"Хочу любить, любви в ответ хочу..."/Молодежный театр на Фонтанке

Выпуск №3-133/2010, Гости Москвы

Столичные гастроли Санкт-Петербургского Молодежного театра на Фонтанке еще раз доказали - театр дело полюбовное.

Пересаженная роза

В мире слишком много ненависти. Слишком много соперничества, жестокости и предательств. Каждый день мы ведем изнурительную борьбу за выживание и уже считаем, что это - в порядке вещей. А как иначе? Хорошо смеется тот, кто стреляет первым. Мы втискиваемся в переполненные вагоны метро, оттирая, кого удастся, локтями. Это я на работу опаздываю, а до других мне дела нет. Пристраиваемся в кильватер к «скорой», чтобы обойти тех, кто завяз в пробке раньше нас. Это у меня срывается контракт на сумму с семью нулями, а вы можете тут хоть зимовать. Руководству демонстрируем свою профпригодную незаменимость, чтобы под кризисное сокращение попал другой. Не я. Избранникам - сексуальную и прочую состоятельность, дабы им не вздумалось поискать кого помоложе, покрасивее, побогаче (нужное подчеркнуть). Мир живет по принципу: не докажешь - не получишь. И кажется, что нет в этом мире места, где тебя любили бы просто так. Да и сам постепенно утрачиваешь эту странную способность - любить. А не заниматься любовью в физиологическом, финансовом, бытовом или каком-либо ином суррогатном ее воплощении.

В этом месте, по идее, нужно было бы написать нечто вроде: «Но чудеса все-таки случаются, и такие волшебные острова любви все еще существуют». Получилось бы красиво и романтично. Но - неправда. Никакого чуда Молодежный театр на Фонтанке собою не представляет. Потому что чудом мы считаем нечто, возникшее само собой. А театр этот долго и трудно строили люди, платя за преданность своим идеалам очень высокую цену, и наибольшую, разумеется, - сам Семен Спивак, возглавляющий театр вот уже двадцать лет. И островом выстроенный им театр не назовешь, потому как фонтанковцы не в башне из слоновой кости существуют и от соприкосновений с окружающей средой получают и синяки, и шишки. Как и все мы. И все-таки трудно отделаться от ощущения, что нечто волшебное в Измайловской саду на берегу реки Фонтанки все-таки происходит. Есть в нем нечто от сада андерсеновской старушки, той самой, что приютила Герду, отправившуюся на поиски Кая. За стенами бушует непогода, а внутри цветут, не облетая, розы. И как бы ты ни был измучен или напуган, тебя выслушают, успокоят, помогут собраться с силами, прежде чем ты снова выйдешь в ночь и холод.

Московская публика к таким «оранжерейным» условиям не приучена. Театры-дома здесь, безусловно, существуют, но домами они являются для артистов. Зритель тут все-таки гость, пусть и желанный. Вот это едва уловимое разделение на «свой-чужой» в конечном итоге и определяет атмосферу спектаклей даже тех театров, где в зрителе еще хотят видеть единомышленника, а не поставщика рублей в билетную кассу. У Спивака же зритель может быть только своим: кажется, что спектакль создавался именно для тебя, чтобы персонально с тобой поговорить о чем-то очень важном. Но к такому уровню доверительности готов далеко не всякий. Слишком высока конкуренция, чтобы можно было себе позволить приоткрыть душу, снять привычную маску и не страшиться быть самим собой. Москва и коренных-то москвичей от этого уже отучила, а уж «понаехавших» она сразу берет в шенкеля.

На спектаклях питерцев в зале царила довольно напряженная атмосфера. Зрителю требовалось немало времени, чтобы отключить привычную защиту, поверить, что его никто не собирается ни подставлять под дурачка, ни эпатировать, ни бить из-за угла кирпичом по голове. Актерам, привыкшим к более высокому градусу зала, было очень нелегко ломать лед недоверия. Это приходилось делать снова и снова. На каждом спектакле. Можно пытаться понять, как им это удавалось. Но можно этого и не делать. Оставим театру право не раскрываться перед нами до конца.

Money-money

Одни ломают голову над тем, где их взять, другие - как потратить. В «Школе налогоплательщиков» Луи Вернея и Жоржа Бера можно найти ответы на оба вопроса. С выбором пьесы театр попал, что называется, в десятку (премьера спектакля состоялась в 2009-м, когда кризис был в самом разгаре, а между тем пьеса была написана в 1934-м году - сколь неизменен наш переменчивый мир!). Французский юмор, помноженный на русскую ментальность, дал потрясающе смешной результат. Искренне смеяться над собой, когда в карманах у тебя ветер гуляет, - чем не рецепт спасения утопающих их собственными силами.

Не впервые взявшийся за режиссуру Михаил Черняк сумел из анекдота, выращенного драматургами до размеров полновесной пьесы, сделать притчу о любви, остроумную и трогательную одновременно. Хотя персонажи по своей природе до притчевости как-то не дотягивают. Эмиль Фромантель - глава департамента подоходного налога (Михаил Черняк), свято верящий в свою высокую миссию - стоять на страже интересов государства (не забывая при этом и своих собственных). Жюльетта - его балованная дочь (Юлия Шубарева), привыкшая к тому, что жизнь должна быть полной чашей. Просто  должна, и все тут. Гастон, его зять - веселый оболтус, за пару лет счастливой семейной жизни просвистевший все свое состояние (Евгений Славский). Но при эскизности исходных характеров и положений актерам удается вдохнуть в своих персонажей живые страсти. И мсье Фромантель оказывается любящим отцом, снова и снова спасающим терпящий крах брак дочери. А сама Жюльетта, при всей своей любви к роскоши, знает цену и искренним чувствам. А Гастон, придумав эту самую школу для «чайников» (где они так хорошо осваивают премудрости налогообложения, что доводят до краха национальный бюджет Франции) и сколотив миллиардное состояние, как выясняется, гонится не столько за деньгами, сколько за ускользающей любовью. Мораль проста: и с деньгами, и без оных сберечь любовь нелегко. Но театру редко удается высказаться на эту изъеденную нравоучительным пафосом тему так, чтобы не укатиться ни в проповедничество, ни в пошлость. А здесь - пожалуйста. Смейтесь на здоровье, а возвращаясь домой, покрепче прижмите к себе свою половинку.

Очень маленький Дон-Кихот

Вы думаете, что Сервантес писал свой роман о супермене в блистающих латах, только и мечтающем о том, чтобы кого-нибудь спасти? А спутником супермена писатель сделал ходячий здравый смысл, который почему-то принято именовать народной мудростью? Если так, то, придя на спектакль, вы с удивлением (а кто-то, возможно, и с ужасом) обнаружите, что Семен Спивак с вами категорически не согласен. На совершенно негероической беленой овечьей шерсти (сценография Семена Пастуха) он разворачивает историю двух маленьких людей, которые подсознательно понимают, что большими (и в прямом и в переносном смысле слова) им не стать, да пожалуй, не очень-то и хочется. Эти двое - из тех детей, что не торопятся вырасти. Вот они и не выросли, заигравшись в рыцарей, великанов и прекрасных дам.

Дон-Кихоту (Андрей Шимко) взрослый мир не нужен, потому, что правила, по которым он (мир) существует, для него слишком жестки. Там игра идет не ради удовольствия от самой игры, а ради того, чтобы урвать побольше чего-нибудь такого, земного, что в мире волшебства и фантазии никакой ценности не имеет. А Санчо (Роман Нечаев) отлично понимает, что в этом взрослом мире сибаритствовать ему никто не позволит. Напрягаться ради добычи хлеба насущного ему ну очень не хочется, тем более, что есть возможность раздобыть его играючи. Оба отдают себе отчет в том, что их мир - понарошку. Но здесь они могут оставаться самими собой.

В «большом» мире это роскошь непозволительная. Когда понимаешь, что the game is over, понимаешь и то, что ответ на вопрос, можешь ли ты это себе позволить, придется искать самому. Но паники в душе эта неподъемная ответственность уже не вызывает. Почему-то...

Любовь со странностью и без

«Касатку» в Москву привозили уже не раз. И, вроде бы, высказаны все мыслимые и немыслимые восторги по поводу этого спектакля, которому удалось пронять даже некоторую часть публики, весьма скептически настроенной по отношению к не эпатирующим спектаклям о вечных ценностях. Но коль уж сии гастрольные заметки замешаны на любви, не могу не воздать должное Спиваку и его актерам, которые вот уже двенадцать лет с неиссякаемым энтузиазмом (или все-таки - мужеством?) продолжают убеждать сомневающихся и ободрять колеблющихся - любовь существует. Беспримесная. Искренняя. Всепоглощающая. Нерасчетливая. Из нашего повседневного лексикона уже и слова-то эти практически исчезли. А они все туда же! И что удивительно - мы им верим. И приходим на этот спектакль и во второй, и в третий, а есть и такие, что и в тринадцатый раз. Ну, необходимо человеку знать, что его можно любить просто так. Когда он слаб и безволен. Когда растерян. Когда циничен от невозможности быть собой (эта редчайшая способность человеческая, похоже, для Спивака краеугольна и в жизни, и в театре).

Спектакль нежен и наивен, хрупок до хрустального звона. Сохранять такое действо на протяжении многих лет в состоянии кристальной прозрачности, при том, что актеры, в нем играющие, отнюдь не наивные романтики и несут по жизни груз собственных очарований и разочарований, - немыслимо. А ведь история придуманного Алексеем Толстым любовного квадрата сентиментальна донельзя. Вышедшая в тираж эстрадная примадонна (роскошнейшая Наталья Суркова) мается с вконец разорившимся князем (балансирующий между сердечностью и гротеском Михаил Черняк), а принципиально-ответственный молодой помещик (обворожительный Александр Строев) не считает себя вправе разрушить воздушные замки, выстроенные его слегка не от сего мира невестой (хоть кого подкупающая своим «наивом» Зоя Буряк). И под сенью немыслимой яблони все немыслимым же образом вдруг становится на свои места, и все счастливы. Наблюдая за сюжетом можно подумать, что речь идет о каком-нибудь шампуньно-мыльном сериале. И думаешь: может, не сюжеты виноваты в том, что происходит и с отечественным театром и, тем паче, с телевидением?

Пляски с небытием

Можно ли к персонажам комедии абсурда относиться как к живым людям? Девять из десяти спрошенных наверняка ответят: нет. Из чего следует, что мрожековское «Танго» они в Театре на Фонтанке не видели. Хочется верить, что еще не все для них потеряно: шедший почти двадцать лет, спектакль был снят с репертуара, но к юбилею театра все же вынут из «запасников», привезен на московские гастроли, и есть некоторая надежда, что обретет второе дыхание. Не потому ли, что наша нынешняя жизнь гораздо абсурднее той, что мы вели двадцать лет назад? Ничтожества рвутся к власти с еще большим остервенением. «Отцы» не только категорически отказываются от своих детей, которым приходится вживаться в условия гораздо более зверско-джунглевые, чем те, в каких проходила юность отцов, но всеми силами стремятся объявить существующий безумный-безумный мир несуществующим. Эдаким плодом воспаленного воображения их неуправляемых (а на самом деле просто давным-давно выросших) чад.

Эта бережно охраняемая каша из дат личных и общественных, политических событий и обстоятельств собственной биографии для старшего поколения, по сути, есть демонстративный протест против вселенной, перечеркнувшей их собственный маленький правильный и уютный мирочек, в котором они только и могут существовать в любви и согласии. За его пределами оказываются их собственные дети, и на них старшим уже не хватает ни тепла, ни любви. Классический расклад в действии - «верхи» не могут, «низы» не хотят. А посторонние дают советы и в результате ловко прибирают все к рукам.

Для Спивака, с его точным чувством времени, этот спектакль, по-видимому, является одним из тех внутренних камертонов, по которым он настраивает звучание создаваемого им театрального пространства. Потому-то «Танго» и не выглядит в этом пространстве пусть и очень талантливой, но «обыкновенной абсурдистской» пьесой. Он сделал из нее своего рода противовес энтропии вселенной в одной отдельно взятой точке пространства.

Прощай, прекрасная маркиза

«Маркиза де Сад» Юкио Мисимы в Театре на Фонтанке по праву числится в легендах. Сошлось все - изысканная многослойная философия текста, тонкость выстроенных режиссером аллюзий, виртуозная игра актрис, сопрягавших в заданных драматургом и постановщиком обстоятельствах нити собственных судеб, блеск и роскошь совершенно потрясающих костюмов и декораций. По количеству вечных вопросов этот спектакль, пожалуй, можно было бы вписать в книгу рекордов Гиннесса, если бы в ней нашлась подходящая рубрика. Где проходит граница между моралью и ханжеством? Можно ли противостоять ужасу одиночества? Откуда черпать силы в борьбе с невзгодами, сыплющимися на тебя из, вероятно, пришедшего в негодность рога изобилия? Как понять другого человека, не утаив от него и своей собственной правды? Почему любовь оборачивается ненавистью, нежность - жестокостью, восхищение - ужасом, а преклонение - стремлением смешать с грязью?

Психологический театр, превративший жизнь в игру смыслов и подтекстов, - вот что получилось у Спивака. Критиковали его столь же яростно, сколь восторженно и хвалили. Ну как же: такой интеллигентный человек - и вдруг о такой «мерзости». Гораздо спокойней жить на свете, считая себя белым и пушистым. И все попытки говорить о вещах неоднозначных, не укладывающихся в прокрустово ложе дуальности, рассматривать исключительно как пропаганду порока и насилие над добродетелью. Но на этом свете белы и пушисты только сибирские коты, а на том - одни лишь ангелы. Люди не могут причислить себя ни к тем, ни к другим. А потому и вынуждены всю жизнь искать в себе Бога и противостоять дьяволу. «Маркиза де Сад» заставляет поверить в то, что с дьяволом в себе бороться можно. Нужно. Необходимо. Это не проповедь. Это крик души, колеблющий устои жизни.

Жизнь продолжается, но игра не может длиться вечно. В Москве спектакль сыграли в последний раз. Рассудок соглашается, а сердцу все равно жаль.

Вместо послесловия

Разумеется, что-то осталось за пределами этих заметок. Но они не задумывались ни как гастрольная хроника, ни, тем более, как скрупулезный «разбор полетов» с расстановкой акцентов и выносом вердиктов. Писались они  исключительно из-за непреодолимости желания поговорить о любви. О том, как хорошо знать, что есть на свете место, где зрителя любят. Нежно и преданно. Просто так. Ни за что.

Фото В.Постнова, И.Сенковой, Ю.Кудряшовой

Фотогалерея