Посвящается   Арине.

Тогда мне только-только исполнилось три года.

Говорят, что дети не помнят столь раннего детства, а если и помнят, то только какие-то отрывочные, не связанные между собой картинки, никогда не складывающиеся в единое целое. Кто знает, может быть это так и есть, но только не для меня. Я точно знаю, что где-то с трех лет помню абсолютно все, лишь иногда случаются провалы памяти, очевидно, связанные или с  сильными переживаниями, или с чем-то таким неприятным, что избирательная память сама выбрасывает, вычеркивает, как ненужный хлам.

Итак, тогда мне было только три года.

Я росла в очень благополучной семье, обеспеченной, интеллигентной. Мама, закончившая престижный университет, знала английский в совершенстве, увлекалась историей и фотографией, папа, несмотря на молодость, делал головокружительную карьеру. Меня любили и баловали. Особенно в этом преуспели бабушка и дед. О них вообще можно  рассказывать без умолку:  бабушка, которую и бабушкой-то называть язык не поворачивался, потому что выглядела она очень молодо, была писателем. Дед, которого я в детстве просто обожала, справедливый и добрый, считал, что если он меня не видел, то день прошел зря. И сейчас, вспоминая те счастливые, не омраченные горькими  потерями времена, я улыбаюсь, понимая, что тогда мы все не казались, а были истинно счастливыми людьми.

Мама и папа любили путешествовать. Уезжая, они, конечно же, оставляли меня у деда и бабушки. Я несказанно радовалась этому переселению. Новые игрушки взамен надоевших домашних забав, большая квартира, предоставленная в мое полное распоряжение, множество книг, непознанных загадок  и ребусов, прогулки с велосипедом, рисование мелом, поездки в зоопарк – всего и не перечислишь. Домой мне не хотелось, и я поднимала крик в ответ на попытки родителей вернуть меня в родное гнездо. Да, честно говоря, я и не успевала соскучиться за какие-то три-четыре дня, проведенные вне дома. Но одну поездку родителей, перевернувшую мое детское сознание, я  запомнила навсегда…

Стояла весна. Холодная, дождливо – снежная, ветреная. Небо, словно позабыв о своей бесконечной высоте, низко уронило серо-грязные тучи, грозящие горожанам то ли снегом,  то ли градом, то ли мелким колким дождем. Солнце, давно не появляющееся на небосклоне, казалось, уснуло где-то за горизонтом, напрочь позабыв о своих прямых обязанностях.  Растерявшиеся люди, замерзшие и огрубевшие от  длительных холодов, упорно слушали по вечерам новости метеослужбы, надеясь, что наперекор всем прогнозам, солнце пробудится от затянувшейся зимней спячки и, встряхнувшись, растопит надоевшие снега, согреет землю, поторопит запоздавшую весну.

Родители, очевидно, тоже уставшие от нескончаемых потоков то снега, то дождя, решили ехать в отпуск. Конечно же, во Францию. Кто бы сомневался?! Им хотелось легкости, тепла, воздуха, пропахшего круассанами и доброжелательных улыбок. Меня же, естественно, отправили к деду и бабушке. Мама долго готовила меня, рассказывая о том, как они поедут, как будут скучать, как привезут мне кучу подарков. А я, и без этих обещаний, с радостью ждала того мгновения, когда окажусь в доме маминых родителей. Ведь мне  всегда было так хорошо у них: весело, спокойно, уютно. Любовь к бабушке или деду всегда другая. Она не больше, чем любовь к родителям, но она другая – более нежная, более трогательная. Ведь старики тоже, будто дети, становятся с возрастом очень чувствительными, поэтому у нас не появлялось проблем. Мы веселились от души, играли то в прятки, то в догонялки, рисовали и лепили вместе, хохоча и потешаясь друг над другом от души. Так, в постоянных забавах и развлечениях, прошли первые четыре дня. На пятый же день, проснувшись утром, я вдруг почувствовала, что что-то тревожит меня. Это что-то, чему я не знала тогда названия, как-то неприятно волновало мою детскую душу. В тот  день я капризничала, плохо ела, чем вызвала тревогу у бабушки. День прошел суматошно и невесело. Ночью мне снилось что-то страшное и большое. Проснувшись посреди ночи, я все звала бабушку и просила ее: «Посиди со мной, посиди рядом…». Взволнованная бабушка, примостившись рядышком, гладила меня по голове, пела мне какие-то колыбельные, которые, однако, не успокаивали меня, а только еще больше будоражили. Когда же, утомленная бессонной ночью, я, наконец, уснула, бабуля все пыталась мне измерить температуру, опасаясь, что я заболела. Наступившее хмурое  утро не принесло мне облегчения. Мое детское сердечко ныло, все меня раздражало и злило. Бросив на пол любимую куклу, я с неосознанной тоской лежала в кровати, глядя в потолок. Мне ничего не хотелось, ничего, кроме одного – мне нужно было срочно видеть маму. Срочно! Сейчас! Никто, кроме нее, не нужен был мне в это мгновение…

Не умея объяснить, сама не понимая, отчего плачу, я рыдала в голос от тоски по родителям. Мне было так тяжело и одиноко. Я хотела сию же минуту прижаться к родному маминому плечу, увидеть ее улыбку, услышать, как она ласково называет меня доченькой. Совсем маленькая, я не могла растолковать разволновавшимся деду и бабушке, что очень люблю их, но что сейчас мне нужна только моя мама! Только мама!

Было очень тяжело, тоскливо, больно, обидно.

Это все ложь, когда утверждают, что маленькие дети не переживают, не понимают, быстро привыкают все забывая… Да, конечно, дети свыкаются, терпят, но потому и болеют, и замыкаются в себе, и становятся грубыми и озлобленными. Никто, никто на всем свете не может заменить малышу его мать.

Я ждала их и следующий день, и завтрашний. А их все не было. Они отдыхали, веселились, путешествовали. А я ждала. Все мое маленькое существо сосредоточилось на ожидании. Я прислушивалась к стуку двери, к телефонным звонкам, к шагам в коридоре надеясь услышать, что они возвращаются.

Прошло еще два дня. Игрушки уже совсем не интересовали меня. Книги, разбросанные по всей комнате, казались мне ненужными, и я сердито рвала их листы на мелкие клочки. Бабушка, огорченная до слез моими поступками, пыталась как-то отвлечь меня, но я не хотела ни мультфильмов, ни красок, ни прогулок. Мое крошечное сердечко билось только с одной мыслью, с одной надеждой…

Я ждала маму.

Терпеливо грызла красное яблоко, подставляла голову бабушке, заплетающей мне косу, жевала котлету, не чувствуя вкуса.

Я ждала маму.

Безразлично смотрела в телевизор, лепила пластилинового крокодила, каталась на велосипеде.

Я ждала маму.

Я ждала…

На следующее утро мне уже не хотелось вставать с кровати и умываться. Я решила, что если я буду лежать в кровати, то день пройдет быстрее. Слезы то и дело набегали на мои ресницы, и я, не умея объяснить и рассказать о своей тягучей тяжелой тоске, молча отворачивалась к стене. Бабушка, потерявшая терпение, пригласила врача. Тот, внимательно выслушав меня, добросовестно заглянув в уши и горло, сообщил ей, пожимая плечами, что я абсолютно здорова. Однако, я, даже  не дослушав его ненужный диагноз, отвернулась и уткнулась лицом в подушку. «Мамочка, приезжай скорее!» – хотелось мне крикнуть во все горло, но вместо этого я, лишь глотая слезы, молчала, натягивая одеяло на голову.

Наступил четверг. С утра дед читал мне сказку, которую я толком и не слушала. Просто сидела рядом, просто глядела в сторону и прислушивалась к звонкам в дверь. Потом бабушка пыталась покормить меня, однако я не могла сделать ни одного глотка. Тогда она, внимательно и пристально посмотрев на меня,  тихо сказала деду:

– Она скучает… Это тоска. Сердечная печаль.

Маленькая девочка скучала. Тосковала, страдала, как может страдать только  ребенок. Без слов, не жалуясь, ничем не интересуясь. Тогда, в трехлетнем возрасте я впервые почувствовала, сама того не понимая, что такое глухая тоска. Сердечная печаль…Мне казалось, что никогда уже родители не вернутся за мной, что меня бросили, оставили навсегда.

Когда же в дверь позвонили, и я услышала такой родной и дорогой голос мамы, я от волнения не смогла сдвинуться с места. То ли от долгого ожидания, то ли от нестерпимой обиды, что их не было так долго, то ли еще от чего-то, что невозможно объяснить словами, я вдруг зарыдала, а потом, кинувшись к ней, такой долгожданной, я все обнимала ее. Обнимала, и лишь повторяла «Мама, мама, мама…», чувствуя, как мое крохотное сердечко падает в пропасть от счастья и ликования. Весь мир, до этого мгновения тусклый и бесцветный, вдруг вспыхнул миллионами ярких огней и засверкал в лучах моей бесконечной детской любви к матери.

Прошло много – много лет…

Я давно выросла и помудрела, но те дни, когда я узнала и тоску одиночества, и сердечную печаль, и огромное счастье от прикосновения к маме, запомнились мне навсегда. И теперь, глядя в  застывшие, холодные, равнодушные глаза одиноких брошенных детей, я точно знаю, что только одно может их согреть и оживить – материнская любовь.

Чистая, светлая, бесконечная материнская любовь.

Они ждут вас…

18 апреля 2011г.