Харьковская катастрофа: к чему приводит самонадеянность

70 лет назад разразилась "харьковская катастрофа": наступление двух советских фронтов на Харьков закончилось их разгромом, открыв немцам дорогу на Сталинград и Северный Кавказ.

Промедление с принятием ключевого решения всего на два дня привело к потере более 400 тысяч человек и тысячи танков.

Фактор внезапности к тому времени давно иссяк. Несмотря на гигантские потери 1941 года, к апрелю 42-го численность Красной армии восстановилась, достигнув 5,6 млн человек. В первом полугодии 1942 года по сравнению со вторым полугодием 1941 года выпуск танков увеличился в 2,3 раза (11178 единиц), артиллерийских орудий - в 1,8 раза, автоматов - в шесть раз. В феврале советские ВВС получили от промышленности 822 самолета, а в апреле уже 1423. Начала поступать помощь по ленд-лизу.

Однако и 1942 год ознаменовался для СССР тяжелыми поражениями. Потери Красной армии убитыми, ранеными и пленными за это время составили около семи миллионов человек, у вермахта - почти в четырнадцать раз меньше, всего 519 тысяч.

Главную причину аналитики видят в непрофессионализме и шапкозакидательских настроениях политического руководства и высшего командования.

"Советские маршалы придумали своим провалам совершенно уникальное оправдание: оказывается, в 1942 году они еще не умели воевать! Командующие фронтами и армиями, начальники штабов с детской непосредственностью сообщают, что они пока только учились, присматривались к противнику, накапливали опыт", - пишет современный исследователь Владимир Бешанов.

В работах советского периода фигурировало устоявшееся определение каждого военного года: "трагический" 41-й, "переломный" 43-й, "победный" 44-й, "завершающий" 45-й. 1942 год чуть ли не официально окрестили "учебным".

Ход операции

Первая попытка отбить захваченный вермахтом в октябре 1941 года Харьков была предпринята в январе. Она завершилась неудачей, но привела к возникновению так называемого "барвенковского выступа", вклинивавшегося в немецкие позиции на глубину до ста километров.

22 марта главком Юго-Западного направления Семен Тимошенко, член Военного совета Никита Хрущев и начальник штаба Иван Баграмян предложили Ставке осуществить грандиозное наступление, обещая освободить не только Харьков, но и всю левобережную Украину, если в дополнение к имевшимся 92 дивизиям и 480 танкам им дадут еще 40 дивизий и 1500 танков.

28 марта Сталин, считавший тогда приоритетным западное направление, приказал Юго-Западному фронту Тимошенко и Южному фронту генерала Родиона Малиновского, также подчинявшемуся Тимошенко как главкому направления, провести более ограниченную операцию по взятию Харькова.

Подкреплений Тимошенко получил меньше желаемого: 10 дивизий, 26 танковых бригад и 18 артполков. Однако имевшиеся в его распоряжении силы все равно превосходили германские, насчитывая 640 тысяч солдат и офицеров и 1200 танков. Во всей группе армий "Юг" имелись 64 дивизии и 450 танков, в находившейся непосредственно в районе Харькова 6-я армии Фридриха фон Паулюса - 13 дивизий, из них одна танковая.

Немцы, со своей стороны, сами намеревались срезать барвенковский выступ, запланировав на 18 мая операцию под кодовым названием "Фридрихус".

В отличие от лета 1941 года, советскому командованию удалось перехватить инициативу, атаковав шестью днями раньше. Но и это не привело к успеху.

Для удара с юга по горловине барвенковского выступа немцы сосредоточили танковую группу генерала фон Клейста.

Советское командование проглядело концентрацию вражеских сил и вообще не предполагало, что немцы осмелятся контратаковать.

"Наши прогнозы строились больше на догадках, чем на реальных сведениях", - признавал после войны Баграмян.

Современные исследователи установили, что начальник Особого отдела Юго-Западного фронта Владимир Рухле все-таки предупредил Москву, но его сообщение проигнорировали. По имеющимся данным, руководитель контрразведки Виктор Абакумов не пожелал идти вразрез с господствовавшими в Ставке настроениями и не нашел ничего лучше, как обсудить полученную информацию с Хрущевым, который якобы отсоветовал ему докладывать Сталину.

Как писал впоследствии маршал Александр Василевский, в те дни вступавший на пост начальника Генерального штаба, его предшественник Борис Шапошников считал харьковскую операцию недостаточно подготовленной, но Сталин "приказал Генштабу считать ее делом Тимошенко и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться".

"Уже одно то, что товарищ Сталин, наш великий друг и учитель, одобрил наступательные планы фронта, может служить верным залогом в предстоящем успехе нашего наступления", - заявил Тимошенко на совещании с командирами в Купянске 11 мая.

В тот же день в частях прошли митинги, на которых предстоящее наступление называлось "операцией по полному и окончательному освобождению Украины от немецко-фашистских захватчиков".

"Дух оптимизма витал на командном пункте фронта, - вспоминал командующий 38-й армией, будущий маршал Кирилл Москаленко. - Как это ни странно, Военный совет фронта уже не считал противника опасным".

Операция началась в 07:30 утра 12 мая и на первых порах развивалась успешно. 15 мая советские танки находились в 20 км от Харькова.

17 мая Клейст нанес отсекающий удар в тыл советским войскам и уже к вечеру продвинулся на 25 км к северу.

В тот же день Василевский доложил об изменении обстановки Сталину, но приказ приостановить наступление и развернуться фронтом к немцам последовал только 19 мая.

Как писал в своих мемуарах Москаленко, два дня советские дивизии "сами лезли в мешок, в пасть к врагу".

Возможно, и после 19 мая было еще не поздно спасти положение. Однако, по словам Москаленко, для этого "необходимо было в ограниченное время произвести перегруппировку больших масс войск, разбросанных на большом пространстве, а мы тогда еще не умели делать это должным образом".

"Они не умели ничего, кроме как стучать кулаком по столу, требовать "Стоять насмерть!", грозить трибуналом, "внушать бодрость" войскам при помощи заградительных отрядов и забрасывать врага трупами красноармейцев", - комментирует Бешанов.

Как и в 1941 году, возможность перехода к обороне не предусматривалась даже теоретически. На 180-километровом фронте под Харьковом за весну было построено всего 11 км проволочных заграждений.

Маршал Тимошенко потерял управление войсками и в самые критические дни 22 и 23 мая покинул командный пункт, чтобы лично налаживать переправу через Северский Донец в районе Ивановки. Приказ о прекращении наступательной операции он отдал лишь 28 мая.

22 мая Клейст соединился с Паулюсом, окружив три советские армии. К 30 мая их уничтожение закончилось. Попытки прорыва успехом не увенчались, хотя командир одной из немецких дивизий генерал Ланц вспоминал о "чудовищных атаках русской пехоты".

Погибли 171 тысяча человек, в том числе семь генералов, в плен попали 240 тысяч. Из окружения вышли всего 22 тысячи человек.

Немецкие потери составили около 20 тысяч. Паулюс получил от Гитлера Рыцарский крест.

"В огненном смерче даже мертвые не обретали покой, - вспоминал царивший под Харьковом ад фронтовой разведчик, впоследствии писатель Борис Витман. - Вместе с живыми их швыряло взрывной волной, кромсало уже искореженные тела. К исходу 29 мая длина колонн пленных достигала нескольких километров. "Сколько же вас, родимых, - услышал я женский голос, - второй день мимо нас идете, а конца не видать!"

В результате огромных потерь советская оборона на юге оказалась существенно ослаблена, чем германское командование не преминуло немедленно воспользоваться. 28 июня 4-я танковая армия генерала Гота прорвала фронт и устремилась к Дону. 7 июля немцы подошли к Воронежу, 23 июля пал Ростов-на-Дону. В начале августа 6-я армия Паулюса вышла на дальние подступы к Сталинграду.

Головокружение от успехов

По оценкам историков, после разгрома немцев под Москвой Сталин впал в теоретически осуждавшееся им "головокружение от успехов", находился в плену аналогий с 1812 годом и считал войну практически выигранной.

Высшие военачальники не пытались вывести его из этого состояния. На совещании 5 января 1942 года командующие фронтами, как один, докладывали о грандиозных успехах и просили резервов, обещая немедленно кого-нибудь разбить. Результатом стало директивное письмо от 10 января, в котором ставилась задача "обеспечить полный разгром гитлеровских войск в 1942 году".

Шапкозакидательским настроениям способствовали фантастические данные ГРУ, оценившего потери вермахта к 1 марта 1942 года в 6,5 млн человек, тогда как на деле они едва превысили один миллион.

"Инициатива теперь в наших руках. Потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии", - утверждал Сталин в праздничном приказе 23 февраля.

"В Ставке ослабло критическое отношение к обстановке, многое представлялось в слишком розовом цвете. Разрабатывая гигантские планы, Ставка не учитывала реальную действительность", - писал после войны генерал-полковник Павел Белов.

"Многие из нас предполагали, что Красная Армия уже в состоянии немедленно выбросить захватчиков с советской земли", - вспоминал маршал Москаленко.

"Ну, шапка была набекрень у всех тогда", - заявил маршал Жуков в 1966 году на встрече с сотрудниками "Военно-исторического журнала".

"Точно так же, как Гитлер при нападении на Советский Союз, теперь русское командование переоценило свои силы", - указывал в мемуарах германский генерал Курт фон Типпельскирх.

Британский министр иностранных дел Энтони Иден 16-20 декабря 1941 года находился в Москве, чтобы подписать официальный договор о союзе в войне против Германии и послевоенном сотрудничестве. К его удивлению, Сталин практически не интересовался открытием второго фронта, а всецело сосредоточился на вопросе о признании Лондоном территориальных приобретений СССР по пакту Молотова-Риббентропа. В результате Иден уехал ни с чем.

20 января 1942 года советский полпред в Вашингтоне Максим Литвинов запросил Москву, не следует ли, в связи со вступлением США в войну, поднять вопрос о втором фронте перед Рузвельтом. Молотов ответил: "Подождем момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос перед нами".

Изменил эту позицию только разгром под Харьковом. Когда Молотов, в те дни находившийся с визитом в Лондоне, сообщил, что Британия по-прежнему не готова включить в договор пункт о признании границ 1941 года, Сталин ответил: "Согласись без этого". Документ был подписан 26 мая.

На переоценку своих сил наложился крупный стратегический просчет.

После поражения под Москвой и вступления в войну США Германия оказалась перед лицом затяжной войны, в которой решающую роль играют материальные ресурсы. Главной целью Гитлера стали кубанская пшеница и кавказская нефть.

"Москва как цель наступления совершенно отпадает", - записал после совещания в ставке фюрера 28 марта генерал Вальтер Варлимонт.

Сталин до лета 1942 года не сомневался, что немцы повторят попытку захватить Москву, и считал южное направление второстепенным и отвлекающим. Основные силы Красной армии были брошены на то, чтобы оттеснить подальше от столицы группу армий "Центр", и германское командование перемалывало их, уйдя на этом участке фронта в глухую оборону.

"Наступательными действиями мы изматывали свои войска во много раз больше, чем вражеские. Это изматывание было выгодно противнику, а не нам", - писал в мемуарах маршал Рокоссовский. Фраза была вычеркнута цензурой и впервые вошла в издание 1990 года.

22 января был освобожден последний занятый немцами населенный пункт на территории Московской области - деревня Уваровка.

Но взять Ржев в 200 км к западу от Москвы удалось только в марте 1943 года. Потери в бесконечных боях за Ржев составили полмиллиона человек. Александр Твардовский посвятил им одно из самых пронзительных стихотворений во всей военной литературе: "Я убит и не знаю, наш ли Ржев, наконец?"

Общие потери Западного и Калининского фронтов Жукова и Конева с 8 января по 20 апреля 1942 года, когда наступление окончательно выдохлось, составили 776889 человек.

Однако и после этого Верховный продолжал гнуть свое.

"Всей Красной Армии добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев", - писал он в первомайском приказе.

Кто виноват?

В известном докладе XX съезду КПСС Хрущев возложил всю вину за харьковское поражение на Сталина, который, по его словам, загубил дело, упорно не давая перейти к обороне.

В воспоминаниях Никиты Сергеевича досталось и маршалу Василевскому за то, что он 17 мая не настоял перед Верховным на прекращении наступления и тем самым, по мнению Хрущева, "не выполнил своего долга воина".

Однако, как следует из опубликованных документов, Тимошенко, Хрущев и Баграмян, докладывая о тяжелой обстановке, тоже не решились произнести главные слова - "остановить наступление".

Как указывал в воспоминаниях Жуков, 17-18 мая "Военный совет [Юго-Западного] фронта особого беспокойства не проявил".

С одной стороны, Сталин возглавил вооруженные силы воюющей страны, будучи гражданским человеком, притом давно уверовав в собственную непогрешимость и внушив всем, а маршалам и генералам больше, чем кому-либо, что противоречить ему смертельно опасно.

Жуков, уже находясь на пенсии, на вопрос Константина Симонова, каким был Верховный, ответил коротко: "Он был страшен".

С другой стороны, подавляющее большинство выдвинутых им военачальников имели за плечами лишь начальную школу да разные краткосрочные курсы. В результате Большого террора крупными соединениями пришлось командовать людям, недавно пришедшим, в лучшем случае, с дивизионного уровня.

"Мы не имели заранее подобранных и хорошо обученных командующих фронтами, армиями, корпусами и дивизиями. Во главе фронтов встали люди, которые проваливали одно дело за другим. Все эти командиры учились войне на войне, расплачиваясь за это кровью наших людей", - указывал Жуков в письме начальнику Главного управления кадров наркомата обороны 22 августа 1944 года.

Вплоть до 1943 года Сталин в форме приказов направлял командующим фронтами и армиями пространные инструкции и, по их собственным словам, "открывал глаза" на вещи, которые обязан знать любой курсант, вроде необходимости концентрации сил на решающих участках и артиллерийской поддержки наступления, использования радиосвязи и инженерных заграждений.

"Не имевшие достаточного опыта, не отягощенные образованием, скороспелые сталинские полководцы, заняв генеральские должности, в своем подавляющем большинстве остановились в развитии и ничему учиться не желали. Они готовились только наступать, но, как выяснилось, наступать тоже не умели. Во-первых, сразу терялось управление; во-вторых, "не хватало опыта"; в-третьих, мешал противник, создававший своими действиями "сложную обстановку", - пишет Владимир Бешанов.

"Расплачиваться за невежество пришлось долго и большой кровью. Не своей, конечно", - резюмирует исследователь.

27 мая 1942 года Сталин ответил Тимошенко и Хрущеву на просьбу о дополнительных резервах: "Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? Если вы не научитесь получше управлять войсками, вам не хватит всего вооружения, производимого в стране. Учтите все это, если вы хотите когда-либо научиться побеждать врага, а не доставлять ему легкую победу. В противном случае вооружение, получаемое вами от Ставки, будет переходить в руки врага, как это происходит теперь".

"Тот факт, что мы отступили далеко от границы и дали противнику возможность занять и разорить Украину, Белоруссию, часть Российской Федерации, явился результатом просчетов и неумелого руководства. Многие люди, которым доверили дело, были достаточно примитивны", - утверждал Хрущев.

По оценкам современных историков, Иосифу Виссарионовичу следовало бы вместо "вам" сказать "нам", а Никите Сергеевичу - включить в число "примитивных людей" себя самого.

Маршал Семен Тимошенко не захотел участвовать в запоздалом обмене упреками. Единственный из крупных советских военачальников второй мировой войны, он отказался писать мемуары и публично делиться воспоминаниями.

Знаменитый актер Евгений Весник рассказывал, что через много лет после войны ехал с Тимошенко в одном купе. Как водится, налегли на коньячок.

Захмелев, Весник, по его словам, "набрался наглости" и спросил маршала: как же нам все-таки удалось выиграть войну?

"А хрен его знает!" - ответил тот.