Безмолвие боли

По ту сторону окна – совсем другой мир.
Кадр из фильма

Премьера фильма Киры Муратовой «Мелодия для шарманки» состоялась в июне прошлого года на Московском фестивале. Несколькими днями позже исполнительница одной из главных ролей, 12-летняя Лена Костюк, получила Серебряного Георгия за лучшую женскую роль. Сегодня новый фильм Киры Муратовой выходит в прокат.

Алена (Лена Костюк) и Никита (Рома Бурлака) – сводные брат и сестра. После смерти матери их отправили в приют, откуда решили развезти по разным детдомам. Дети не хотят разлучаться и убегают в поисках отцов. Два с половиной часа экранного времени (которое в жизни равно одним суткам) дети путешествуют по рождественской земле, встречая самых разных людей, которые – все без исключения – черствы и бездушны. Калейдоскоп лиц, среди которых много известных – Олег Табаков, Рената Литвинова, Георгий Делиев, Жан Даниель, Наталья Бузько, Нина Русланова, крутясь в завихрениях рождественской метели, постепенно складываются в цельную картину, застывают в сознании брейгелевским полотном, из которого не сразу и вспомнишь детали.

Из «положительных» персонажей здесь лишь бомж-философ (Георгий Делиев), вещающий библейские истины дурным голодным голосом, да юродивая в лохмотьях с вокзала, раздражающая пассажиров скрипучим пением (Нина Русланова). Последняя – это, вероятно, то будущее, что ждет девочку Алену, если ей удастся выжить да не сгинуть по молодости от кинжала пьяного сожителя. Положительными этих персонажей тоже можно назвать лишь условно, их главная добродетель в том, пожалуй, что они явного зла окружающим не делают.

На постсоветском кинематографическом пространстве осталось два режиссера, обладающих собственным неповторимым художественным почерком, – Алексей Герман и Кира Муратова. Почерк Муратовой всегда узнаваем и, хотя он не всегда изыскан, но предельно ясен и разборчив. Ее достаточно извилистые коридоры формы ведут в одну-единственную точку, где прочно гнездится один главный смысл. Этот смысл у нее тоже почти всегда один – катастрофическое несовершенство мира. И при всем том Муратовой совершенно не свойственны назидательность и морализаторство. Она не хочет никого ничему учить, у нее – и это действительно огромная редкость для всякого художника – на первом, на главном месте – боль. Она умеет сделать так, чтобы мы эту боль услышали.

В «Мелодии для шарманки» приемы, с помощью которых режиссер заставляет нас слушать боль, не то что не новы – выйди они из любых других рук – и сразу бы получили эпитет «затасканные». И то правда – казалось бы, что может быть банальнее, чем противопоставить сытое довольство и голодные муки с помощью ярко освещенного квадрата окна, в окне – наряженные дети, стол с яствами, сверкающая елка? А по эту сторону – наши герои с темными кругами вокруг голодных глаз... Старо, как сам кинематограф. Муратова не боится показаться банальной, она вообще ничего никогда не боится, у нее как у настоящего художника есть рецепт: добавь своей, неповторенной и неповторимой интонации – и откроется новая грань старой, как сам кинематограф, мысли. И Муратова добавляет. Она добавляет тишины. Весь мир замолкает, обрушивается в безмолвие, когда дети видят за окном своих наряженных сытых сверстников. Вся сцена проходит в оглушительной тишине. Ни музыки (в остальное время в фильме звучит Земфира), ни скрипа снега, ни детского всхлипа. Мира, кроме как за этим окном, не существует.

Кира Муратова умеет сделать почти невозможное – она знает, как можно заставить полюбить то, что тебя раздражает. Это своего рода игра – она нанизывает одно несовершенство на другое и, пока ты морщишься от тошноты, увенчивает сверху эту пирамиду неожиданной макушкой – и вместо тошноты вдруг появляются слезы. Оба главных героя, детки-сиротки, надо признать, малосимпатичные. Нелепая толстая девочка с неприятными манерами, в нелепом синем пальто, мальчик – капризен и неопрятен в чужой рваной куртке. Разговаривают по-муратовски монотонно, повторяя фразы по нескольку раз, и видит Бог – полюбить их решительно невозможно. Впрочем, у нас так замусорены мозги стараниями адептов «доброго кино», что еще чуть-чуть – и начнем петь с их голоса. Никто не обязан любить. Любить всех способен только Господь Бог. Нам бы научиться жалеть.

Только Муратова не слишком нас обнадеживает – последняя сцена ее рождественской сказки недвусмысленно дает понять, что будущего вообще-то нет. Мальчик Никита, забравшись на чердак и найдя там деревянное корыто, укладывается в него спать. Утром пришедшие на работу в строящийся дом гастарбайтеры находят в корытце детский трупик. Корыто – это ясли. Гастарбайтеры – волхвы. Вместо новорожденного волхвы приветствуют новопреставленного. Тот, кто мог принести миру спасение, умер. Больше ждать нечего.