Приходится на один из дней с 4го по 6е апреля. Издревле в этот день поминали своих предков. Hыне в праздник Цинмин стали устраивать мероприятия в память о павших героях. В этот день приводятся в порядок их могилы. Погода стоит уже теплая, природа расцветает, и многие люди отправляются в загородные прогулки, запускают бумажных змеев, любуются весенней природой, поэтому праздник Цинмин еще называют Тацинцзе — день прогулок по первой зелени.
Центральное место в ряду весенних календарных обрядов китайцев занимал праздник Холодной пищи (Хань-ши) и Чистого света (Цинмин). У этого праздника древние истоки, и за три тысячелетия своей истории он претерпел значительную трансформацию. Первоначально он имел вид известного у многих древних народов весеннего праздника Обновления огня. Первые сообщения о нем относятся к эпохе Чжоу, т. е. к первой половине I тысячелетия до н. э. Известно, что в то время наступление весны отмечалось зажжением нового огня с помощью зеркала, старый же огонь предварительно гасили, и в течение некоторого времени все ели холодную пищу.
Зажжение нового огня было единственным большим праздником в году, дата которого высчитывалась по солнцу: его отмечали спустя 105 дней после зимнего солнцестояния (5 апреля по европейскому календарю). Со временем этот день получил название Цинмин. В традиционном китайском календаре он обычно приходился на первые числа 3-го лунного месяца. Если Цинмин совпадал с 3-м днем 3-го месяца, в народе его называли «истинным днем Цинмин». В некоторых местностях Центрального Китая существовал обычай варить по этому случаю большую тыкву, которую ели женщины, что, как верили, способствовало появлению мужского потомства.
Популярная в провинции Шаньси народная легенда связывала происхождение праздника Холодной пищи с именем некоего Цзе Цзытуя, или Цзе Чжи-туя, верного оруженосца одного из принцев царства Цзинь, жившего в VI в. до н. э. Господин Цзе Цзытуя, гласит легенда, был лишен прав на престол и некоторое время скитался в изгнании. Однажды он со своей свитой остался без еды, заболел и был близок к голодной смерти, но Цзе Цзытуй накормил его, вырезав кусок мяса из своего бедра. Впоследствии этот принц вернул себе престол, но забыл отблагодарить своего самого преданного слугу. Оскорбленный неблагодарностью господина, Цзе Цзытуй стал жить отшельником в горах. Когда же правитель вспомнил о Цзе Цзытуе и принялся зазывать его на службу, тот ответил отказом. Тогда цзиньский государь решился на крайнюю меру: он приказал зажечь лес, в котором скрывался Цзе Цзытуй, но честный слуга предпочел смерть от огня службе человеку, единожды нарушившему свой долг. Правитель был так тронут благородством Цзе Цзытуя, что приказал народу в память о нем гасить огонь в очагах в годовщину его смерти.
Рассказ о добродетельном подданном цзиньского царя впервые встречается в литературных памятниках, созданных во II-I вв. до н. э., когда древние китайцы уже забыли о том, какое значение в подсечном земледелии имел огонь. Мифологический сюжет об умирающем и воскресающем божестве, еще известный в начале чжоуской эпохи, вытеснен в нем нравоучительностью, традиционной для идеологии ученых чиновников императорского Китая. Впрочем, в этом рассказе нетрудно различить мотив искупительной жертвы, характерный для такого рода предпраздничных постов у древних народов. Хотя — первоначальный смысл праздника Холодной пищи был забыт, он сохранял свое значение символического обновления жизни, предварявшего сев.
О тесной связи праздника Холодной пищи с земледельческим циклом свидетельствуют сообщения древних источников о том, что нарушение запрета поддерживать в эти дни огонь непременно повлечет за собой ливни и град, которые нанесут ущерб полям. В первые столетия нашей эры в это твердо верили даже сановники и ученые мужи; однако среди них уже тогда находились люди, отмечавшие, что легенда о Цзе Цзытуе не имела под собой исторических оснований.
Известно, что на рубеже нашей эры жители Лёссового плато на исходе зимы по месяцу не зажигали огня в очагах, что для многих было слишком тяжелым испытанием. Впоследствии период «холодной пищи» сократился до трех дней и в конце концов до одного дня. В таком виде древний обряд и дожил до XX в. в деревнях Северного Китая.
Во время полупоста («Холодной пищи») по традиции питались заготовленной заранее ячменной или просяной кашей. Другой разновидностью весенней обрядовой еды были свежие овощи, вкушание которых с древности символизировало в Китае «встречу весны» и, стало быть, встречу новой жизни.
Крестьяне провинции Чжэцзян в ночь перед праздником Цинмин ели овощи и пили вино, чтобы обеспечить обильный сбор коконов тутового шелкопряда. К празднику Цинмин традиционно готовились и «весенние лепешки» с мясной или овощной начинкой. В деревнях Шаньдуна сохранился старинный обычай к весеннему празднику выпекать из рисовой муки фигурки ласточек, которых называли «ласточками Цзытуя». По другому древнему обычаю, в том же Шаньдуне в день Цинмин ели сласти.
Прежде существовал запрет в весенний праздник брать воду из колодца, ибо, согласно народному поверью, в этот день единственный раз в году к колодцу могли прийти напиться воды души женщин, умерших от родов.
Заметное место в обрядности праздника Холодной пищи занимала символика яйца, которое в Китае, как и во многих других странах, издавна служило символом жизненной силы и плодородия. (Достаточно вспомнить пасхальные яйца или широко распространенный среди древних народов Европы обычай зарывать яйцо на поле или смазывать им плуг во время пахоты, чтобы обеспечить богатый урожай.) В древнем Китае, по крайней мере с чжоуских времен, тоже было принято на праздник Холодной пищи обмениваться раскрашенными в разные цвета куриными яйцами и устраивать петушиные бои. Эти обычаи, не утратившие популярности и в средние века, в том или ином виде сохранились в некоторых районах до XX в. Так, в уезде Жунчэн (провинция Шаньдун) было принято в праздник Цинмин класть на алтари Божества полей куриные яйца и мучные фигурки ласточек. Мальчики, прятавшиеся позади алтарей, старались завладеть этими подношениями, что называлось «схватить чистое».
В Цинмин на улицах города продавались утиные яйца с нанесенным на них искусным изображением людей, цветов и птиц.
Празднества Холодной пищи первоначально были праздником любви, временем выбора жениха и невесты и сопровождались разнообразными играми и увеселениями на открытом воздухе, обычно на берегу реки. Известно, что когда-то в Китае юноши и девушки в дни праздника Холодной пищи качались на подвешенных к деревьям качелях — один из широко распространенных элементов обрядности весеннего праздника. Древние китайские авторы утверждают, кто китайцы переняли ка-чели от своих северозападных соседей. В танскую эпоху качание на качелях было популярно даже в императорском дворце, где любителей этого занятия называли «наполовину небожителями», поскольку они взлетали в небеса только для того, чтобы тут же опуститься на землю. В дни «холодной пищи» было принято устраивать разного рода спортивные состязания: игры в футбол и поло, перетягивание каната, борцовские поединки и пр. Заметим, что в старину в это время полагалось изготовлять луки и стрелы.
Поминовение усопших
Качание на качелях и другие игры в дни весеннего праздника были в Китае всеобщим увлечением еще в XII в. Однако к нашему времени они практически исчезли из быта китайцев. Теперь праздник Холодной пищи и чистого света, когда, по традиционным китайским представлениям, «все живое начинает расти», известен не как праздник молодости и ее буйных увеселений, а как праздник торжественного поминовения предков. В просторечии Цинмин иногда называется Праздником подметания могил. Трудно выявить во всех деталях, каким образом произошла подобная метаморфоза. Нет, однако, ничего удивительного в том, что главный весенний праздник оказался в Китае прочно связанным с культом предков, который по праву можно на звать средоточием китайской культурной традиции. Достаточно сказать, что китайская культура не знала принципиального различия между богами и душами мертвых и что потусторонний мир в ней был не просто отражением, но и прямым продолжением мира земного. Это не означает, конечно, что культ предков осмыслялся одинаково в разных слоях общества.
Для конфуциански образованных верхов традиционного Китая он был высшим выражением этического начала в человеке; обряд, в их представлении, был необходим в первую очередь для его участников — как средство самопознания. Поэтому конфуцианское понимание культа противопоставляло оргиастическому началу и одержимости самоконтроль и рефлексивную отстраненность. В китайском фольклоре, однако, мы встречаем иное, более архаическое отношение к усопшим предкам: мертвые, возвратившись в лоно матери-земли, оберегают семена новой жизни и могут обеспечить благополучие живущих. Недаром похороны называли в народе «возвращением в гору» (хуань шань), а посещение могил предков — «поклонением горе» (бай шань). Добавим, что каждая семья в Китае имела свое собственное кладбище, которое в деревне зачастую примыкало к семейному полю.
Упоминания о принесении жертв на родовом кладбище появляются в древнекитайской литературе в первые столетия нашей эры. Впервые же о поклонении императора на могилах его предков сообщается в середине VII в. В действительности мы встречаемся с продуктом конфуцианизации одного из важнейших мотивов архаического праздника — экстатического общения с предками в едином «теле» родовой жизни.
Влияние этого мотива и позднее продолжало сказываться в атмосфере непринужденного, подлинно праздничного веселья, сопутствовавшего посещениям семейных могил и резко противоречившего конфуцианскому идеалу церемониальной торжественности. Таким образом, празднества Цинмин, соединявшие в себе парадный и неофициальный образы китайской культуры, ее элитарную и фольклорную грани, сообщали культу предков значение универсального культурного символа.
Архаическая аморфность праздничного начала как воплощения полноты человеческого бытия в единстве его противоположных сторон сказывалась помимо прочего в нерасчлененности в народном быту и народном сознании обряда посещения могил и увеселительной прогулки, характерной для весенних обрядов. Подход к родовому кладбищу в Китае повсюду называли «ходить по зелени», и он необязательно совпадал с днем Цинмин. В Ханчжоу в XVII в. его могли устраивать в течение всего весеннего сезона. Хакка на Тайване еще и в нашем столетии начинали поминать усопших со 2-го месяца. В большинстве районов Китая могилы предков посещали в один из трех дней до или после дня Цинмин, а в некоторых местностях, например в провинции Сычуань — даже в интервале десяти дней. Выбор дня зависел от предсказания гадателя, а чаще — просто от состояния погоды. Китайцы, принявшие христианство, посещали семейные могилы на Пасху, украшали их цветами и там же ели холодные закуски.
Поминовение предков в день Цинмин в XIX-начале XX в., расходясь во многих деталях, обусловленных локальными и социальными различиями в жизни китайцев, в основных чертах проходило повсюду по единому сценарию. В день посещения могил глава семейства с утра отбивал поклоны предкам у домашнего алтаря, принося в жертву пять, восемь или десять блюд с мясом, пельмени и вино. Затем члены семьи, захватив с собой заготовленную провизию и все необходимое для обряда жертвоприношения — курительные палочки, жертвенные деньги, хлопушки и пр., отправлялись к семейному кладбищу. В большинстве районов Китая на эту прогулку семьи выходили в полном составе, что для незамужних девушек предоставляло одну из редких возможностей прервать домашнее затворничество и побывать на людях.
Придя на место, участники церемонии первым делом приводили в порядок могилы (иногда это делалось заблаговременно): убирали сорную траву, поправляли могильный холмик, обновляли надписи на могильных плитах и т. д. По правую руку от могилы выставляли подношения Небесному владыке и Божеству земли: три мясных блюда, три чашки вина, пару свечей и три курительные палочки. Закончив чествование Божества земли, глава семейства и его помощники ставили по обеим сторонам надгробной плиты зажженные свечи, а перед плитой — курительницу с пучком курительных палочек. Тут же раскладывались жертвенные яства.
Каждая семья старалась как можно лучше угостить своих предков. Весьма желательными считались в данном случае «три животные жертвы» — свинина, баранина и курятина. Богачи нередко преподносили зажаренных целиком свинью, барана и курицу. Жертвовались также самые разнообразные блюда: рыба, овощи, фрукты, сладости чай, вино и т. д. В провинции Гуандун например, было принято ставить на могилах соевые бобы, сахарный тростник, три пиалы риса и по три чашки вина и чая. Глава семьи, опустившись перед моги-лами на колени, произносил короткую молитву и отбивал три поклона. Вслед за ним поклонение совершали по очереди все домочадцы. В дар душам умерших, а также богам сжигались пачки жертвенных денег, причем на них нередко выливали чашку вина. В провинции Фуцзянь вино лили также на могильную плиту. Гуандунцы расплескивали вино вокруг могил, что называлось «кормить предков». Во многих местностях обычай требовал повторить обряд поклонения предкам. В Фуцзяни и на Тайване на могилы клали бобы с рисом, медные деньги и гвозди, символизировавшие соответственно изобилие пищи, богатство и процветание рода. Вся церемония заканчивалась оглушительными разрывами хлопушек — традиционным звуковым сопровождением всякого празднества в Китае.
По всему Китаю было принято во время жертвоприношений предкам оставлять на могилах пачку жертвенных денег, придавленных камнем или комьями земли. Кроме того, жертвенные деньги привязывали к росшим у семейных могил деревьям. В Нанкине к таким деревьям привязывали длинные бумажные ленты. Гуандунцы обкладывали края могилы стеблями сахарного тростника, раковинами устриц и панцирями. Жители Тайваня клали на могилу яичную скорлупу.
Все эти обряды, символизируя преданность потомков их предкам и тем самым преемственность между теми и другими, преследовали и вполне практическую цель — оградить семейные могилы от посягательств на них со стороны владельцев соседних участков или бывшего хозяина земли. Бумажные деньги или импровизированные изгороди из остатков пищи свидетельствовали о том, что могилы находятся под присмотром живых.
Не все покойные родственники получали подношения в день Цинмин. Могилы тех, кто умер после прошлогоднего весеннего праздника, полагалось посещать не позже дня весенних поклонении Божеству земли. Бытовало поверье, что если не сделать этого, то их души будут стучаться в дом по ночам. Если семья находилась в дни весеннего праздника вдали от родных мест или по каким-либо причинам не могла посетить семейные могилы, надлежало поклониться предкам на расстоянии, что в просторечии именовалось «диким жертвоприношением». К началу XX в. обряд «дикого жертвоприношения» имел следующий вид: в бумажный мешок с изображением двух человеческих фигур клали жертвенные деньги, ставили его на импровизированный алтарь и раскладывали рядом жертвенные яства. Глава семьи отбивал поклоны перед алтарем, затем мешок выносили на улицу и сжигали. Церемонию следовало закончить до захода солнца, ибо в противном случае души умерших, которые, как верили, были привлечены подношениями, не смогли бы вернуться в свои подземные.
Фундаментальное в системе религиозных представлений китайцев разделение между своими, или «внутренними», и «чужими» или «внешними», духами оказывало влияние и на обряды, связанные с весенним посещением родовых могил. Так, во время жертвоприношений на кладбище нередко сжигали жертвенные деньги специально для тех душ предков, имена которых стерлись в памяти потомков. Фуцзяньцы во время посещений могил преподносили специальные дары душам нищих, прокаженных и прочим категориям неупокоенных душ. Эти подношения включали в себя помимо бумажной одежды и денег 144 маленькие пшеничные лепешки, посыпанные рисом. В Гуандуне нищие, которые выступали как бы олицетворением «чужих духов», просили милостыню у участников церемоний на кладбище. В гуандунском уезде Цинь деревенские пастушки желали благоденствия поклонявшимся на семейных могилах в надежде заполучить что-нибудь из жертвенных яств. Не добившись желаемого, они проклинали скупых хозяев в следующих словах: «Остался с курами -изголовье могилы осядет. Остался с уткой — изголовье могилы рухнет!».
Задобрить «чужих духов» старались и в других районах Китая. Так, в уезде Тай (провинция Цзянсу) существовал следующий обычай: к дню весеннего праздника местные крестьяне готовили две большие лодки с командами численностью более 20 человек. В день Цинмин эти лодки устремлялись вдоль по реке к заброшенным могилам. Достигнув своей цели, команды лодок сжигали в дар неупокоенным душам деньги и пировали до вечера. В провинции Шэньси духам заброшенных могил полагалось поклониться в середине, т. е. в полнолуние, 3-го месяца. В некоторых местностях этой провинции такие могилы ассоциировались с душами тех, кто был убит знаменитым мятежником Хуан Чао, жившим в IX в. Считалось, что соблюдение этого обычая обеспечивает добрый урожай. В провинции Аньхой жертвенные деньги вешали на деревья у кладбища, что называлось «послать прощальный подарок диким духам».
Обычай совершать поклонения в дни весеннего праздника у заброшенных могил, а также предкам жены был широко распространен и в районе нижнего течения Янцзы.
Посещение могил предков, как всякий настоящий праздник, было целостным социальным фактом, в котором сошлись важнейшие стороны жизни китайцев и отобразились самые разные их жизненные ценности. В нем был, разумеется, элемент торжественности, нередко нарочно подчеркиваемый. Например, в провинции Шэньси друзья или знакомые, встретившись во время прогулки к семейному кладбищу, с необычным усердием приветствовали друг друга: они медленно сгибались до земли шесть-семь раз. Приветствие повторялось трижды и занимало немало времени.
Вместе с тем праздничная прогулка сама по себе наделялась в народном сознании магическими свойствами. Показателен обычай, распространенный в провинции Гуандун. Там женщины специально ко дню Цинмин покупали веер из промасленной бумаги — так называемый веер Цинмин. В день праздника они носили его с собой на прогулке, а возвратившись домой, вешали на воротах в качестве оберега, который обладал способностью «разгонять вредоносные силы».
Чествование предков в день Цинмин было также поводом для сбора всех родственников и демонстрации их сплоченности. По всему Китаю, особенно на Юге, после жертвоприношения у могил полагалось устраивать пиршества, в которых участвовали все члены клана. Представители ученой элиты видели в подобных собраниях средство пропаганды конфуцианской морали. Действительность, однако, отстояла далеко от конфуцианских идеалов. Ученые авторы старого Китая постоянно жаловались на то, что «глупый народ» во время этих пиршеств предается пьянству и непристойным увеселениям.
Между тем желание развлечься на прогулке к родовому кладбищу не было чуждо и образованным верхам китайского общества. Женщины и дети собирали свежие цветы и листья, нередко вплетая их в волосы. У могил богатых семей звучала музыка. Изысканные яства, преподносившиеся предкам, съедались участниками жертвоприношений после того, как души умерших поглощали их «духовную» субстанцию. Так живые соединялись с их усопшими предками в жертвенной пище. В середине века, когда в Китае возникла собственно городская культура, верхушка горожан превратила весенний обряд посещения родовых могил в своеобразный пикник. «Горожане, богатые и бедные, выходят в окрестности, — сообщает, например, о праздновании жителями Ханчжоу дня Цинмин ученый XIII в. У Цзыму.-Пение свирелей льется бурливым потоком, гром барабанов возносится до небес… В хмельном забытьи, беспечном веселье никто не замечает наступления сумерек».
Позднее веселые пикники в день весеннего праздника называли в Китае «гулять по весне, любоваться пейзажем». Подробное описание весенних гуляний в Сучжоу в 30-х годах прошлого столетия оставил Гу Лу. Судя по его книге, в день Цинмин все сучжоусцы, от мала до велика, одевшись понаряднее, устремлялись в парки и окрестности города. Многие спешили пометить памятные или известные своей жрасотой места, другие просто отдыхали среди расцветавшей природы. К услугам гуляющих были многочисленные лотки с вином, чаем и фруктами, тут же давались различные цирковые и театральные представления. В этот день было принято запускать воздушных змеев, что в Китае тоже символизировало изгнание нечисти. Точнее сказать, Цинмин знаменовал окончание периода запусков воздушных змеев, приходившегося на зимнее время.
В день поминовения предков многие семьи заказывали буддийские молебны, ибо буддизм в Китае взял на себя заботу о спасении душ умерших в загробном мире. Жители уездных и провинциальных городов чествовали своих Чэнхуанов — божественных покровителей административных территорий в официальной системе культов императорского Китая. Чэнхуаны, считавшиеся начальниками Тудигунов, выполняли в народном пантеоне функции божественных судей, каравших души грешников. Поэтому в день Цинмин каждая семья ставила в храме Чэнхуана курительные палочки в искупление возможных прегрешений своих предков. Тогда же устраивались красочные шествия, представлявшие собой своеобразную «инспекционную поездку» Чэнхуана по его владениям.
