиво и ужасно не то. Он больше не бежит; он в изгнании. Он пока не может вернуться в Лондон. У него все еще нет имени, но есть карта и график. Моран заметал следы, но он и не ожидал ничего другого от любимого ученика Мориарти. Ясно, что Моран любимчик, с 2005 года участвовал в серьезных делах (в начале больше; потом, пока время шло, а империя Мориарти росла, только по самым важным поводам). Пока Шерлок был заядлым наркоманом и цеплялся за благосклонность Лейстреда, Мориарти уже собирал по кусочкам свой преступный синдикат, плел свою паутину. При мысли о том, что он упустил такое, тошнит. Может, не упустил бы, если бы голова не была забита другим. Жить в сожалениях бессмысленно. Лежа на спине на нагретом солнцем песчанике, он бродит по залам Дворце своего Разума, связывая воедино подсказки, намекающие, что все события разворачиваются в Лондоне. Дома можно собрать больше полезной и нужной информации, чем те данные, которые предоставили люди Майкрофта. Он переходит из комнаты в комнату, мысленно пробегая по местам преступлений, припоминая расследования, подбирая нити и нанизывая их одну за одной, связывая вместе новые и старые детали. Спотыкаясь, при свете полной луны он идет вниз по тропинке обратно к машине (солнечные очки Молли прикреплены к солнцезащитному щитку, запасная одежда и скомканная обертка из-под жвачки лежат на передней панели, карты засунуты в карман на дверце пассажирского сиденья; от нечего делать она вчера убралась в машине), возвращается домой. Как только он появляется в дверях, Молли с беспокойством смотрит на него. С тех пор как он снова стал сам собой, она слегка расслабилась, но ее постоянная бдительность сменилась какой-то напряженностью, ожиданием конца, того момента, когда он окончательно станет прежним и выбросит ее из головы. Было бы гораздо легче, если бы он так мог. Он запускает пальцы в ее волосы, притягивает ближе. За рулем он отвлекся от своих мыслей, такое простое, автоматическое действие, а помогло (просто вождение требует очень много внимания); он мог бы вернуться назад, но его тянет в другую сторону, к потребностям его тела в еде и сне, в потребности Молли. Его тело ломит от возбуждения, медленно и тепло гудящего под кожей. Он ведет ее в спальню (они все еще спят вместе, во второй комнате он работает; а в гостиной слишком много окон и дружелюбных соседей), снимает с нее пижаму (новую, фланелевую; по ночам становится холоднее), целует ее чистую, чуть солоноватую кожу, пока она не стонет и не дрожит всем телом (он рад доставлять ей удовольствие; видимо, в том, что ему самому так это нравится, есть что-то инстинктивно-первобытное). Он тянет ее к себе на колени, и она опускается на него, более нежно, чем в первый раз, но так же остро и сильно. Он поощряет ее грубыми словечками и слегка кусает, пока она туго сжимается вокруг него, но он не хочет пока кончать. Он переворачивает ее на спину и становится на корточки, придерживая ее за бедра и смотря, как движутся ее маленькие груди, на ее обнаженное горло, на руки, вцепившиеся в подушку над головой. Она такая красивая сейчас, вся ее неуверенность, нервозность и переживания отброшены, от желания к нему она неистова. Он ложится на нее, она обвивается вокруг него, и в такие моменты, перед тем как его накрывает страсть, у него нет слов, чтобы описать чувство полного слияния с ней. Он движется сильнее, будто хочет войти так глубоко, чтобы навсегда оставить для себя место внутри нее. Она так мило откликается на свое имя, в ответ называя его собственное, умоляя его кончить, сама чувствуя приближение третьего оргазма, и он кончает с сильными, ошеломительными пульсациями. Он всегда терпеть не мог необратимость эякуляции, превращающей его в прыщавого озабоченного подростка. Теперь Молли гладит его по волосам, ее сердце колотится под его потной щекой, и он знает, что это кода[47] перед интермеццо[48]. Второй раз у них всегда медленнее, ленивее и сдержанней. Слабый голос в подсознании говорит ему, что это последний раз. Он вот-вот обретет имя, у него уже есть сведения из биографии и объяснение кое-каких событий (как на размытой фотографии), нужен еще только один маленький кусочек, и он обретет себя. Мир отклонится назад, станет на правильную ось и все переменится. Он продолжит жить как Шерлок Холмс. Молли, всегда проницательная, хорошо это чувствует. Она сосет его кожу и оставляет на ней следы, помечая его хотя бы оставшееся им на время. Он делает то же самое, обещая, что это не последний раз. Он позволяет себе любить ее, позволяет ощущениям накрыть их обоих, и на мгновение он так сильно хочет быть человеком, который решится предпочесть ее всему остальному, но не может выбирать. Он такой, каким был создан (самим собой и миром) и может быть только таким. После они лежат молча, она кладет голову ему на грудь. Проснувшись, он начинает вытаскивать наружу все, что было заперто в нержавеющих стальных ящиках в стерильном ярко освещенном морге, пахнущем антисептиками и гниением (так и должно быть). --------------------------------------------- Понедельник, 23 сентября 2012 (день 100-й). Она смотрит на него и знает. Это почти невыносимо. Хотя так и должно быть, думает она. Ему нужно делать свою работу, и, чтобы делать ее хорошо, он снова становится таким, как раньше. Она хотела бы сказать ему, что так не должно быть, но сама не понимает, как должно. Она знает, как надо вести себя, чтобы оставаться беспристрастным и спокойно-отрешенным. Иногда, чтобы добиться своей цели, приходиться видеть в людях вещи (и учитывая опыт своей жизни – еще марионетки и головоломки, другого не дано). Тела, поступавшие в морг, до и после вскрытия были людьми, но пока она с ними работала – всего лишь объектами; набором взаимосвязанных частей, сосудом для хранения частиц, которые она должна измерять, исследовать, брать пробы и образцы. Она никогда никому в этом не признается. Чтобы оставаться сосредоточенным и поддерживать свой ум в рабочем состоянии, он умеет отделять важное от неважного. Он не сможет быть ее любовником, думает она, уже сейчас видно, как он старается отсечь ее в неважное. А она не сможет одновременно быть для него двумя разными людьми. Наверное, лучше всего покончить с этим здесь и сейчас. Когда они вернутся в Лондон, он уже не будет прежним. И она не будет прежней, но у них хорошо получается притворяться, так что оба будут делать вид, что все по-старому. ------------------------------------------------- День 101-й (день 0). Майкрофт отвлекает его, переслав отчет по баллистике по недавнему убийству в Лондоне. Теперь Шерлок знает, кто убийца и как его найти. Моран небрежен; личная месть (дикий зверь, потерявший хозяина, и которого потому некому остановить). Он покупает себе новый костюм, бронирует авиабилеты, пишет смс Майкрофту, чтобы пальто отдали в чистку, и оно было готово к тому времени, когда он вернется на Бейкер-стрит. Молли везет его в Денвер и решительно смотрит в лобовое стекло. Она припарковывает пассажирский пикап в зоне для провожающих; не хочет видеть его у терминала. У него с собой только маленький чемодан; из той одежды, которую носил здесь, он ничего не взял. Она съеживается под дождем в темно-серой толстовке, в которой он был одет, когда приехал в Ньюарк – слабая защита от непогоды. Это не сентиментальный жест, она просто еще не купила подходящую куртку. Ее рот сжат в мрачную, со всем смирившуюся линию. Последний раз, прощаясь с кем-то, кто ему был дорог, он со слезами рвал по живому, и мир стремительно разваливался на куски. Теперь, когда все снова связалось воедино, в его жизни не нашлось места для того, что случилось здесь. Он стоит перед ней, наклоняясь, чтобы как чужой поцеловать ее в щеку. Он не благодарит ее, слова вязким комом застревают в горле. Он выпрямляется и замечает, как на ее ресницах появляется первая слезинка. Он отмахивается от угрожающих эмоций и быстро шагает к аэропорту, зажигая огни и захлопывая за собой двери в Дворце своего Разума. ----------------------------------------- Среда, 26 сентября 2012 г. (день 102-й). У нее словно содрана кожа, она больна от непролитых за три месяца слез. Всю его одежду она упаковывает для благотворительного магазина, выбрасывает его туалетные принадлежности, набивает его чемодан необычными вещицами и какими-то обрывками и обломками, которые собирала по пути (не выбрасывать, нет желания); кровати разобраны, все выстирано и убрано в шкафы до следующих постояльцев, кухня и ванная вымыты. Фотографии сняты со стен и вместе с флэшками сожжены в саду. Удивительно, что может проделать один человек, если страдает бессонницей. Теперь все, что ей надо делать – ждать распоряжений Майкрофта. Она готова ехать домой, но в то же время боится этого. Она все еще беспокоится за него; что, если тот человек доберется до Джона раньше его, что, если люди Майкрофта не смогут восстановить его доброе имя (три месяца усилий наверняка мало); что если, что если, что если. Чуть хуже – нет, совсем плохо знать, что ему было больно расставаться с ней. Было бы намного проще, если бы он был таким холодным, бесчувственным ублюдком, как о нем все думают. Боже, он даже не пытался скрыть благодарность и боль в глазах. Впрочем, в нем скрыто много разных качеств, но сострадание обычно не входило в их число. Ее мысли бесконтрольно вертятся по кругу, постоянно всплывают обрывки воспоминаний о нем, запутавшемся в огромном узле тоски. Надо прекратить об этом думать. Она надеялась, что если больше двигаться и отвлекаться, то это поможет ей продержаться, но теперь она не знает, что делать одной в пустом доме. Она не знает, как снова быть одной, она в полном ступоре. Может, ей нужно еще раз отвлечься. Последнее прости, потому что она сомневается, что когда-нибудь вернется в Штаты. Хороший отпуск, в котором она сможет расслабиться, получить удовольствие и пожить для себя, обрести себя, осознать, что она теперь такое, она, Молли, а не нянька (любовница) Шерлока. --------------------------------------------- День 103-й (день 2-й). Джон моргает, шатается, колени его слабеют, он хватается за дверной косяк, потом смеется, как маньяк, обзывая его все более и более сочными словами. В ответ Шерлок усмехается, и все становится прежним. Джон хватает пистолет, нацарапывает записку Гарри, и они выходят в сырую, прохладную лондонскую ночь. Миссис Хадсон заранее предупредили о его возвращении, и когда он приходит забрать свое пальто, она суетиться и кудахчет над ним, как над сыном, вернувшимся после первого семестра в школе. Морана взяли легко. Конечно, пришлось немного повозиться, но тут же появились люди Майкрофта и быстро забрали бесчувственное тело. Лица Донован, Андерсона и Лейстреда (его отстранили от дел, приехал в своей машине; Шерлок подозревает, что тут не обошлось без Майкрофта) неописуемы. Джон пилит его за послеобеденную сигарету (он снова бросит, это последняя), смотрит на отметины на его шее (не спрашивает; все равно потом спросит), и они возвращаются на Бейкер-стрит, к чаю с молоком и плохим передачам по телеку. ---------------------------------------- Пятница, 28 сентября 2012 (день 104-й). Ей звонит помощница Майкрофта; Шерлок в безопасности, Джон в безопасности, человек, ради которого Шерлок все и затеял, под стражей, в мире все хорошо. Ей разрешили путешествие, всего на девять дней; информацию о рейсе самолета, который увезет ее в Англию, пришлют по электронке. В Лондоне все по-прежнему, все такое же, каким она оставила, ее бывший наблюдатель уже хлопочет о ее восстановлении. Мистер Холмс считает, что вопрос решен. Она загружает свои чемоданы в багажник, поправляет зеркало, надевает солнечные очки. С севера надвигается буря, может пойти снег. Лето уже кончилось, остается только гнаться за теплом юга. Она подключает телефон к радио, делает громко, потом потише, чтобы не так резало слух, и вдруг осознает, что сделала так, чтобы позлить кого-то, кого рядом нет. Неважно. Будем решать проблемы по мере их поступления. -------------------------------------- День 105-й (день 4-й). Он внезапно просыпается, приготовившись ворчать на Молли за… О. Странно, насколько быстро это вошло в привычку. Он снова откидывается на подушки, утренний свет окрашивает комнату в серые полутона. Он лежит с левой стороны кровати, потом смещается к центру, растягиваясь на прохладных простынях египетского хлопка, и вдыхает свой собственный запах, слабый после трех месяцев отсутствия. Джона нет, он вернулся к Гарри, чтобы собрать вещи. Сегодня четверг, миссис Хадсон обедает с миссис Тернер, без сомнения, сияя от счастья, что ее мальчики вернулись. Лондон живет своей обыденной жизнью: на улицах шум движения, снова стук в нагревающихся трубах отопления; старые обои, полированная мебель, канифоль и чай; его затопляют ощущения все как надо, хорошо и дома. Чего-то не хватает (нагретых солнцем волос под его губами, «Клиник Хэппи», мягкого дыхания и сильного стука сердца). Он дома (тепло ее рта, солоноватость ее кожи, тела, тесно прижатые друг к другу). Засосы исчезнут, загар сойдет, боль ослабеет. Три месяца это пустяк; один месяц совсем ничего. --------------------------------------- Среда, 3 октября 2012 (день 109-й). Она стоит на Лондонском мосту49 и смеется. Отчасти из-за усталости, потому что жила в том же бешеном темпе, что и раньше, с ним, не успевая осматривать достопримечательности; отчасти из-за искренней потехи над чудачеством того человека, который купил мост, перевез через океан и собрал посреди пустыни; отчасти потому, что есть в ней что-то хрупкое и горькое, и она против воли думает о Шерлоке и о том, что бы он об этом сказал. Еще несколько дней, и она будет стоять на своем Лондонском мосту[50], и все, что случилось, будет просто вереницей странных воспоминаний. ---------------------------------- День 118 (день 17-й) Его возвращение обошлось практически без вмешательства прессы. Майкрофт подал иск о клевете, были напечатаны опровержения, они с Джоном были реабилитированы за похищение, и широкая общественность быстро забыла, кто такой Шерлок Холмс. Процесс восстановления его прежнего положения проходит так же, как и следовало ожидать - кропотливо, утомительно и в целом слишком медленно. В Ярде полетели головы, и Лейстреда вернули на должность. Моран стал «сотрудничать» в обмен на защиту от экстрадиции по запросу шести стран, только в двух из которых смертная казнь находится под запретом. Создавая Ричарда Брука, Мориарти не был так уж осторожен, его ловкости хватило, чтобы одурачить прессу и Скотланд Ярд, но не ответчиков в суде, которых разыскал Майкрофт; верный признак пошатнувшейся психики Мориарти (раньше Шерлок стал бы злорадствовать по этому поводу, но теперь просто испытывает облегчение). Личность Джеймса Мориарти до сих пор загадка, Шерлок будет ломать над этим голову в свободное от работы время, потому что теперь это уже не главное. Преступный мир пошатнулся в международном масштабе, чтобы заполнить вакуум, оставшийся после смерти Мориарти, различные синдикаты соперничают между собой; на какое-то время их борьба может быть занятной. Он получил смс от брата – Майкрофт написал, что Молли возвращается, вылетает из Лос-Анджелеса (она поехала посмотреть на кинозвёзд; он одернул себя, запретив представлять, как она кладет руки на отпечатки каких-нибудь кинодив на Аллее звезд, или фотографируется у зданий, которые видела в кино или усмехается так, будто наполовину сумасшедшая; все это уже неважно). Значит, часть его жизни закончилась. ------------------------------------------- Четверг, 1 ноября 2012 (день 138-й). Звонит Джоди и напрашивается приехать на выходные, ладно, пусть приезжает, ведь они не виделись почти семь месяцев. Наутро Молли составляет список покупок (мороженое, новая бутылка «Джэк Дэниелс», диетическая и обычная «Кола», свежая пачка сигарет), прибирается, потом садится за ноутбук, чтобы разобраться с фотографиями. Некоторые она уже отправляла сестре, но оставалось еще много таких, которые порадуют Джоди (она будет немного завидовать, так что снимки ее, совсем как ребенка, удовлетворят). До сих пор она не могла заставить себя притронуться к фотографиям. Она не пытается забыть, но определенные вещи очень старается не вспоминать. Помогает то, что у нее нет ни одной фотографии Шерлока (она ведь не настолько глупа, чтобы фотографировать мертвого человека). Она не собирается ничего рассказывать Джоди ни о Шерлоке, ни о «работе». Да и в любом случае сестре все равно, после двух порций коктейля она начнет рассказывать о Мэтте и о том, как он постоянно пытается подкупить мальчишек, или о Дейве и о том, как он доставал ее эту неделю или о том, что подружка Нейла любит тратить его деньги. Большую часть дня субботы Джоди будет отсыпаться, к счастью, в понедельник ей надо на работу, так что беспокоиться стоит только об утреннем разговоре в воскресенье. Ладно, она что-нибудь придумает, не в первый раз. Она разбирает фотографии из Айовы (удивляясь, как странно порой выбирала объект и угол) и вдруг натыкается на снимок, при взгляде на который начинает задыхаться (потом чувствуя себя полной дурой из-за того, что так отреагировала). Фон фотографии - размытое голубое небо, и только в верхнем углу видна изнутри их машина. Профиль Шерлока четко отражается в окне, губы его изогнуты в мягкой улыбке. Она вспоминает, что пыталась сфотографировать желтую водонапорную башню с нарисованным на ней смайликом. Окна были открыты, потому что он всегда, когда был за рулем, включал кондиционер до такой степени, что в машине становилось холодно, будто в чертовой Арктике; она немного наклонилась через него, ища ракурс, потому что на самом-то деле башня того не стоила, чтобы остановиться и сфотографировать как следует. Она не помнит, что он улыбался, впрочем, тогда она не особенно обращала на него внимание. Потом она как всегда автоматически сохранила фото, даже не посмотрев на него. Она чувствует давление в переносице, но не собирается плакать, с ней всегда такое бывает после расставания. Иногда она что-то видит, чувствует запах или слышит, это влечет за собой воспоминание, и Шерлока сразу очень сильно начинает не хватать; это невозможно контролировать так же, как невозможно контролировать чихание. Со временем становится легче. Она помещает снимок в отдельную папку, спрятав ее внутри еще одной папки, а ту, в свою очередь, в еще одной, вместе со своими самыми скучными документами по работе (анализами, письмами, присланными по электронке, и тому подобным). Она делает глубокий вздох и переходит к следующей фотографии с изображением мемориальной доски на стене банка в честь того, что его ограбили Бонни и Клайд. ----------------------------------------- День 157 (день 56-й). Вместе с Лейстредом и Джоном он идет в морг. Туда поступило тело, очередная жертва лишенного воображения серийного убийцы (шесть различных попыток, четыре он запорол из-за невовремя проехавшего кэба). Он на мгновение останавливается. Ей не положено быть здесь. Он запомнил ее смены и в ущерб себе и работе так подгадывал свои эксперименты, чтобы как раз такого не случилось. Он воспринимает только контраст черного и белого; белый халат Молли рядом с черным мешком, в котором лежит тело, его собственное черное пальто и костюм в огромной белой комнате. Она мягко и приятно улыбается (часто так улыбается незнакомцам), а потом поворачивается к нему. Улыбка сменяется узнаванием; губы ее раскрываются, потом крепко сжимаются, пытается держаться как раньше запросто, но это слишком, слишком, будто рана с рваными краями. Он не может встретиться с ней глазами. Когда дверь морга со скрипом раскрывается (здесь петли не смазывают; не хотят напугать кого-нибудь внезапным появлением – весело пояснил Стэмфорд), кислород врывается обратно в комнату. Входят Джон и Лейстред, они обмениваются с Молли любезностями, она до побеления в суставах вцепляется в свой блокнот; он прерывает их, ему не терпится взглянуть на тело (конечно, от него этого и ждут; а ведь если бы не они, он бы до сих пор стоял там, застыв на месте). Ярко-красные и фиолетовые трупные пятна; тело обнаружено лицом вниз в Пекхам Рай Коммон[51], все подробно записано и упорядочено (тут не пришлось особенно долго ломать голову; он увидел то, что ожидал увидеть, но ему нужна минутка, чтобы разобраться в себе). Лейстред, сверкая легкой усмешкой, завязывает разговор с Молли, (он наконец развелся). Шерлок ощетинивается, выпрямляется и проносится мимо них, вылетая из дверей в коридор. Всего он пробыл в морге ровно четыре минуты. Они догоняют, он бесстрастно отбарабанивает, где Лейстред может найти убийцу и следующую жертву, дело закрыто, вряд ли оно стоило его времени; все возвращается на круги своя, снова становится одним размытым пятном из серого цвета, смешанного с цветными всполохами огней Лондона. Джон знает, он все понял, когда Стэмфорд рассказал ему, что Молли вернулась с работы в Штатах, которая ей совсем не подходит, не то что работа в Бартсе. Потом Шерлок сам в недвусмысленных выражениях сказал Джону, что дело закрыто. В кэбе они минуты две молчат, потом Джон начинает говорить. - Сотрешь зубы в порошок, если будешь ими так скрежетать. Он не реагирует, по-прежнему скользя глазами за контурами проносящихся мимо зданий. - Ты… ты ведь даже не поздоровался с ней, да? Да, скоро это превратится в праведный гнев с риторическими восклицаниями… - Ты совсем не разговаривал с ней с тех пор, как она вернулась, да? … и он начнет поучать его, как надо правильно вести себя в таких деликатных ситуациях… - Ты не можешь… не можешь просто игнорировать это, Шерлок. Ты должен, по крайней мере, хоть узнавать ее. … вперед, равнодушный ответ… - А зачем? Понятно, что она знает - что бы ни случилось, теперь это кончилось, и тут не о чем говорить. … возмущенное бормотание, скрепя сердце в глубине души соглашается… - Не о чем? Невероятно. Не о чем… Ладно, неважно. Давай, продолжай удалять… - Поджимает губы, тянет подбородок к груди, выпрямляет плечи. … и сцена. Они выходят из кэба и дома расходятся по разным комнатам; Джон в кухне, он сам в гостиной. Он думает о скрипке, но если начать играть, Джон слишком многое поймет. Вместо этого он проверяет электронную почту, потом берет книгу. Автоматически запоминая то, что читает, он прокручивает в голове короткую встречу с Молли. Волосы туго стянуты на затылке, кончики выгорели от солнца, у корней темнее. Загар почти сошел. Губы не накрашены вишневым бальзамом. Отвратительная цветастая блузка, белый кардиган с вишневым рисунком, черные расклешенные брюки. «Клиник Хэппи». Ее поддельная улыбка, наигранная жизнерадостность. Ужасная, плоская шутка о возвращении в мир живых. Намеренно не смотрит на него, даже украдкой. Он смотрит на часы. Ее смена заканчивается через час (если она не взяла два дежурства подряд – она так делала раньше, чтобы никого не просить ее сменить; скорее всего, так и сегодня); значит, через 13 часов; 40 минут на то, чтобы добраться до дома, 10 минут на чай и тосты, 20 – на душ и подготовку ко сну; пять часов сна, туалет, стакан воды (плюс-минус час на телек или чтение, если ей тревожно - а ей будет тревожно), потом заснет еще на четыре часа. Бесполезно подсчитывать, он никуда не поедет и с ней не увидится. Он не может поехать. Он знает, что происходит - одна минута слабости повлечет за собой другую, а потом вторую, третью. Он трет никотиновый пластырь на внутренней стороне предплечья, мечтая о сигарете. Его тело просто жаждет физического освобождения, а не ее кожи под его ладонями, не ее губ под его губами. Сексуальное желание легко понять и преодолеть, и если оно слишком сильное, с ним легко справиться известным способом (хотя после его последнего оргазма в душе прошло только шесть дней, тогда он заставлял себя сосредоточиться на физических ощущениях, а не падать слабой жертвой памяти – вода давно остыла; потом он соврал Джону, сказав, что холодная вода нужна была для эксперимента). Тридцать восемь дней. Вот и все, вот всё то время, которое он провел под чужим именем, сам не свой, и оно совпало со временем, когда он чувственно познавал Молли Хупер. Теперь даже в Лондоне он находится дольше. Она больше не тайна, в ней не осталось ничего неразгаданного – ни в ее поступках, ни в реакциях, ни в тех догадках, которые были у него раньше и которые он запомнил, чтобы заменить их новыми и более точными данными о ней. С ней неинтересно разговаривать (обрывала и меняла слова посреди фразы; запиналась даже в самых простых предложениях); ее попытки быть остроумной отвратительны, неловки и несвоевременны, ей лучше совсем не шутить; и хотя она способнее остальных к анализу и запоминанию, разговаривать он предпочитает с другими. Неважно, что у нее мягкий мелодичный голос, некоторые шутки забавны, и что ему не всегда нужно говорить, чтобы она его поняла. Только потому, что он испытывал к ней нежные чувства, привязанность, не значит, что он влюблен в нее, эти чувства нельзя сравнивать, и между ними нет никакой связи. Она сказала ему в первый вечер после бури – она думала, что любит его, но не знала его; она любила его таким, каким он был тогда – тенью нынешнего и того (прежнего) себя. Человека, которого больше не существует. Осознание этой мысли после не должно комом вставать в горле, но оно встает. Ни с чем не сравнимое чувство потери, такого он не испытывал даже тогда, когда уезжал, даже тогда, когда думал, что Ирэн Адлер умерла. Тогда были внезапные, острые ощущения, теперь что-то монотонное, глубокое и неправильное, похожее на густое чувство в груди, когда начинается воспаление легких. Похоже на последствия острого абстинентного синдрома[52], его мозг захлестнула смесь из нейромедиаторов[53] и гормонов (не точно, но достаточно близко; лучше думать так, чем ссылаться на такую неприятность, как «разбитое сердце»). Джон наблюдает за Шерлоком, более пристально, чем в первые несколько дней после его возвращения, его любопытство только растет из-за нежелания того говорить о своем пребывании за границей. Тут нечего было рассказывать (я сходил с ума, Молли немного помогла мне продержаться; потом я снова стал самим собой, и да, я видел самую большую в мире голштинскую корову из стекловолокна[54] и единственный в мире музей, посвященный живописи на черном бархате[55], это было вполне духовно развивающее путешествие). Джон знает о трех убийцах, но не знает, почему двух первых нашли люди Майкрофта. В конечном итоге Джон поймет, потому что Майкрофт всякий раз пытается злорадствовать, когда видит, в каком Шерлок расположении духа, но до тех пор лучше позволить Джону продолжать думать, что Шерлок Холмс герой. Лучше уж так. Конечно, есть еще работа; он ведь не лежит на диване, тоскуя, как викторианская героиня. * Анджело устраивает небольшую сцену с объятиями и слезами (несолидно, но так принято в его культуре, так что терпимо); он по-прежнему ставит на стол свечу. Когда приносят заказ, по выражению лица Джона ясно, что он хочет затронуть деликатную тему. - Знаешь, Молли Хупер еще не самое худшее из того, что произошло. – Как бы между прочим начинает Джон, с хирургической точностью разрезая фрикадельку. - Я предпочел бы обойтись… без всего этого. Пауза, Джон обдумывает и жует. - Привязываться к людям не слабость. И не возражай, ты сам знаешь, что для нас обоих сидеть сейчас здесь абсолютно неправильно. Ясно же, что ты все еще привязан к ней. Он должен отрицать это от начала и до конца; ложь застревает у него на языке. – К чему ты клонишь? - К тому, что ты не должен быть несчастен. Мир не рухнет, если Шерлок Холмс встанет на ноги. - Красноречиво как всегда, Джон. Женщины отвлекают, а я не могу отвлекаться. Не моя территория, женат на работе, полагаю, мы уже обо всем этом говорили, только в тот раз столик у нас был лучше. - И как же ты тогда догадался о Моране, кажется, за две недели? Твой брат потратил три месяца, и то половину из них вместе с МИ-6. Учитывая обстоятельства, я бы сказал, что это весьма неплохо. Майкрофт рассказал Джону кое-какие подробности, ага. Пустяк, но раздражает. - На самом деле восемь дней, считая с того момента, как я получил все материалы. Было бы намного меньше, если бы Молли там не было. Маленькая ложь; она его поддерживала (пусть он и терял по полдня почти из-за всех ее попыток помочь). В какой-то момент, независимо от ее присутствия, ему нужно было поспать, так что неважно, что в конечном итоге он заснул в их общей постели (и то, что она уютно прилегла рядом с ним, тоже не играет особой роли). - Ага. Ты же понимаешь, что сейчас несешь полную чушь, верно? Не забывай, я сам видел, как ты игнорировал целые помещения, в которых было полно людей, не говоря уже о том, что ты абсолютно не замечаешь меня, когда растворяешься где-то там в своих громадных мозгах. - Если бы ты все время не был таким скучным, я не стал бы так делать. - Ну да, конечно. – Сарказм, после еще одной отправленной в рот вилки пасты. Тактическое отступление; потом Джон снова вернется к этому разговору. * Он сопит и переворачивается; никак не может удобно устроиться в середине кровати. Он подумал, что стакан скотча после обеда поможет ему заснуть, но ошибся. Он не может выбросить ее из головы. Ее запах, ее улыбку, ее присутствие; он скучает по ней. Просто желание - он знает, как с ним бороться. Боже, он не хочет ни с чем бороться. Ему хочется сдаться, взять кэб до ее дома, забраться в ее постель и проникнуть глубоко внутрь нее, почувствовать, как ее тело извивается под ним, когда он снова и снова доводит ее до оргазма, пока она не сойдет с ума от удовольствия, и единственной мыслью в ее голове будет его имя, и потом, после, когда она так сладко целует его и утыкается носом в его шею, а ее тонкие руки обвиваются вокруг него, прижимая их теснее друг к другу… Вот почему любовь опасна; изначально это зависимость, отточенная за сотни тысяч лет эволюции, его глупый обезьяний мозг инстинктивно хочет спариваться, наркотическая реакция на вброс дофамина и успокаивающий эффект окситоцина. Он смутно гадает, каково будет, если взять ее сзади, как животное, впившись зубами ей в шею, неистово толкаясь в нее… Тьфу. Теперь он не заснет, пока не позаботиться о себе. Он никогда не должен был подпускать ее так близко, теперь будто открылся ящик Пандоры, из которого вылетели и обрушились на него двадцать лет подавляемой сексуальности. Он вздыхает, берет из коробки рядом с кроватью несколько салфеток, потом сталкивает покрывало и приспускает пижамные штаны. Перед глазами мелькают образы и ощущения ее рта, груди и влажного, тесного жара вокруг его члена; по крайней мере, это не займет много времени. Он бросает салфетки в корзину рядом с кроватью и снова откидывается на подушки, запыхавшийся, потный, с болью где-то глубоко внутри. Он страдает, когда не должен страдать; он хочет того, до чего не дотянуться. Наверное. С тех пор как вернулась, она не делала попыток связаться с ним. У него появляется ужасная мысль, что она рада избавиться от обузы (несправедливо на нее повешенной), рада, что больше не нужно следить за ним и спасать. В любом случае, она наверняка уже все забыла. Он даже не знает, встречается ли она с кем-нибудь или слышать не хочет ни о каких свиданиях; он не смог ничего подметить, потому что был слишком погружен в свои собственные эмоции. И вот, вот в чем настоящая проблема. Ему неуютно в том, в чем он плохо разбирается. Ирэн – Та Женщина, была тем, в чем он плохо разбирался, и чуть не проиграл из-за этого. Эмоции не делают человека сильнее, он убеждается в этом снова и снова. Никому нельзя иметь над ним столько власти, даже Молли, той, кому он так доверяет. Нет, Молли не воспользуется им. Он знает ее. Если кто-то и станет использовать их связь в своих целях, это будет он, он и так с самой первой встречи почти постоянно ее использовал. Он не очень хороший человек, никогда и не был хорошим и уже не станет, а Молли заслуживает лучшего. Она заслуживает кого-то лучше, чем он, и ему ненавистна сама мысль об этом, сама мысль, что она может найти кого-нибудь другого, будто… Он не знает, с чем сравнить, но у него кровь вскипает в жилах, по коже бегут мурашки и сосет под ложечкой. ------------------------------------------- Понедельник, 26 ноября 2012 (день 163-й). Она идет в дамскую комнату, оставив Ника зашивать и убирать их последний труп на сегодня, и в коридоре встречает Джона. Он несет из столовой две чашки кофе; значит, надо приготовиться, чтобы зайти потом в лабораторию. Они обмениваются вежливыми улыбками и здороваются, а потом она заходит в туалет. Она спрашивает себя, покажется ли странным, если она зайдет посмотреть, как работает Шерлок. Вроде бы нет, ведь она не собирается флиртовать с ним или заводить разговор о прошлом или делать еще какую-нибудь глупость. Если им приходится оказываться в одном месте в одно и то же время, рано или поздно они оба к этому привыкнут. На самом-то деле, увидеть его в первый раз было не так уж мучительно. Нереально и больно, но терпимо, даже если Шерлок недолго был рядом и избегал встречаться глазами. Он казался немного потрясенным, но ведь ему никогда раньше не приходилось проходить через что-то подобное, так что, думала она, этого и следовало ожидать. Когда она входит в лабораторию, между Шерлоком и Джоном мигом прерывается какой-то приглушенный спор. Шерлок угрюм, на лице кислая мина, Джон пытается казаться беспечным. Наверное, зря надеяться, что они говорили не о ней. - Ну что, э-э, интересное дело? – спрашивает она, с большим энтузиазмом в голосе, чем чувствует. Шерлок быстро глянул на нее острыми и жесткими глазами. Она знает этот взгляд; уже очень давно никто на нее так не смотрел. Неважно, ей нечего скрывать. Она ждет, что он сделает замечание о каком-нибудь мелком недостатке ее внешности, заставит ее почувствовать себя ужасно, но он только неопределенно гудит и отворачивается к микроскопу. - Рановато еще посылать рождественские открытки, да? – спрашивает он слишком обыденным голосом. А. Вот оно что. - День рождения вообще-то, - говорит она, стараясь не казаться сокрушенной. Нет причин, чтобы о чем-то он помнил. На лице Шерлока мимолетное мелькает раздражение. – Кто посылает женщине на 33-летие открытку с блестками? - Моя старшая сестра. Странное чувство юмора, - говорит она, больше для Джона, который смотрит на нее. Ну, под «странным» она имела в виду «раздражающе убогое» (на открытке была изображена сказочная принцесса в розовом платье, а внутри подписано несколько отвратительно изящных строк о младшей сестренке)… Но им вряд ли нужно это знать. - Ну, э-э, что вы там так рассматриваете? – спросила она, глядя на Шерлока, который был сосредоточен только на предметном стекле микроскопа, а потом снова на Джона. - Конское дерьмо, - отвечает Джон беспечно. - Конское…? - Доказываем, что конюх подмешивал что-то в корм скаковой лошади, чтобы она проиграла Уэльские Национальные скачки, - говорит Шерлок - кажется, ему как никогда скучно. - И можешь догадаться, кто собирал образцы, - говорит Джон сухо. Она фыркает, но быстро закрывает рот, не зная, почему смутилась; и дело не в том, что ей хочется сохранить перед Шерлоком некое подобие достоинства, и Джон… Ну, ей и правда наплевать, если Джон подумает, что она неотесанная. Шерлок не обращает внимания на них обоих; взгляд Джона мечется между ней и Шерлоком. На мгновение повисает неловкая тишина, потом Джон облизывает губы, готовясь заговорить. Она быстро откашливается, опережая его. – Я, э-э, ну, я пойду. Если вам что-нибудь понадобится, я буду у себя. Идиотка, думает она на себя, выходя из комнаты. Ничего не получается; она думала, что сможет притворяться, но это слишком. * Перед уходом она забегает в лабораторию (уже вечер; она увлеклась отчетом и не подозревала, что уже так поздно), думая прибраться после ухода Шерлока, или попрощаться, если они с Джоном (маловероятно) все еще там (может быть, если она будет появляться перед ним как можно меньше, то выносить все это будет легче). Почти весь верхний свет выключен, Шерлок сидит перед компьютером, печатая что-то. В голубом свечении от экрана он кажется бесплотным инопланетянином, таким далеким от ее воспоминаний о ярком солнце и загорелой коже. - Закончил дело? – тихо спрашивает она, сделав полшага в его сторону. - Да. Конюх и тренер были подкуплены женой хозяина. Убивать лошадь они не хотели, цель была заставить ее проиграть скачки, видимо, жена решила преподать какой-то урок мужу. Скучно. - А. Ну, я пойду. Тебе что-нибудь нужно, пока я не ушла? – спрашивает она. Вопрос был скорее инстинктивный, чем осознанный; она пугается и надеется, что он откажется. - Кофе, - говорит он, вставая. - О. А, ладно. – Сравнительно простая просьба. Она озирается вокруг, ища Джона, думая, что он, наверное, как всегда заснул за одним из столов, уронив голову на руки. – А Джону принести? - Хмм? Нет. У него свидание, - рассеянно говорит он, надевая пальто. - Ты… ты что, уходишь? - Кофе через улицу лучше, чем в столовой, - Он берет свой телефон со стола, проверяет его (привычка), потом сует в карман и жестом указывает на дверь. – Идем? - Э-э, ладно? Она идет вслед за ним, гадая, а не ждал ли он ее. Почти невероятно, но так оно и есть. Может быть, это такой способ помириться. Но она не собирается тешить себя надеждами. Странно, думает она, когда они идут по коридору, видеть его таким оживленным. Он здесь, не ушел в себя, не отключился, сосредоточен на том, что делает, идет в определенное место с определенной целью. Хорошо. Хорошо, что он снова стал самим собой. Какая-то часть ее должна расслабиться, увидев, что он вернулся, хотя она уже несколько месяцев знала об этом, думает она. Он снова весь – резкие линии и контрасты, а не тот размытый, серый человек, которого она знала. Она рада за него. Рада. Даже если это значит, что тот Шерлок, который так недолго принадлежал ей, был лучше и в самом деле исчез. Он открывает и придерживает входную дверь, пропуская ее, потом кладет руку ей на плечо и оставляет там, пока ведет ее через улицу. Через толстое пальто она не чувствует очертания его пальцев, только их тяжесть; ее раздавливают обрушившиеся воспоминания о его руках на ее коже. Она должна сказать что-нибудь, что угодно, вместо того чтобы тащиться куда-то в идиотской тишине, но знает, что все, что попытается сказать, все прозвучит не так и не к месту. Она просто… подождет. Уж это у нее получается. Он ведет ее в кафе, заказывает им кофе (он помнит, какой она пьет, но это пустяк, он ведь и раньше приносил ей кофе несколько раз, когда ему было что-нибудь нужно) и два пирожных и говорит ей отнести их за столик (они могут выбрать любой; кафе скоро закроется, в зале только они и несколько парней в глубине помещения - ждут своих приятелей, возвращающихся с работы). Она садится за столик у окна, потому что знает, что он любит смотреть на улицу. Благодарит его, когда он приносит ее кофе. Сев, Шерлок молча снимает крышку с чашки, чтобы кофе остыл, и ест свое пирожное. Она старается не смотреть на него; она тысячу раз видела, как он ест, и вроде бы теперь ей ни к чему знать, питается ли он как следует. Он кладет крышку обратно на кофе и делает глоток, глядя в окно. Глаза его становятся далекими, и ее на мгновение когтями стискивает паника, непроизвольный рефлекс из-за этого взгляда «Я подумываю о том, чтобы совершить какую-нибудь глупость». Она тянется через стол и накрывает своей ладонью его руку, держащую чашку. Инстинктивное прикосновение, попытка удержать его здесь. Он переключает внимание на нее, глаза его снова становятся острыми, как бритва. - Прости, - говорит она, быстро убирая руку. Она обхватывает ладонями свою чашку и смотрит в сторону, потому что сейчас не надо, не то и не к месту. Мгновение помолчав, он тихо говорит. – Я представлял это. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он имеет в виду. Потом она осознает, что он смотрит на Старое Диагностическое Отделение - место, откуда он прыгнул. Джон стоял на улице, в нескольких шагах от того места, где они сидят. - О боже, прости, я не подумала! Мы можем, э-э, пересесть на другое место, если хочешь, или… - Молли. – Тон мягкий, в нем не осталось ни следа насмешки или выговора. - Прости, - бормочет она, берясь за зубчатый краешек бумажной обертки своего пирожного. Она не хочет есть. Находиться рядом с ним труднее, чем она думала; трудно не заметить слона в маленькой комнате. Ей нужно найти какую-нибудь тему для разговора, без отчаяния и упреков. Раньше она могла бы выпалить какое-нибудь глупое замечание или дурацкую шутку, но теперь нет. - Я… я не знаю, как это делается, - говорит он, нарушая молчание. В его голосе есть беззащитная нотка, которую до этого она слышала только несколько раз, в ночь перед прыжком и те ужасные несколько дней сразу после. Она с трудом сглатывает, грудь ее сдавливает. Внезапно у нее появляется страшная мысль, что он опять хочет попросить ее помощи. Может, все еще и не так страшно, как она предполагает; она прокручивает в голове тысячи вариантов, не остановившись ни на одном. – Делается… делается что? - Я не могу примирить твою предыдущую роль в моей жизни с тем, что есть сейчас, - говорит он с явным разочарованием. Потом добавляет, бормоча. – Не потому что не хочу. А. Узел страха в ее животе немного ослаб. - Я… э-э, не думала, что ты хочешь ну, поговорить об этом. - Я не хочу. Я просто хочу, чтобы все было логично. Как ни странно, его фраза напоминала их прежние разговоры, в те разы, когда она вертелась у него под ногами в лаборатории, а он разглагольствовал перед ней, сбитый столку каким-нибудь аспектом человеческого существования - например, почему Джон вечно надеялся, что его сестра, наконец, избавиться от своего пристрастия, хотя знал, что она регулярно срывается по всем главным праздникам (включая годовщины и дни рождения), или почему Грег поехал в отпуск с женой, когда она три раза за два предыдущих года подавала на развод, или о какой-нибудь глупости, которую выкинул один из клиентов из-за любви (или чего-то подобного). Тогда она всегда отмалчивалась, потому что не знала, почему Джон или Грег поступают так, и не ее дело было спекулировать на чувствах других. Обычно к тому времени, когда она придумывала дипломатичный ответ, он уже все равно переходил на другую тему. Но теперь она так делать не станет. Слишком много всего произошло. - Я не … я не знаю, что тебе сказать. Это не… это всегда нелегко. Иногда просто … не надо. Искать логику. Она тяжело вздыхает, чувствуя подступающие слезы, глупо, она ведь не пятнадцатилетняя девчонка, переживающая свой первый разрыв. Просто она не из тех людей, кто может постоянно и сколь угодно долго держать эмоции под контролем, ее тело поняло это и теперь превратилось в предателя. - Как же тогда ответить на этот вопрос? – Он впивается в нее все еще недоверчивым взглядом. - Я знаю только один ответ. Мне надо… э-э… автобус будет с минуты на минуту. Спасибо за кофе и ну, и за пирожное, - говорит она, собирая свои вещи. Она не может этого сделать, не здесь и не сейчас. Чертова трусиха. Она торопливо встает, зная, что он смотрит на нее, поправляет пальто и сумку и выскакивает в дверь. Автобус уже подъезжает к перекрестку, и она бежит мимо здания отделения «скорой помощи», чтобы поймать его. Она плюхается на сиденье, автобус трогается, и ей нужна минутка, чтобы отдышаться, и сердце колотится в ушах. Глупо, очень глупо было так убегать. Главное достоинство храбрости, говорит она себе, потом вспоминает тот дурацкий разговор несколько месяцев назад. Глупо, глупо, все по-дурацки. У нее был шанс поговорить обо всем начистоту, шанс закрыть эту тему, а она упустила его. Она сопит и ударяет себя по щекам, потом прижимает ладони к глазам, чтобы заставить себя остановиться. Глубокий вздох, смотреть на огни города, мелькающие за окном. Все нормально. Садясь в другой автобус, она уже берет себя в руки; кажется, чтобы добраться до дома, нужна вечность. Все, что она хочет - лечь в кровать и отоспаться, а может, сначала подбодрить себя выпивкой, а на десерт в холодильнике есть мороженое. Она не замечает фигуру, присевшую на ее ступеньках, пока не натыкается прямо на нее. Она вздрагивает и хватается за грудь, а Шерлок распрямляется во весь рост. Его темные волосы, снова ставшая бледной кожа и длинное пальто делают его похожим на героя романов Эдварда Гори*, но эффект портят порозовевшие щеки и кончик носа. Должно быть, он сидит тут уже минут 15-20, если приехал на такси. Погода сырая, холодная, изо рта у нее идет пар, когда она начинает говорить, запинаясь – Ч-что… т-ты… - Мне надо знать – как ты забываешь. Как заставить это пройти. Просто… просто скажи мне, как ты это делаешь. Пожалуйста. Он дошел до такого состояния после того, как она ушла из кафе. Она чувствует страдание, волнами накатывающее на него, и … она не понимала насколько ему все еще больно. Она думала, что он все позабыл и отринул, но он просто отодвинул ее куда-то очень далеко, как и все остальное. Она должна была знать; он всегда так защищался – подавляя эмоции. Ее сердце разрывается от жалости к нему, но он заслуживает честного ответа. – Это… это не пройдет. Ты просто… просто продолжай жить как жил. - Я уже пытался. Все остальное вернулось в нормальное русло, у меня есть работа, есть Джон, Лондон и миссис Хадсон, но всегда чего-то не хватает, то, чего раньше не было, и я подумал, что можно будет отгородиться от этой части моей жизни, но с каждым разом, когда я вижу тебя, все становится только хуже, - говорит он, все больше и больше волнуясь, расхаживая вдоль стены, потому что между ней и живой изгородью слишком мало места. Она открывает рот, чтобы спросить… о чем-то. Почему, но что именно почему, она не знает. Открывается парадная дверь, и на улицу выходит сосед со своим золотистым ретривером (которую, кстати, зовут Молли), чтобы выгулять ее перед сном. - Нам надо войти в дом, - говорит она, осознавая, что они уже устраивают сцену. У них не та беседа, которую можно затевать на пороге в полдевятого вечера в морозец. Он настороженно смотрит на нее, колеблется, прежде чем отступить в сторону, чтобы она могла открыть дверь. Они поднимаются по лестнице в ее квартиру, он идет позади нее, оглядывая комнату, пока она сваливает вещи на стол и снимает пальто. - Ну, э-э, чаю? – спрашивает она, стараясь хотя бы сделать вид, что ситуация нормальная, потом поворачивается и быстро проходит в кухню, не дожидаясь его ответа. Он идет следом, но останавливается, наполовину прячась за дверным проемом. - Я влюблен в тебя. Она замирает в футе от раковины и поворачивается, чтобы посмотреть на него. Он не мог только что сказать такое. - Я не знаю, что мне делать, - добавляет он, будто признаваясь в чем-то постыдном. Все ее тело обдает жаром, кожа головы покрывается мурашками от чего-то похожего на страх (может, это он и есть, слегка). - Я… я не… я не могу сказать тебе, что делать. Я не думала, что ты… - она пытается нащупать позади себя хоть что-нибудь и натыкается на столешницу, тяжело наваливаясь на нее. Она не может сейчас думать, ее сердце, кажется, вот-вот вырвется из груди. Он скучает по ней, любит ее, признался в этом, но не знает, что с этим делать; факты, факты, без связи и смысла . - Чего ты хочешь, Шерлок? Ты должен сказать мне, потому что я не… Просто скажи мне. Он смотрит на нее, лицо его открытое, уязвимое, глаза ищут ее, потом твердеют от решимости, он набирает воздуха и говорит: - Тебя. Слишком похоже на ту ночь, ночь, когда все изменилось, и ту, когда все изменилось еще раз, но теперь в этой фразе гораздо больше всего намешано; он не просит ее помощи, он просит ее, и это страшно и прекрасно, и она не знает, что с этим делать. Она отталкивается от столешницы и подходит к нему, кладя руку ему на грудь, смотря на красную петлицу на его лацкане; его рука в перчатке, холодя ее кожу, автоматически накрывает ее ладонь. Они оба слегка дрожат, хотя у Шерлока есть оправдание – он долго пробыл на улице. Наконец, она отрывает взгляд от его пальто и смотрит ему в лицо. Кто-то другой счел бы его выражение непроницаемым, думает она, но она видит, что он взволнован, надеется и готовится к самому худшему. - Ты… уверен? Потому что если нет… Его губы оказываются на ее губах раньше, чем она успевает закончить фразу, отчаянные, требовательные, просящие прощения. Они говорят ей больше, чем любые слова. Она целует его в ответ, вкладывая в каждую каплю поцелуя, как сильно по нему скучала. Они отстраняются друг от друга, тяжело дыша; рука Шерлока обхватывает ее затылок, он прижимается своим лбом к ее лбу. - Я, э-э, думаю, нам придется об этом поговорить, - говорит она, затаив дыхание. – Может, снимешь пальто? Она не знает, что он находит в этом смешного, но он фыркает тихим смешком, потом целует ее еще раз, просто улыбаясь, когда их губы соприкасаются. Они не прекращают целоваться; поцелуи сладкие, счастливые и «о боже, как же я соскучился (соскучилась) по твоему рту», превращающиеся в «мы должны» и «да», встречу зубов, языков, открытые рты и едва пойманные губы; широко раскрытые невидящие глаза, напряжение, крики и бормотание слов, которые она никогда уже не надеялась сказать или когда-либо услышать. ---------------------------------------- День 164/день 63-й/день 1-й Он сидит без рубашки за крошечным кухонным столом Молли, с мокрыми волосами, одетый только в синие больничные хлопковые штаны, как в тот первый раз, когда пришел сюда, завернувшись в одеяло с дивана и куря одну из сигарет ее сестры. Когда он ерзает на стуле, мышцы его бедер, задницы и шеи принимаются ныть. Временами он поглядывает в окно, на падающие на землю вперемежку с тусклым серым дождем снежинки. - Такое ощущение, что мне надо сейчас сориентироваться по карте, - говорит она с полным ртом тоста. В ответ он мягко искренне улыбается и отпивает свой кофе. Им многое предстоит между собой разъяснить, придется заставить действовать почти невозможное, но они подумают об этом позже. Он не ожидал, что прошлой ночью все так обернется. Предложение кофе было своего рода попыткой примирения; прощупыванием почвы. Ему надо было доказать самому себе, что он может оставаться с ней один на один без защиты Джона и не терять самообладания (или Джона как свидетеля или наставника, который потом вразумляет его, как ребенка; неудивительно, что он потерпел неудачу). Его собственная реакция на задание удивила его самого; когда он все планировал, то про себя представлял это, но никогда по-настоящему не смотрел на Отделение с этого угла, и вновь пережил падение, на этот раз судя себя со стороны, более объективно, чем интуитивно. И только тогда он понял, что видел и чувствовал Джон, и начал ругать себя за то, что заставил Молли снова пройти через это. И Молли… Она потянула его назад, потому что всегда так делала. Потому что любила его. Он спрашивал себя, а не то же ли самое происходит с ним, логика боролась с чувствами, пока ему надо было узнать, как она, более эмоциональный человек из них двоих, справляется с расставанием и потерей, когда он не мог справиться. Потом в нем что-то просто сломалось, какой-то остаток того человека, которым он был (и не был) пробился на поверхность и одержал верх, отчаянно соединяясь с ней так, как соединялся раньше. А потом он расстроил ее, и она ушла, а он не мог оставить все как есть. В кэбе все чувства будто вышли из-под контроля, а пока он ждал ее возвращения домой, ему стало еще хуже. Ему надо было узнать; он думал, что у нормальных людей есть какой-то трюк, интуитивное знание, как облегчить тоску, он не мог спросить Джона, потому что не хотел его сочувствия (как после Той Женщины, месяцы косых взглядов и внешне безобидные вопросы, окольные пути для выяснения его эмоционального состояния). Пока он стоял там, в дверях ее кухни, наблюдая за ней, на него нахлынули воспоминания, и он почувствовал такую уверенность, которая приходит с озарением, и выпалил то, что пытался отрицать, отчаянно желая, чтобы она поняла, насколько он растерян и насколько не может справиться с этим в одиночку. Он встает из-за стола, гасит окурок о пепельницу, бросает его в мусорное ведро, потом берет кружку и шлепает в гостиную, чтобы посмотреть новости. Вряд ли в мире произошло что-то интересное, но сегодня он не против, потому что планирует снова затащить Молли в постель, как только она позавтракает. Странно, размышляет он, садясь на диван; все одновременно знакомо и ново. Они знают привычки и отвращения друг друга, у них общий иносказательный язык запретных слов и языка тела, они точно знают, как ужиться друг с другом, оба пытаются понять, кем они были раньше, во время их путешествия, после и сейчас. Ее тарелка звякает о раковину, она открывает кран; ноги в носках стучат по полу, направляясь в гостиную, и она плюхается рядом с ним на диван. Ее утренняя неуклюжесть до смешного его умиляет. - Ненавижу свитера, - говорит она ни к селу ни к городу, рассеянно потирая место на верху шеи, куда он снова и снова приникал ртом во время их занятий любовью. - Все равно они ничего не скрывают. Если не хочешь казаться подростком, перестань носить такие вещи, в которых ты выглядишь лет на двенадцать. - Мм, - гудит она уклончиво, потом поворачивается к нему и запускает руку под одеяло, круговыми движениями гладя его по груди. Немного повозившись, Молли растягивается на нем сверху, просунув свою ногу между его бедер, одеяло теперь накрывает их обоих. Он до сих пор не может как следует расположиться на ее диване, хотя и так вполне удобно. Примечание переводчика: 1 Клэпхем – район в южной части Лондона. 2 Унция – мера веса, равная 28, 35 грамма 3 Пимз – летний алкогольный напиток с лимонадом, фруктами и мятой 4 «Джэк Дэниелс» - американское виски 5 Пролактин – гормон передней доли гипофиза, предположительно связан с размножением. 6 «Clinique Happy» - марка туалетной воды 7 Кататония - психопатологический синдром, основным клиническим проявлением которого являются двигательные расстройства 8 Бензодиазепины - класс психоактивных веществ со снотворным, седативным, анксиолитическим (уменьшение тревожности), миорелаксирующим и противосудорожным эффектами. 9 Благотворительный магазин – магазин, торгующий подержанными вещами и отдающий выручку на благотворительность. 10 Аддерал - амфетамин, обладающим стимулирующими свойствами 11 Декседрин – амфетамин, обладающий свойствами против бессонницы и усталости, уменьшает аппетит 12 Сивиллы — в античной культуре пророчицы и прорицательницы, экстатически предрекавшие будущее, зачастую бедствия. 13 Нью́арк — город на востоке США, крупнейший город штата Нью-Джерси и административный центр округа Эссекс. 14 Времен короля Якова I (1578-1625). 15 Распространенная практика в англоязычных странах, когда человек прерывает учебу, чтобы путешествовать, работать и т.д. 16 От пословицы «Когда ты в Риме, веди себя как римлянин» 17 Трихобезоар - волосяная опухоль: образование волосяных конкрементов в желудке. 18 Центральная библиотека медицинского колледжа Йельского университета в Нью-Хэйвене, штат Коннектикут. 19 Отсылки к научно-популярному фильму «Король динозавров» (1955). Намеки на гомосексуализм, «саурусом Рексом» называют ярко выраженного гомосексуала. 20 Моутаун Рекордз – американская компания звукозаписи. Специализировалась на продвижении чернокожих исполнителей в мейнстрим мировой поп-музыки. 21 Апноэ – временная остановка дыхания 22 Матаморос - город на северо-востоке Мексики, на правом берегу реки Рио-Браво-дель-Норте, по которой проходит граница с США (напротив, на левом берегу – г. Браунсвилл). 23 Арка в Сент-Луисе, также известная под именем «Врата на запад» — мемориал, являющийся частью Джефферсоновского национального экспансиального мемориала, а также визитной карточкой Сент-Луиса, штат Миссури США. Она была спроектирована финско-американским архитектором Ээро Саариненом в 1947 году. Ее высота 192 метра в самой высокой точке, ширина ее основания также 192 метра. Таким образом арка является самым высоким памятником на территории США. Ее строительство началось 12 февраля 1963 года и было закончено 28 октября 1968 года. Памятник стал открыт для посетителей 24 июля 1967 года. 24 Сырный замок «Марс» - один из крупнейших сырных магазинов США, находится в штате Висконсин. 25 Находится в г. Кокер-Сити, штат Канзас. 26 Озеро Девилс – ледниковое озеро на северо-востоке Северной Дакоты, популярно место отдыха. 27 Огромное кресло-шезлонг в г. Сент-Пол, штат Миннесота 28 Веганы – строгие вегетарианцы, не употребляющие в пищу даже молоко и молочные продукты, иногда мед 29 В смысле поделиться невзгодами 30 Клетка Фарадея - устройство, изобретённое английским физиком и химиком Майклом Фарадеем в 1836 году для экранирования аппаратуры от внешних электромагнитных полей. Обычно представляет собой заземлённую клетку, выполненную из хорошо проводящего материала. 31 Бисмарк – город в Северной Дакоте. 32 Бозмен – город в штате Монтана 33 Т.е. с мифическим громовержцем (по поверьям американских индейцев - сверхъестественное существо, которое вызывает грозу) 34 Часть Тихого океана, омывающая северо-западное побережье США 35 Штат Вашингтон 36 Г. Абердин, штат Вашингтон 37 Мост Young Street bridge, упоминается в тексте песни «Something in the Way». 38 «Quite Intresting» – шоу на канале ВВС2, которое ведет Стивен Фрай 39 Альбом группы 40 Гора Табор в юго-восточном районе Портленда является потухшим вулканом 41 Имеется в виду штат Вашингтон 42 «Гэторэд» – энергетический напиток. 43 В США празднуется в первый понедельник сентября. Символический конец лета. 44 Серия книг в жанре научной фантастики. 45 Город в штате Колорадо, недалеко от Денвера 46 Отроги Скалистых гор близ г. Боулдер 47 Кода— дополнительный раздел, возможный в конце музыкального произведения и не принимающийся в расчёт при определении его строения. Содержание коды может явиться «послесловием», выводом, развязкой и обобщением тем, развитых в разработке. 48 Интермеццо — небольшая музыкальная пьеса, служащая вставкой между двумя разделами произведения и имеющая иное построение и иной характер. 49 Мост в г. Лэйк-Хавасу-Сити, штат Аризона. До 1968 г. Находился в Лондоне, потом стал тонуть и был продан в США, куда перевезен по частям и собран на том самом месте, где стоит и доныне. 50 Мост в Лондоне, связывающий Сити и Саутворк. 51 Парковая зона в южной части Лондона. 52 Абстине́нтный синдро́м — синдром физических и/или психических расстройств, развивающийся у больных наркоманией и алкоголизмом спустя некоторое время после прекращения приёма наркотика, алкогольных напитков или уменьшения их дозы. 53 Нейромедиа́торы (нейротрансмиттеры, посредники) — биологически активные химические вещества, посредством которых осуществляется передача электрического импульса от нервной клетки через синаптическое пространство между нейронами. Традиционно нейромедиаторы относят к 3 группам: аминокислоты, пептиды, моноамины (в том числе катехоламины) 54 Памятник корове голштинской породы, находящийся в г. Нью-Салем, Северная Дакота. 55 Музей в юго-восточной части Портленда