Восточная война

Глава I
Великий князь Николай Павлович до вступления на престол

В событиях, ознаменовавших собой русскую историю пятидесятых годов минувшего столетия, одну из главных руководящих сил представляет личность императора Николая Павловича.
В течение почти тридцатилетнего царствования этого государя Европа видела в нем могущественного представителя и защитника установившейся системы общественной и политической жизни народов, а шестидесятимиллионная Российская империя как бы всецело воплощалась в особе своего монарха. Непреклонная воля, рыцарский характер, твердость убеждений, любовь к своему государству и желание возвеличить Россию во внутреннем и внешнем отношениях на выработанных государем основаниях — инстинктивно давали каждому чувствовать, что император Николай Павлович не уклонится от избранного пути, с чем нельзя было не считаться. В его лице западноевропейские державы видели либо вернейшего союзника, либо неумолимого врага; представители разных партий одинаково сильно его ненавидели или почитали, но и те и другие бесспорно в равной мере его боялись.
Поэтому исследование современной императору Николаю Павловичу жизни России и даже отчасти политической истории Западной Европы невозможно без знакомства с колоссальной и рыцарской личностью этого государя.

За несколько месяцев до вступления великого князя Павла Петровича на престол, а именно — 25 июня 1796 года, родился третий его сын, великий князь Николай Павлович, последний из внуков императрицы Екатерины II, появившихся на свет при ее жизни. У колыбели новорожденного великая императрица назвала его «рыцарем», и это наименование вполне оправдалось царствованием и кончиной императора Николая.
По установленному при императрице Екатерине порядку великий князь Николай с самого рождения поступил на попечение царственной бабки, но последовавшая вскоре кончина императрицы пресекла влияние ее на ход воспитания великого князя. Единственным в этом отношении наследием, оставленным Екатериной своему третьему внуку, был превосходный выбор няни, шотландки [6] Лайон¹, бывшей в течение первых семи лет его единственной руководительницей. Юный великий князь со всей силой души привязался к своей первой воспитательнице, и нельзя не согласиться с тем, что в период нежного детства «геройский, рыцарски благородный, сильный и открытый характер няни Лайон» положил отпечаток и на характер ее воспитанника².
После воцарения императора Павла воспитание великого князя Николая и родившегося в 1798 году четвертого сына Михаила перешло в руки родителей. Долго сдерживавшееся отчуждением старших сыновей чувство нежной привязанности должно было обильной волной хлынуть на младших. И действительно, император Павел страстно любил малолетних детей своих³, особенно же великого князя Николая Павловича. По словам барона М. А. Корфа, «он ласкал их весьма нежно, чего никогда не делала их мать». Строгая блюстительница чопорного этикета того времени, императрица Мария Федоровна⁴ распространяла его во всем объеме и на малолетних великих князей, которые «в первые годы детства находились со своей августейшей матерью в отношениях церемонности и холодной учтивости и даже боязни; отношения же сердечные и притом самые теплые наступили для них лишь впоследствии, в лета отрочества и юности».
Смерть императора Павла не могла не запечатлеться в памяти пятилетнего великого князя Николая Павловича⁵. Это был первый удар судьбы, нанесенный ему в период самого нежного возраста, удар, который, несомненно, должен был в будущем, при ознакомлении с обстоятельствами, сопровождавшими воцарение императора Александра I, оставить глубокий след в характере Николая Павловича.
В судьбе великого князя наступил, таким образом, новый перелом, и с этих пор дело его воспитания и образования сосредоточилось всецело и исключительно в ведении вдовствовавшей императрицы Марии Федоровны, из чувства деликатности к которой император Александр воздерживался от всякого влияния на воспитание своих младших братьев⁶.
«Единственным, по мнению барона М. А. Корфа⁷, недостатком императрицы Марии Федоровны была излишняя, может статься, ее взыскательность к своим детям и к лицам, от нее зависевшим», и эта взыскательность, совместно с общими строгими порядками, господствовавшими в то время при дворе⁸, и при характере нового воспитателя великого князя, генерала Ламздорфа, окружила царственного ребенка той сферой суровости, которая впоследствии иногда чувствовалась во внешнем проявлении воли Николая Павловича.
Такая двойственность в воспитании молодых великих князей имела, впрочем, и более общие основания. Достаточно вспомнить [7] характер Гатчинского двора времен Павла Петровича, в котором странно смешивалась привитая прусская грубость с сентиментальным направлением современной литературы.
Выбор генерала Ламздорфа на должность воспитателя великого князя был сделан еще императором Павлом, но факт семнадцатилетнего пребывания его при особе своего воспитанника и неизменное благоволение к нему императрицы-матери несомненно указывают, что генерал этот вполне удовлетворял педагогическим требованиям Марии Федоровны.
Матвей Иванович Ламздорф, во время своей предшествовавшей назначению на должность воспитателя военной и административной деятельности, выказался как человек с благородными правилами и, без сомнения, содействовал развитию этого свойства в своем воспитаннике. Но принятые им воспитательные приемы отличались жестокостью, имели исключительно грубо-карательный характер и часто состояли из телесных наказаний⁹. Ни сам воспитатель великого князя, ни так называемые «кавалеры», следившие за его воспитанием, насколько можно судить по дошедшим сведениям, никогда не применяли нравственного на ребенка воздействия, к которому он, по своему врожденному характеру, должен был быть особенно чутким. Им не удалось взять душевного и умственного мира великого князя в свои руки и дать ему надлежащее направление; все сводилось к мерам укрощения и подчас суровой борьбы с природными качествами воспитанника.
А между тем склад ума и характера Николая Павловича в достаточной степени выяснился еще в детском его возрасте. Настойчивость, стремление повелевать, сердечная доброта, страсть ко всему военному, дух товарищества, выразившийся в позднейшее время в непоколебимой верности союзам, — все это сказывалось еще в самом раннем детстве и, конечно, подчас в самых ничтожных мелочах¹⁰. Н. К. Шильдер в своем жизнеописании императора Николая Павловича рисует его недостатки, присущие большинству детей, в более сильном виде. «Обыкновенно весьма серьезный, необщительный и задумчивый, а в детские годы и очень [8] застенчивый мальчик, Николай Павлович точно перерождался во время игр. Дремавшие в нем дурные задатки проявлялись тогда с неудержимой силой. В журналах кавалеров с 1802 по 1809 год постоянно встречаются жалобы на то, что «во все свои движения он вносит слишком много несдержанности», «в своих играх он почти постоянно кончает тем, что причиняет боль себе или другим», что ему свойственна «страсть кривляться и гримасничать», наконец, в одном случае, при описании его игр, сказано: «его нрав до того мало общителен, что он предпочел остаться один и в полном бездействии, чем принять участие в играх. Этот странный поступок может быть объяснен лишь тем, что игры государыни, его сестры, и государя, его брата, нисколько не нравились ему, и что он нисколько не способен ни к малейшему проявлению снисходительности».
Такие задатки юного великого князя требовали особой заботливости и обдуманности в направлении его воспитания, а его сердечность, склонность к раскаянию и сожалению о своих дурных поступках, а также чувство нежной привязанности к окружающим, которое сохранялось навсегда¹¹, несмотря иногда на жестокое с ним обращение, казалось, давало возможность путем нравственного воздействия, при некоторой, впрочем, настойчивости, сгладить эти врожденные недостатки Николая Павловича. Письма великого князя к генералу Ламздорфу в 1808 году и некоторые из донесений состоявших при нем кавалеров императрице Марии Феодоровне в достаточной степени выставляют эти симпатичные стороны его характера.
«Удовольствие писать вам¹² уменьшается упреками моей совести. Мои уроки вчера и третьего дня не совсем хорошо прошли... Осмеливаюсь просить вас, генерал, простить мне эту погрешность и обещаюсь постараться большее ее не повторять»¹³.
«Смею льстить себя¹⁴, что ваше превосходительство должны были, по письмам моей дорогой матери и г. Ахвердова, остаться довольным моими аттестатами, по крайней мере, я для этого сделал все возможное»¹⁵.
В свою очередь, кавалеры, следившие за поведением великого князя, доносили императрице-матери: «Во время урока русского языка¹⁶, видя, что его (великого князя) рассеянность меня огорчает, он был так растроган, что бросился ко мне на шею, заливаясь слезами и не имея возможности произнести слова¹⁷. Поведение его императорского высочества великого князя Николая было хорошее¹⁸. Он вообще был менее шумлив, чем обыкновенно, и причиной этому, по всей вероятности, была мысль о том, что он должен исповедоваться. Он долго оставался со своим священником, от которого вышел в чрезвычайной степени растроганный и в слезах»¹⁹.
Историк жизни императора Николая Павловича не указывает, каким образом кавалеры великого князя пользовались в воспитательном [9] отношении этими сторонами его характера²⁰.
Наибольшие заботы императрицы Марии Федоровны в деле воспитания Николая Павловича заключались в старании отклонить его от увлечения военными упражнениями, которое обнаружилось в нем с самого раннего детства. Страсть к технической стороне военного дела, привитая в России рукой императора Павла, пустила в царской семье глубокие и крепкие корни. Император Александр, несмотря на свой либерализм, был горячим приверженцем вахт-парада и всех его тонкостей; великий князь Константин Павлович испытывал полное счастье лишь на плацу, среди муштруемых команд²¹. Младшие братья не уступали в этой страсти старшим.
Великий князь Николай Павлович с самого раннего детства начал выказывать особое пристрастие к военным игрушкам и к рассказам о военных действиях. Лучшей для него наградой было разрешение отправиться на парад или развод, где он с особым вниманием наблюдал за всем происходившим, останавливаясь даже на мельчайших подробностях²².
За исполнение желания императрицы Марии Федоровны отвлечь великого князя от этой страсти воспитатели его взялись неумелыми руками; они не были способны направить ум своего воспитанника к преследованию других, более плодотворных идеалов. Напротив того, благодаря системе воспитания, настойчиво проводимой императрицей, склонность к военной выправке и к внешностям военной службы получила в глазах великого князя всю прелесть запретного плода²³. Эта склонность осталась в нем в достаточной степени и в зрелом возрасте и невольно, как увидим ниже, отразилась на характере образования русской армии. Но в то же время неудачное старание отвратить великого князя от всего военного не дало ему возможности получить правильное в этой отрасли знаний образование и установить на прочных основах свои выдающиеся природные способности. Обозрение военной деятельности императора Николая Павловича [10] заставляет удивляться замечательной широте его военных взглядов и правильности рассуждений, наравне с чрезмерным иногда увлечением парадной стороной дела, при нахождении государя перед фронтом войск.

Заботы об обучении и образовании великого князя сосредоточивались в тех же неумелых руках воспитателей Николая Павловича. Они не только не могли внушить великому князю любви к наукам, но сделали все возможное, чтобы оттолкнуть его от учения. В учебном деле заботы воспитателей направлены были к тому, чтобы не дать юному великому князю времени увлекаться его любимым военным делом и чтением военных книг. Средством для этого было выбрано такое распределение дня, которое оставляло в распоряжении воспитанника возможно менее свободного времени. С этой целью, при деятельном участии самой императрицы, не только были составлены особые таблицы лекций с подробным исчислением количества часов ежедневных занятий разными предметами, но и сам характер занятий был заключен в очень определенные и тесные рамки. «Великие князья не должны даже позволять себе задавать пустых вопросов²⁴, относящихся к предмету, о котором с ними толкуют, если эти вопросы непосредственно не относятся к необходимым объяснениям для изучения самого предмета, о котором им говорят», — наставляла императрица Мария Федоровна генерала Ламздорфа²⁵.
Выбор назначенных для Николая Павловича преподавателей также заставлял желать лучшего. «Некоторые из числа этих наставников, — говорит Н. К. Шильдер²⁶, — были люди весьма ученые, но ни один из них не был одарен способностью овладеть вниманием своего ученика и вселить в нем уважение к преподаваемой науке». Много лет спустя, уже в 1847 году, император Николай Павлович в разговоре с бароном Корфом сделал сам резкую характеристику своих педагогов, а вместе с тем и системы своего образования. «Совершенно согласен с тобой,— сказал государь,— что не надо слишком долго останавливаться на отвлеченных предметах, которые потом или забываются, или не находят никакого приложения в практике. Я помню, как нас²⁷ мучили над этим два человека, очень добрые, может статься, и очень умные, но оба несноснейшие педанты: покойники Балугьянский и Кукольник. Один толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного, о римских, немецких и Бог весть еще каких законах; другой — что-то о мнимом «естественном» праве. В прибавку к ним являлся еще Шторх со своими усыпительными лекциями о политической экономии, которые читал нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя [11] этой монотонии. И что же выходило? На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственные их карикатурные портреты, а потом, к экзаменам, выучивали что-нибудь в долбяжку, без плода и пользы для будущего. По-моему, лучшая теория права — добрая нравственность, а она должна быть в сердце независимо от этих отвлеченностей и иметь своим основанием религию. В этом моим детям также лучше, чем было нам, которых учили только креститься в известное время обедни да говорить наизусть разные молитвы, не заботясь о том, что делалось в душе»²⁸. Во время того же разговора государь не упустил случая отдать дань уважения добрым чувствам и настоящей любви к родине его бывших кавалеров. Высказав свой взгляд на патриотизм и идею народности, в которых, при всей их необходимости, он признавал должным избегать крайностей, император Николай Павлович прибавил, что с этой стороны он ничего не может приписать влиянию своих учителей, но очень многим обязан людям, в обществе которых он жил, а именно: Ахвердову, Арсеньеву и Маркевичу. «Они, — по словам государя, — искренно любили Россию и, между тем, понимали, что можно быть самым добрым русским, не ненавидя, однако же, без разбора всего иностранного»²⁹.
Легко можно предвидеть, как, при таких условиях, шло образование великого князя. Познания приобретались урывками, без определенной связи, которая могла бы служить к прочному и последовательному развитию умственного кругозора. Да и выбор самих предметов преподавания был сделан односторонне, без правильно выработанной программы. Больше всего обращалось внимание на предметы отвлеченные, умозрительные, и на языки, менее — на предметы реального характера, а что касается военных наук, то они долгое время были совершенно изъяты из учебного курса будущего верховного вождя миллионной армии. В недостаточном знании русского языка государь впоследствии сам сознавался, [12] говоря, чтобы не судили его орфографии, так как на эту часть при его воспитании не обращали должного внимания³⁰. Он вообще писал бегло и без затруднения, но не всегда употреблял слова в собственном их значении. Что касается до наук политических, столь необходимых монарху, то они почти не входили в программу образования великого князя. По словам В. А. Муханова³¹, Николай Павлович, окончив курс своего образования, сам ужаснулся своему неведению и после свадьбы старался пополнить этот пробел, но условия жизни рассеянной, преобладание военных занятий и светлые радости семейной жизни отвлекали его от постоянных кабинетных работ. «Ум его не обработан, воспитание его было небрежно», — писала об императоре Николае Павловиче королева Виктория в 1844 году³².
Не ко всем, однако, наукам великий князь относился с одинаковым, по его словам, равнодушием. Предметы отвлеченные, умозрительные, менее привлекали его внимание, и навряд ли он увлекался поэтическим образом героев древности; науки же прикладные, имеющие отношение к практическому применению, а также исторические события недавнего прошлого были Николаю Павловичу особенно по душе.
Великий князь с самого раннего детства выказал большое пристрастие к строительному искусству, и эта склонность сохранилась в нем на всю жизнь. Легко владея карандашом, он применял свой талант почти исключительно к черчению геометрических фигур, укреплений, планов сражений и к рисованию войск. Его любовь к прямым линиям и симметричным построениям воплотилась впоследствии в архитектуру Николаевских времен. При изучении истории юный великий князь особенно интересовался деятелями позднейшей эпохи, и здесь встречались у него лица, которым он сочувствовал или же к которым относился с нескрываемым пренебрежением. Заключения его о некоторых исторических личностях характерны в том отношении, что выказывали те взгляды будущего повелителя обширнейшей монархии, которым он не изменил до конца своей жизни. В поведении Оттона II в нем возбуждало негодование то вероломство, с которым этот государь поступил относительно высшего класса населения Рима (les principaux habitants de Rome)³³. В судьбе Людовика XVI Николай Павлович видел кару, понесенную французским королем за неисполнение своего долга в отношении государства. «Быть слабым не значит быть милосердным, — сказал он по этому поводу своему преподавателю.— Монарх не имеет права прощать врагов отечества. Людовик XVI видел перед собой настоящее возмущение, скрытое под ложным названием свободы; он сохранил бы от многих невзгод свой народ, не пощадив возмутителей»³⁴. Лучшей победой генерала Бонапарта он признавал его [13] торжество над анархией. Особые же симпатии великого князя вызывал Петр Великий, и это поклонение памяти гениального предка не покидало его до самой смерти. Заветное желание императрицы Марии Федоровны совершенно отстранить великого князя Николая Павловича от изучения военных наук не могло осуществиться в полной мере. Будущность, которая могла ожидать Николая Павловича, и воинственное настроение, охватившее Европу во время Наполеоновских войн, «способствовали победе нежной матери над «личными вкусами», и к великому
князю были приглашены профессора, которые должны были прочитать военные науки в возможно большей полноте»³⁵. Для этой цели были выбраны известный инженерный генерал Опперман и, в помощь ему, полковники Джанотти и Маркевич³⁶.
Н. К. Шильдер, усиленно останавливаясь в своем жизнеописании императора Николая Павловича на присущем великому князю увлечении вахт-парадами и мелочной техникой военного ремесла, к сожалению, почти не дает указаний о том, каким образом развились те обширные познания военного дела, которыми бесспорно обладал впоследствии император Николай. Нет сомнения, что великий князь весь свой досуг уделял чтению любимых им военных книг и, таким образом, в значительной степени был обязан развитием своих познаний самому себе; но надо думать, что большую роль в этом отношении сыграли и первые руководители его военного образования. Одно имя генерала Оппермана, как достойного представителя нашей военно-инженерной науки того времени, награды, которыми впоследствии осыпал его император Николай Павлович, а также добрая память, которую он еще в 1847 году сохранил о другом своем наставнике, Маркевиче³⁷, подтверждают, что преподаватели военных наук пользовались несравненно большим уважением своего воспитанника, чем преподаватели остальных предметов.
Сведения о военном образовании великого князя крайне отрывочны, и нельзя составить себе понятия даже о тех вопросах, которые входили в курс читавшихся ему лекций; об этом можно судить лишь приблизительно. [14]
Обнаруженное с самого раннего возраста влечение великого князя к инженерному искусству, да и сама специальность главного руководителя военного образования генерала Оппермана, дают основание предполагать, что большая доля внимания была обращена на надлежащую подготовку будущего генерал-инспектора по инженерной части. Что же касается остальных военных предметов, то в дошедших до нас сведениях сохранились указания, что в 1813 году великому князю преподавалась стратегия³⁸, а с 1815 года начались военные беседы Николая Павловича с генералом Опперманом.
Беседы эти состояли в том, что великий князь читал разработанные им самим трактаты о предполагаемых военных действиях, или планы войны на заданную тему, и давал объяснения, относящиеся до подробностей представленной работы. В этом же году, между прочим, великий князь составил трактат «О войне против соединенных сил Пруссии и Польши», которым наставник остался очень доволен, заподозрив даже, что его ученик имел в своих руках мемуар, составленный на эту же тему одним русским генералом³⁹. Одновременно с этим великий князь занимался с Маркевичем «военными переводами», а с Джанотти — чтением сочинений Жиро и Ллойда о разных кампаниях, равно как разбором проекта «Об изгнании турок из Европы при известных данных условиях»⁴⁰.
Занятия эти, видимо, шли небезуспешно, так как в журналах 1815 года генерал Опперман отмечает военные дарования Николая Павловича и советует ему читать подробные истории замечательных кампаний, через что «неминуемо должны совершенствоваться в великом князе его блестящие военные способности, преимущественно состоящие в таланте верно и ясно судить о военных действиях».
Следует, впрочем, упомянуть еще об одном неожиданном руководителе военного образования великого князя, а именно о будущем знаменитом «отце-командире», Иване Федоровиче Паскевиче. Знакомство с ним состоялось в Париже в 1815 году, после чего «Николай Павлович, — говорит Паскевич в своих записках, — постоянно меня звал к себе и подробно расспрашивал о последних кампаниях. Мы с разложенными картами по целым часам вдвоем разбирали все движения и битвы 12,13-го и 14-го годов. Этому завидовали многие и стали говорить в шутку, что он (великий князь) в меня влюбился. Его нельзя было не любить. Главная его черта, которой он меня привлек к себе, это — прямота и откровенность».
В программу военного образования великого князя не введены были, кажется, предметы, которые могли бы дать ему правильное понятие о тех технических мелочах военного дела, от которых в значительной степени зависит успех всякой военной операции и [15] без основательного знания которых само изучение высших военных наук не приносит пользы в полной мере. Ни с требованиями, которые можно предъявлять солдату как физической и боевой единице, ни с техникой ведения боя, ни, наконец, со всеми прочими элементами войны, которые составляют главный фундамент военных познаний, великий князь в своей молодости, видимо, не был основательно ознакомлен, и это обстоятельство, совместно с другими неблагоприятными условиями, не осталось без вредного влияния на состояние нашей армии в эпоху царствования императора Николая Павловича. Выдающиеся, бесспорно, военные таланты великого князя перемешивались, при неполноте его военного образования, с пустившими в детстве корни вахт-парадными тенденциями Александровской эпохи и породили те последствия, которые и поныне служат основанием для двойственности в военной оценке императора Николая I.
Впрочем, в оправдание руководителей военного образования великого князя следует заметить, что в то время не существовало ни тактики, ни военной истории как науки, поставленной на почве твердого теоретического исследования; не существовало и литературы этих наук, которая на русском языке появилась гораздо позднее двадцатых годов⁴¹.

Курс образования великого князя должен был закончиться его путешествием по России и за границу. Настоятельное желание Николая Павловича участвовать в действиях освободительной войны заставило наконец императора Александра согласиться в 1814 году на прибытие его младших братьев к армии, причем император приказал состоять при них генерал-адъютанту Коновницыну. В этом назначении выразилось, кажется, единственное участие государя в деле воспитания и образования младших великих князей, и выбор, им сделанный, был, несомненно, наиболее удачный. Опытный воин, покрывший себя неувядаемыми лаврами, Коновницын соединял в себе, при присущей ему доброте характера и всестороннем знакомстве с военным делом, все необходимые условия для выполнения возложенной на него задачи. Пробыв при великих князьях во время их путешествий в 1814и 1815 годах, он был назначен в следующем году на пост военного министра, и его плодотворная деятельность как руководителя практического военного образования великого князя Николая Павловича должна была прекратиться. Столь кратковременное пребывание при августейших юношах, сопряженное к тому же с перерывами и необходимостью сообразоваться со взглядами генерала Ламздорфа⁴², не могло принести им особенно существенной пользы, но во всяком случае оно не осталось без благотворного влияния. [16]
При расставании с великими князьями генерал-адъютант Коновницын преподал им в особом письме ряд советов для будущей их деятельности. Это письмо представляет несомненный интерес как в отношении характеристики самого автора, так и потому, что в нем должны были отразиться подмеченные Коновницыным черты характера великих князей.
«Никакой добродетельный подвиг, — писал он между прочим, — без напряжения духа, без труда не совершается. Следовательно, для благих и полезных подвигов ум напитан быть должен добрыми познаниями, которые украшают и самую старость. Чтобы непременно занимать, питать разум, без чего он, так сказать, засыпает, возьмите на себя хоть один час в день (но каждый день непременно) занять разум какой-либо наукой или познанием, составив в самом чтении себе план, чтобы не перемешивать предметов в одно время. В рассуждениях общих оскорблять никогда не должно, ниже говорить о ком худо; по единой неосторожности получите недовольных. Общая вежливость привлекает, а надменность, и еще более грубость, лишит вас больших и невозвратных выгод. Держитесь людей таких, которые бы от вас ничего не желали, которые не ослеплялись бы величием вашим и с надлежащим почтением говорили бы вам истину и противоречили бы вам для воздержания вас от погрешностей. Если придет время командовать вам частями войск, да будет первейшее ваше старание о содержании их вообще и о призрении больных и страждущих. Старайтесь улучшить положение каждого, не требуйте от людей невозможного. Крик и угрозы только раздражают, а пользы вам не принесут. На службе надобно неминуемо людьми запасаться. Буде случится вам быть в военных действиях, принимайте совет людей опытных. Обдумайте оный прежде, нежели решитесь действовать»⁴³...
Отъезд великих князей к армии был тяжелым испытанием для императрицы Марии Федоровны, но она сознавала всю необходимость его, а потому и мирилась с невольной разлукой. Императрица с особой заботливостью обставила путешествие своих сыновей, снабдив самыми подробными инструкциями лиц, их сопровождавших, и дав письменные наставления самим великим князьям. Эти прекрасные наставления охватывали всевозможные случаи и состояли из ряда высоконравственных советов, касающихся поведения, занятий и времяпрепровождения великих князей. Мария Федоровна не обходит молчанием и специально военные предметы. Она настойчиво предостерегала сыновей от увлечения мелочами военной службы, советуя, напротив того, запасаться познаниями, создающими великих полководцев. «Следует, — писала императрица, — изучить все, что касается до сбережения солдата, которым так часто пренебрегают, жертвуя им красоте формы, [17] бесполезным упражнениям, личному честолюбию и невежеству начальника»⁴⁴.
Великим князьям не удалось принять участия в военных действиях, и они прибыли в Париж, чтобы быть свидетелями славы императора Александра и доблестной русской армии. Возможность практического боевого опыта для Николая Павловича, к сожалению, ускользнула впредь до Турецкой войны 1828 года. Ему пришлось ограничиться лишь довершением своего общего образования.
Предложение императора Александра воспользоваться пребыванием младших братьев за границей, дабы они занялись усовершенствованием своего образования в Париже, под руководством опытного ментора Лагарпа, и совершили путешествие по Голландии, Англии и Швейцарии, не встретило сочувствия со стороны Марии Федоровны, которая, в видах нравственных, опасалась продолжительного пребывания сыновей в столице Франции.
И в данном случае сказалась склонность великого князя Николая Павловича ко всему военному; он осматривал в Париже предпочтительно учреждения военные, политехническую школу, дом инвалидов, казармы, госпитали⁴⁵.
Биографы Николая Павловича не дают почти никаких сведений, по которым можно было бы судить о влиянии на него заграничных поездок 1814 и 1815 годов. Можно разве упомянуть лишь о том, что во время этих поездок выяснилась любовь молодых великих князей ко всему своему, родному, и, по словам Михайловского-Данилевского, они «восхищались всем тем, что есть русское». Тогда же на смотре в Вертю 29 августа 1815 года Николай Павлович впервые выехал перед строем, командуя 2-й бригадой 3-й гренадерской дивизии. Сообщая об этом императрице Марии Федоровне, генерал-адъютант Коновницын прибавлял, что великие князья, «командуя своими частями наилучшим образом, приобрели истинное уважение от войск, им подчиненных, исправностью в команде, кротостью и снисхождением ко всем чинам».
В 1816 году были предприняты великим князем Николаем Павловичем обширные путешествия по России и Англии. [18]
Первое имело целью ознакомление со своим отечеством в административном, коммерческом и промышленном отношениях и состоялось опять под руководством нового лица, а именно генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова. Наставление для этого путешествия, разработанное с особой тщательностью императрицей Марией Федоровной, старалось сделать его особо поучительным и преследовало, между прочими целями, необходимость для Николая Павловича приобрести популярность среди народа⁴⁶.
Во время своего путешествия великий князь обязан был вести особые журналы, внося в них свои впечатления по гражданской и промышленной частям и отдельно по военной части. Эти журналы, веденные двадцатилетним великим князем, только что окончившим курс своего образования, были бы крайне интересны для его характеристики, но, к сожалению, они неизвестны в печати, и даже Н. К. Шильдер приводит лишь незначительные выдержки из гражданского и военного их отделов. Однако и эти короткие выписки отмечают некоторые черты автора журналов⁴⁷. Отсутствие поэтических увлечений, общих идей и поверхностных рассуждений, реальный склад ума с правильным и практичным взглядом на вещи, большая наблюдательность, не упускающая из вида и мелочей, основательная и здравая оценка положения дел и любовь к порядку — таковым рисуется Николай Павлович по отрывкам его собственноручного журнала.
«Нелицемерно и с восхищением должен повторить, — докладывал Голенищев-Кутузов императрице Марии Федоровне по возвращении из путешествия, — что Его Высочество повсюду приобрел отличное уважение, преданность и любовь от всех сословий. Я нередко докладываю Его Высочеству, что всем оным он обязан Вашему Императорскому Величеству; правила, внушенные при воспитании, Вашим Величеством были предначертаны»⁴⁸.
Путешествие в Англию должно было, по словам Марии Федоровны, не только удовлетворить любопытство великого князя, но и обогатить его полезными познаниями и опытами⁴⁹. Однако в то же время это путешествие внушало и некоторое опасение, совершенно, впрочем, неосновательное при выяснившемся уже характере Николая Павловича, а именно: опасение, чтобы великий князь не слишком увлекся свободными учреждениями Англии и не поставил их в прямую связь с видом несомненного благосостояния ее. Его характер успел уже настолько образоваться с присущим ему трезвым, далеким от всякой мечтательности миросозерцанием, что увлечений в конституционном смысле нельзя было предвидеть.
И действительно, во время своего пребывания в Англии великий князь менее всего интересовался ораторскими прениями в палате лордов и в палате общин, а также разговорами об этих явлениях [19] английской общественной жизни. Распространенные в стране клубы и митинги также не встретили сочувствия со стороны Николая Павловича. «Если бы, — сказал он по этому поводу Голенищеву-Кутузову, — к нашему несчастию какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие более шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление».
Четырехмесячное пребывание великого князя в Англии прошло в разъездах по всем направлениям, для ознакомления с разными отраслями жизни этой, отличной от всех государств Европы, страны. Николай Павлович, по словам сопровождавшего его Саврасова, не оставил своим вниманием ни одного предмета, того заслуживавшего, и своим ласковым обхождением приобрел всеобщее уважение и похвалу⁵⁰. Этот отзыв подтверждается и другими лицами его свиты.
Симпатия ко всему военному и в данном случае не изменила великому князю. Имея возможность знакомиться с самыми разнообразными политическими и государственными деятелями страны, которыми Англия тогда гордилась, он предпочитал общество и беседы с представителями британской армии⁵¹. Англия произвела на молодого великого князя неизгладимое впечатление. Трезвость и положительность английского ума не могли не прийтись по вкусу великому князю Николаю Павловичу. Симпатий его к Англии не могло поколебать, много лет спустя, даже то упорное противодействие, которое оказывал нашим начинаниям английский кабинет. Император Николай никогда не оставлял мысли о союзе с Великобританией.
Лейб-медик принца Леопольда, Штокмар, занес в свои записки описание наружности Николая Павловича в это время. По его словам, он был необыкновенно красивый, пленительный молодой человек, прямой, как сосна, с правильными чертами лица, открытым лбом, красивыми бровями, необыкновенно красивым носом, красивым маленьким ртом и точно очертанным подбородком. Он отличался очень приличными манерами, полными оживления, но [20] без натянутости и смущения. В то же время великий князь привел английское общество в удивление своей изысканной вежливостью с дамами и спартанской простотой образа жизни. «По-видимому, он обладает решительным талантом ухаживать», — заканчивает доктор Штокмар свои воспоминания о Николае Павловиче⁵².

Рядом описанных путешествий закончился полный курс образования великого князя, и в следующем 1817 году его уже ожидали радости семейного счастья. В этом году состоялся брак великого князя с принцессой прусской Шарлоттой⁵³, и Николай Павлович достиг «того единственного истинного и прочного счастья», которое он находил в течение всей жизни в своей семье и которого он, воспитанный в духе строгих семейных начал, так жаждал еще в 1814 году⁵⁴.
С этого времени начинается общественная деятельность великого князя Николая Павловича, а потому не будет излишним набросать теперь общий контур этой выдающейся, великой личности. Богато одаренный от природы тем практическим умом, который чужд всяких иллюзий и увлечений, но зато полон здравого и деловитого взгляда на вещи, великий князь в значительно большей степени проявлял способности к анализу, чем к творчеству; твердость раз установившихся убеждений в нем очень часто шла в ущерб той гибкости ума, которая неразрывна с легким восприятием новых идей, бесспорно ведущих к прогрессу, но и не чуждых роковых увлечений. Эта отличительная черта способностей Николая Павловича была скорее пригодна к развитию и педантичному проведению в жизнь какой-нибудь идеи в одном направлении, чем к изменению ее путем хотя бы легкого отклонения в сторону. Критический склад ума великого князя делал для него очень трудным изменение образа мыслей, к которому он мог подходить только исподволь, путем всесторонней оценки новых факторов. Медленное поступательное движение ему было более по сердцу, чем широкий размах творческой мысли.
Правильно поставленное образование служит к уравнению природных умственных дарований, но образование великого князя Николая Павловича не соответствовало этим условиям, и он выступил на арену общественной жизни лишь с теми богатыми дарами, которыми оделила его природа при рождении. «Изолированное положение великих князей, — говорит по этому поводу Корсаков, — созданное настойчивым и неуклонным стремлением матери держать их исключительно под своим влиянием, естественно должно было задерживать в них развитие политической зрелости и опытности»⁵⁵. С самого раннего возраста характер Николая Павловича, при высоких душевных нравственных качествах, которые не изменяли [21] ему в течение всей жизни, отличался непоколебимой твердостью⁵⁶, высоко рыцарскими правилами, строгим исполнением долга, сердечностью и нежной привязанностью к окружавшим. Но, наряду с этим, в нем безгранично были развиты самолюбие и вспыльчивость, соединенные с некоторой долей строптивости и своеволия. Эти свойства характера несколько затемняли рыцарски-благородную фигуру великого князя при поверхностном знакомстве с ней и способствовали ему в приобретении несравненно более порицателей, чем людей, сердечно преданных, — суровая оболочка очень часто скрывала полную величия душу великого князя.
Если воспитание великого князя, под руководством одаренной высокими добродетельными качествами императрицы Марии Федоровны, послужило к развитию положительных качеств его характера, то, с другой стороны, господствовавшая в его воспитании система не могла повести к смягчению отрицательных сторон характера Николая Павловича. Теория «око за око и зуб за зуб» скорее должна была иметь своим последствием усиление крутого нрава великого князя, а никоим образом не смягчение его. Но эта система суровых телесных наказаний имела еще и ту вредную сторону, что она привила в Николае Павловиче взгляд на них, как на главное воспитательное средство, отодвинув на второстепенный план систему нравственного воздействия и милосердия, столь сродного его сердечной и нежной душе. Воспитатели великого князя, по всей вероятности, забыли, а, может быть, и не знали мудрого совета Бецкого, что «благородную душу должно воздерживать опасением пренебрежения или бесчестия, а не страхом вредительного наказания».
Страстное поклонение всему военному развило у великого князя, совместно с понятием о беспрекословной дисциплине, понятие о законности и долге как об основных догматах общественной и семейной жизни. До крайности властолюбивый и не допускавший даже в мелочах умаления своего первенства, Николай Павлович был беспрекословно покорным во всем воле императора, своего брата, и своей матери. Чувство исполнения долга у великого князя было развито до щепетильности, и ничто не могло отстранить его от исполнения того, что, по его мнению, ему предписывал долг.
К этому же времени у Николая Павловича в достаточной степени выяснилась любовь к открытому, прямому образу действий, отвращение ко всякого рода фальши, дух товарищества, и все это в таких определенных и непоколебимых формах, которые соответствовали всему складу его характера.
Курс пройденных им наук, а главное — способ их преподавания, не могли, как было сказано выше, положительным образом [22] развить ум и способности великого князя. Он получил отрывочные, без всякой логической связи и общих выводов, сведения по разным отраслям знаний; сведения эти были более полны по тем предметам, которые нравились великому князю, и совершенно ничтожны по предметам, к которым не сумели привлечь его внимания.
Такое образование не могло соответствовать высокому положению, которое занимал Николай Павлович по своему рождению, и впоследствии, когда ему пришлось стать у кормила правления, он не нашел в своей теоретической подготовке тех основ, которые помогли бы ему с полной пользой и практичностью отдать любимой им России, вместе со своей жизнью, богатые душевные и умственные силы, щедро данные ему от природы.
Но, вместе с тем, наставники и воспитатели великого князя сумели не только поддержать в нем, но и развить любовь ко всему русскому, гордость своим отечеством; они помогли ему сделаться истинно русским царем, воплощавшим в себе весь народ, готовый всюду за ним следовать. Император Николай Павлович и шестидесятимиллионная серая масса инстинктивно понимали друг друга и обоюдно верили в несокрушимую силу один другого. В этом качестве Николая Павловича заключалась та мощь, которая доводила, по словам всех современников, до неописуемого энтузиазма народные массы при соприкосновении со своим царем, которая внушала к нему обожание со стороны народа, несмотря на крутые подчас меры в его управлении. [23]
Детство и юность Николая Павловича прошли между практическим изучением всех господствовавших в то время тонкостей парадной и гарнизонной службы, сопряженных с суровым обращением и несоразмерными с силами солдата требованиями, и теоретическим исследованием вопросов, относящихся до ведения войны. Великому князю не удалось получить прочного фундамента военных познаний; он не был ознакомлен ни практически, ни теоретически с боевой техникой военного дела; она воплотилась для него в тех односторонних формах, к которым он привык с детства на разводах, парадах и показных маневрах.
Строевые привычки юношеских лет оставили в Николае Павловиче след на всю жизнь, который шел вразрез с его выдающимися военными дарованиями.
Таковой представляется нам личность великого князя Николая Павловича ко времени окончания им образования и вступления на самостоятельный жизненный путь. Невольно напрашиваются на память слова, занесенные В. А. Мухановым в свой дневник на другой день после смерти императора Николая Павловича: «Если б, при столь многих прекрасных свойствах, которыми был одарен покойный император, он получил воспитание соответственно его великому назначению, то, без сомнения, он был бы одним из великих венценосцев»⁵⁷.

Первые шаги великого князя Николая Павловича на поприще общественной деятельности были сделаны при крайне неблагоприятных обстоятельствах. Общество, которое его почти не знало, не только не проявило к нему, юному, неизвестному, только что собиравшемуся начать свою службу Отечеству, ни малейшего чувства симпатии, а, напротив, сразу отнеслось очень враждебно. Вигель, описывая в своих записках въезд 20 июня 1817 года в столицу невесты великого князя, принцессы Шарлотты, упоминает о пристрастном в дурную сторону отношении общества к Николаю Павловичу. По словам автора, он прочел на лице великого князя уже в то время предзнаменование «ужаснейших преступных страстей, которые в его царствование должны потрясти мир». Далее Вигель высказывает, что Николай Павлович был несообщителен, холоден и весь предан чувству своего долга; в исполнении его он был слишком строг к себе и другим. «В правильных чертах его белого, бледного лица была видна какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Никто не знал, никто не думал об его предназначении, но многие в неблагосклонных взорах его, как в неясно писанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Скажем всю правду, он совсем не был любим»⁵⁸. [24]
Тяжелые, по мнению большинства, стороны характера Николая Павловича были всем известны; о них, по свойственной всему человечеству особенности, сообщения быстро распространялись по всему городу; положительные же его качества оставались известными лишь тем немногим, которые или на себе лично их испытали, или же сумели отличить их под суровой иногда внешностью великого князя. Кроме того, сама обстановка, в которой ему приходилось жить и работать до вступления на престол, не способствовала великому князю выказать себя в полном объеме; отсутствие обширной деятельности, при его привыкшей к постоянному труду натуре, поневоле заставляло посвящать много времени мелочам, а врожденное и воспитанное в нем понятие о чувстве долга ставило его само собою в оппозицию той халатности, которая в то время господствовала в офицерской среде Петербургского гарнизона.
Служебная деятельность великого князя Николая Павловича до вступления его на престол состояла в командовании л.-гв. Измайловским полком, 2-й бригадой 1-й гвардейской пехотной дивизии и с лета 1825 года этой дивизией. При этом в скромной должности командира бригады, ведающего исключительно строевую подготовку войск, великому князю довелось пробыть с лишком семь лет, в течение которых ему только и приходилось вращаться в заколдованном кругу господствовавшей в то время системы [25] мирного образования наших войск. Если такая продолжительная деятельность в одном направлении должна была бы положить изве-стный отпечаток на всякого человека, то воздействие ее на деятельную, сильную, прямую и привыкшую беспрекословно повиноваться натуру Николая Павловича должно было быть несравненно более сильное.
Но наряду со строевой службой на великого князя с января 1818 года была возложена и другая обязанность, дававшая больше простора его самостоятельной деятельности. С этого времени он вступил в исправление обязанности генерал-инспектора по инженерной части.
Строевое образование нашей армии того времени хорошо известно. О нем одинаково отзываются в своих записках все современники, и русские и те иностранцы, которым удавалось видеть нашу армию.
После 1815 года, пишет по этому поводу будущий фельдмаршал Паскевич⁵⁹, Барклай-де-Толли, подчиняясь желаниям Аракчеева, стал требовать красоты фронта, доходившей до акробатства; он свою высокую фигуру нагибал до земли, чтобы равнять носки гренадер. «В год времени, — заканчивает он, — войну забыли, как будто бы ее никогда и не было, и военные качества заменились экзерцирмейстерской ловкостью»⁶⁰. Воцарившееся в русской армии направление согнало со сцены лучших генералов и офицеров, и генерал Нацмер совершенно справедливо внес в свой дневник следующую резкую оценку их⁶¹ : «Просто непонятны те ошибки, которые делались генералами, противно всякому здравому смыслу. Местность совершенно не принималась в соображение, равно как род войска, который для нее годится».
Если такое направление обучения господствовало во всей армии, то оно должно было пустить еще более глубокие корни в гвардии, на глазах императора Александра и его сподвижника графа Аракчеева.
В такой-то обстановке происходила первая строевая служба Николая Павловича, и он провел в этом деле не один-два года, а целых восемь лет. Его натура требовала деятельности, а судьба оградила поле этой деятельности непроницаемым забором экзерцирмейстерства Аракчеевского обучения. Понятно, что такая продолжительная практика не прошла для великого князя бесследно.
Но, одновременно с суровым обучением солдат, среди офицеров гвардейского корпуса господствовала полная распущенность. «Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте, — пишет великий князь Николай Павлович в своих заметках об этом времени⁶², — уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все [26] делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день».
Николай Павлович, воспитанный совершенно в другом направлении и с другими взглядами на служебные обязанности, не был способен потворствовать вкоренившейся распущенности. Изложим его собственными словами то положение, в котором он оказался, командуя гвардейской бригадой⁶³.
«Только что вступил я в командование бригадой, как государь, императрица и матушка уехали в чужие края. Из всей семьи я с женой и сыном остались одни в России. Итак, при самом моем вступлении в службу, где мне наинужнее было иметь наставника, брата-благодетеля, оставлен я был один с пламенным усердием, но с совершенной неопытностью.
Я начал знакомиться со своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила были в нас твердо влиты. Я начал взыскивать — один, ибо, что я, по долгу совести, порочил, дозволялось везде, даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали, или не хотели понимать.
По мере того, как начал я знакомиться со своими подчиненными и видеть происходившее в других полках, я возымел мысль, что под сим, т. е. военным распутством, крылось что-то важнее, и мысль сия постоянно у меня оставалась источником строгих наблюдений. Вскоре заметил я, что офицеры делились на три разбора: на искренно усердных и знающих, на добрых малых, но запущенных, и на решительно дурных, т. е. говорунов, дерзких, ленивых и совершенно вредных; но их-то, последних, гнал я без милосердия и всячески старался оных избавиться, что мне и удавалось. Но дело сие было нелегкое, ибо сии-то люди составляли как бы цепь через все полки и в обществе имели покровителей, коих сильное влияние сказывалось всякий раз теми нелепыми слухами и теми неприятностями, которыми удаление их из полков мне отплачивалось».
И действительно, Николай Павлович был строг и взыскателен со своими подчиненными; ни одно малейшее упущение по службе не проходило безнаказанно⁶⁴. Но это не было, как многие думают, следствием его черствого сердца, а применением строгой системы, соблюдение которой так часто доставляло ему душевные муки⁶⁵. Беспощадная строгость касалась только лиц, которые были известны великому князю исключительно с дурной стороны, и в проступках которых он видел лишь одну злую волю. Наказания же за случайные проступки очень часто влекли за собой старание великого князя загладить свою строгость особым вниманием, а в [27] случае несправедливого наказания и публичным извинением⁶⁶. О неоднократных таких извинениях даже в то время, когда Николай Павлович был на престоле, упоминают многие из современников.
Случаи теплого, сердечного отношения к своим подчиненным, желание прийти им на помощь составляли далеко не редкие исключения в этот период жизни великого князя. Даже в тех немногих письмах к нему императрицы Марии Федоровны, которые известных в печати⁶⁷, неоднократно проглядывает заботливость Николая Павловича о семьях подчиненных ему офицеров и о материальной им помощи. Такие поступки редко доходили, по понятным причинам, до суда публики, которой великий князь вырисовывался поэтому исключительно с отрицательной стороны. Один пустой и отчасти комичный даже случай лучше всего подтверждает сердечное отношение Николая Павловича к своим подчиненным. Летом 1825 года, когда он уже командовал дивизией, генерал-майор Головин, один из подчиненных великого князя, обратился к нему с просьбой дать из своей конюшни лошадь на парад, так как его собственная лошадь на репетиции парада выбила его из седла. «Обратиться же в теперешней моей крайности, — заканчивает генерал Головин свою оригинальную просьбу, — мне не к кому, кроме Вашего Императорского Высочества, не стыдясь открыться перед вами в моем положении»⁶⁸. Трудно согласовать суровость и жестокость великого князя с подобными обращениями к нему его подчиненных!
Более обширное поприще для самостоятельной деятельности Николаю Павловичу представляла его должность генерал-инспектора по инженерной части.
В своем вступительном приказе он прежде всего обращал внимание чинов инженерного корпуса на то, что «ревностным исполнением своих обязанностей, усердием о пользе государственной и отличным поведением всякий заслужит государевы милости, а во мне найдет усердного ходатая перед лицом Его Величества. Но, в противном случае, за малейшее упущение, которое никогда и ни в каком случае прощено не будет, взыщется по всей строгости [28] законов». Таким образом, охранительному и карательному принципу и здесь было отведено первое место, но наравне с этим в своей самостоятельной работе великому князю удалось достигнуть отличных результатов, и «деятельность Николая Павловича как генерал-инспектора была во всех отношениях блестящая и плодотворная; она принесла великую пользу государству, вызвав к жизни русский инженерный корпус»⁶⁹ и дав ему то прочное основание, плодами которого мы и поныне можем гордиться.
В дела инженерного управления великий князь вкладывал весь избыток присущей ему энергии. Почти ежедневно он посещал подведомственные ему учреждения; чувствуя в себе недостаток познаний, он очень часто просиживал на лекциях офицерских и кондукторских классов Главного инженерного училища, изучал строительное искусство, занимался черчением и другими предметами, чтобы не быть вынужденным утверждать строительные проекты, не понимая сути их. Строго взыскивая с подчиненных за неудовлетворительные постройки, Николай Павлович не отрицал и своей виновности как лица, утверждающего проекты. А. Савельев приводит случай, когда великий князь, налагая денежное взыскание на одного инженерного офицера, у которого на постройке свалился карниз, приказал сделать вычет и из своего жалованья — как лица, виновного в утверждении проекта⁷⁰.
В этот же период жизни Николая Павловича обнаружились в нем и зачатки деятельности на пользу просвещения, которая, в известных рамках и не лишенная некоторой односторонности, красной чертой проходит через все его царствование.
По идее великого князя и под его ближайшим руководством была учреждена в 1823 году школа гвардейских подпрапорщиков, в которой будущие гвардейские офицеры обучались военным наукам. Наиболее любимым детищем Николая Павловича было Главное инженерное училище⁷¹, им созданное, организованное и поставленное на твердое и прочное основание. Не проходило суток, чтобы [29] великий князь не посетил своего училища и не вникал во вес подробности бытовой, учебной и строевой его жизни.
В первый же год по учреждении училища Николай Павлович обратился к его воспитанникам с наставлением, в котором проглядывают все те же присущие ему правила жизни. «Кротость, согласие и беспрекословное повиновение властям, — писал великий князь, — суть отличительные признаки посвящающих себя военной службе и в особенности вступивших в Главное инженерное училище, где щедротами всеавгустейшего монарха открыты все способы к приобретению познаний, образующих инженера, предоставляя ему вместе с сим верный путь к чести и славе Отечества и собственной своей. Порядок и строгое исполнение возложенных на каждого обязанностей, будучи непреложными правилами, удобоисполняемыми во всяком возрасте и звании, доведут до добродетелей, вышеупомянутых и необходимо нужных во все время жизни»⁷².
Но одновременно с этой заботой о повиновении и нравственности великий -князь проявил большую заботливость о надлежащей постановке учебного курса. Программа училищных курсов того времени дает понятие о солидной подготовке воспитанников как в отношении общего образования, так и по их специальности. В состав преподавателей и профессоров приглашались лучшие силы тогдашней русской науки⁷³.
Что касается до дисциплины, господствовавшей в училище, то она, разумеется, мало отличалась от общего направления того времени, когда не признавались мудрые советы Бецкого «за ошибки выговаривать с возможной умеренностью и, употребляя строгость, соединять ее с приятностью». Офицеры и кондукторы были окружены целой стеной предупредительных мер, совершенно стеснявших их свободу и ставивших их на положение детей. Карательные меры сводились к строгим наказаниям за маловажные проступки и иногда к наказаниям, имеющим оскорбительный для самолюбия молодых людей характер. Но таков был дух того времени, и в других учебных заведениях обращение с воспитанниками было еще более сурово.
Великий князь, по крайней мере, сумел у себя в училище некоторым образом смягчить это общее жестокое направление выбором целого ряда гуманных и просвещенных начальников. «Обращение этих лиц с молодежью, ласковое, приветливое, взыскания, производимые ими с виновных, настолько были мягки, что возбуждали общую любовь к этим начальникам»⁷⁴.
Кроме того, Николай Павлович своей заботливостью о воспитанниках, частым общением с ними, а также ласками и баловством, как своим, так и императрицы Марии Федоровны, старался возвысить их нравственный уровень, облегчить им то суровое обучение, [30] которое вошло в систему Александровского времени⁷⁵. И многие из старых инженеров до самой смерти с благоговением вспоминали имя своего первого генерал-инспектора.
Скромной ролью бригадного командира и заведующего инженерной частью, имевшей в то время второстепенное значение, ограничилась вся официальная деятельность Николая Павловича до вступления его на престол. Он не был приобщен ни к каким высшим правительственным совещаниям, не был ознакомлен с делами государственными и вообще был совершенно удален от всего, что выходило за пределы его служебной деятельности⁷⁶.
«Соперничества Константина Павловича, — писал один из современников той эпохи⁷⁷, — император Александр не боялся; цесаревич не был ни любим, ни уважаем и давно уже говорил, что царствовать не хочет и не может. Александр боялся превосходства Николая и заставлял его играть жалкую и тяжелую роль пустого бригадного и дивизионного командира, начальника инженерной части, не важной в России. Вообразите, каков бы был Николай со своим благородным, твердым характером, с трудолюбием и любовью к изящному, если бы его готовили к трону хотя бы так, как приготовляли Александра».
И Николай Павлович действительно тяготился семилетним пребыванием в бездеятельной должности бригадного генерала. Впрочем, признаки этого неудовольствия в нем выразились только однажды и то в частном разговоре с А. Ф. Орловым. Когда этот последний сказал великому князю, что хочет отделаться от бригады, то он, покраснев, воскликнул: «Ты Алексей Федорович Орлов, я Николай Павлович; между нами есть разница, и ежели тебе тошна бригада, то каково же мне командовать бригадой, имея под своим начальством весь инженерный корпус»⁷⁸.
Трудно предположить, чтобы Николай Павлович решился высказать императору Александру тяготившее его положение: еще с юных лет его предупреждала императрица Мария Федоровна, хорошо знавшая характер своего старшего сына, не начинать первым с ним разговор о делах⁷⁹. [31]
В 1824 году великий князь провел продолжительное время в Пруссии. Здесь, по своей склонности ко всему военному, он посвящал много времени знакомству с прусскими войсками. Как гость и любимый зять короля, он мог в полной мере удовлетворить свою любознательность и имел более обширное поле наблюдения, чем в России, где его кругозор сковывался рамкой должности бригадного командира. Великий князь присутствовал на крепостных и обыкновенных маневрах, на смотрах, на испытании новых ружей и, наконец, был в курсе дела многих работ прусского военного министерства.
Своими впечатлениями великий князь делился в письмах с императором Александром, и эти письма, скорее похожие на донесения, интересны в смысле характеристики самого великого князя и его военных взглядов⁸⁰. В них проглядывает все та же присущая ему наблюдательность, краткость и сжатость в выражениях, отсутствие всяких отвлеченностей, здравая оценка всего виденного, и притом оценка не только в общих фразах, но с принятием во внимание всех деталей, которые никогда не ускользали от внимания великого князя. Предлагая в отчете очень осторожно свое собственное суждение, он предпочитал приводить мнение других, более компетентных лиц.
Между прочим, Николаю Павловичу пришлось присутствовать на испытании новых, заряжавшихся с казны карабинов. Давая государю очень подробный отчет об этом испытании, великий князь далеко не выказал себя таким противником усовершенствования огнестрельного оружия, каковым его привыкли считать. В этом отношении он привел только мнение специалиста о пользе нового оружия, но не для общего употребления из опасения быстрого расхода солдатами носимых патронов. Подобные возражения, как известно, имели право гражданства и семьдесят пять лет спустя.
Продолжительное пребывание великого князя в Берлине не осталось в то же время без влияния на укрепление его симпатий к прусской армии, которые затем не покидали его всю жизнь.
За этот период в своей частной жизни Николай Павлович был лишен самостоятельности в еще большей степени, чем в служебной деятельности. Императрица Мария Федоровна продолжала смотреть на него, человека уже семейного, как на несовершеннолетнего еще юношу, и держала в строгом повиновении. Эта страсть Марии Федоровны стеснять свободу своих младших сыновей доходила до того, что великий князь Николай Павлович и великая княгиня Александра Федоровна получали от нее выговоры за то, что без позволения уехали кататься из Павловска в Царское Село и заехали к императрице Елизавете Алексеевне⁸¹.
Тяжелое служебное и общественное положение Николая Павловича как бы вознаграждалось его полным семейным счастьем. В [32] свободное от службы и придворной жизни время он предавался радостям тихой семейной жизни в Аничковом дворце — жизни, к которой он давно уже стремился и о которой не переставал мечтать. «Если кто-нибудь спросит, — говорил он по этому поводу великой княгине, — в каком уголке мира скрывается истинное счастье, сделай одолжение, пошли его в Аничковский рай». И действительно, ничего не могло быть трогательнее, как видеть великого князя в домашнем быту. Лишь только переступал он к себе за порог, как угрюмость вдруг исчезала, уступая место не улыбкам, а громкому радостному смеху, откровенным речам и самому ласковому обхождению с окружающими⁸².
В такой скудной обстановке текла жизнь намеченного уже наследника русского престола до роковой минуты междуцарствия, которая, помимо воли великого князя Николая Павловича, возвела его на трон.
И в эти тяжелые дни междуцарствия Николай Павлович, отказываясь до последней крайности от принадлежащего ему права на престол, выказал то величие своего характера и приверженность к законности, которые неизменно отличали его с самого раннего возраста⁸³. Только 12 декабря 1825 года, окончательно убедившись в непреклонном решении цесаревича Константина Павловича не принимать великодушно предлагаемой ему короны, Николай Павлович принял бразды правления, которому он всецело отдал последние двадцать девять лет своей жизни.
Совершенно не посвященный в вопросы высшей политики и не принимавший никакого участия в государственных делах⁸⁴, совершенно не зная требований своего времени и внутреннего состояния государства, великий князь Николай Павлович взошел на престол, будучи почти неизвестен, при общем против него предубеждении⁸⁵; лишь только многочисленные злые анекдоты о строгости великого князя, распускаемые в обществе недовольными им гвардейскими офицерами, встретили впервые шаги Николая Павловича на его новом трудном пути⁸⁶. А между тем внутреннее положение России в это время находилось в самом критическом состоянии.

Примечания

¹ Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. СПб., 1903 г.
² Корф М. А., барон. Материалы и черты к биографии императора Николая I и к истории его царствования. Сборник Императорского российского исторического общества (ИРИО). T. XCVIII.
³ Сборник ИРИО. T. XCVIII.
⁴ Герцен А. И. Собрание сочинений. Т. V.
⁵ Н. К. Шильдер в своем труде «Император Николай» приводит следующий [33] разговор великого князя Николая Павловича с императором Павлом 11 марта 1801 года, показывающий, что молодой великий князь находился в том периоде развития, которое позволяет предполагать в нем сознательное воспоминание о своем отце. В этот вечер он обратился к императору Павлу со странным вопросом, почему его называют Павлом Первым.
– Потому что не было другого государя, который носил бы это имя до меня,— отвечал ему император.
– Тогда, — ответил великий князь,— меня будут называть Николаем Первым.
⁶ Заметка, написанная великой княгиней Анной Павловной. 'Рукописный дневник барона Корфа. Собственная Его Величества библиотека.
⁸ Корсаков. Детство и отрочество Великого князя Николая Павловича. Русский архив, 1896 г., Кн. 2.
⁹ Monseigneur le Grand-Duc Nicolas, значится, например, в донесении об успехах вел. кн. Николая Павловича за 1 февраля 1806 года, apras avoir assez bien appris le russe et l'arithirmtique, a йtй trus distrait et inattentif a la lезоn du francais, de sorte que son maitre, se servant de la permission du gurmral, a иtи obligft de poser la baguette sur la table pour ràveiller l'attention de monseigneur; aussi en a-t-il fttft puni par la privation de tous les jeux et par une retraite absolue dans ses appartements... И такими мерами наполнена большая часть донесений.
¹⁰ Шильдер Н. К. Император Николай I. Его жизнь и царствование.
¹¹ Н. К. Шильдер в оставшихся после его смерти рукописных материках таким образом описывает отношения императора Николая Павловича к своему бывшему воспитателю, генералу, впоследствии графу, Ламздорфу: «Император Николай, памятливый к добру, не забыл старика, хотя в свое время столько претерпевал от него гонений. В день своей коронации он прислал графу в деревню с особым фельдъегерем свой портрет. Когда же в марте 1828 года граф Ламздорф умер, находясь в Петербурге, и его сын явился с докладом государю о желании отца быть погребенным безо всяких военных почестей и при участии одних родных, то Николай Павлович отвечал: «Надеюсь, что вы меня не исключите из числа родных», и почтил своим присутствием погребальный обряд в Анненской лютеранской церкви».
¹² Письмо великого князя генералу Ламздорфу от 5 июля 1808 года.
¹³ «Le plaisir que j'ai de vous flcrire une lettre est diminuif par les reproches de ma conscience. Hier et avan-tier mes lезоn n'ont pas йtй tout й fait bonnes... J'ose vous prier, mon gftnftral, de vouloirbien me pardonner en vous promettant de tacher de ne plus y retomber».
¹⁴ Письмо от 19 июля 1809 года.
^u «J'ose me flatter, que par les lettres de ma chure maman et de m-r Achverdof votre excellence a dbi Ktre assez contente de mes attestats, du moins j'ai fait tout mon possible pour en mfiriter de bons».
¹⁶ Донесение от 27 февраля 1806 года.
¹⁷ «A la 1езоп russe, voyant, que ces distractions me faisaient de la peine, il en fut tellement touchfi, qu'il de jeta a mon cou, fonpant en larmes et sans pouvoir proffirer une parole». [34]
¹⁸ Донесение от 2 марта 1806 года.
¹⁹ «La conduite de son altesse impfiriale monseigneur le grand-duc Nicolas a йtй bonne. Il a fttfi ел gflnftral moins bruyant qu'a l'ordinaire, et la raison en fut probablement l'idfie qu'il devait se confesser. Il est restii longtemps avec son aumфnier, qu'il a quittfi extremement touchft et pleurant».
²⁰ Один из кавалеров великого князя, Арсеньев, в 1809 году как-то, во время своих продолжительных наставлений Николаю Павловичу, по лучил от него в ответ: «Вам это не нравится, а я привык так делать». На другой день, когда прошел первый порыв вспыльчивости, великий князь просил у Арсеньева извинения, но отнюдь не из страха наказания, а из чувства сожаления, что он огорчил воспитателя, который был ему так предан. Сборник Императорского российского исторического общества, Т XCVIII. С. 72.
²¹ Корсаков. Детство и отрочество Николая Павловича//Русский архив. 1896. Кн. 2. Шильдер Н. К. Жизнь императора Николая I.
²² Лакруа П. История жизни и царствования императора Николая. Вып. I. С. 22.
²³ Шильдер Н. К. Император Николай I.
²⁴ Письмо императрицы Марии Федоровны генералу Ламздорфу от 5 июня 1806 года.
²⁵ «Les frands-ducs ne doivent pas ткте se permettre de faire sur le sujet, que l'on traite avec eux, des questions oiseuses, qui ne irmnent pas directement a une explication nftcessaire pour leur instruction de l'objet ткте, dont on leur parle».
²⁶ Шильдер H. К. Император Николай I. T. I. С. 16.
²⁷ Т. е. великих князей Николая и Михаила Павловичей.
²⁸ Корф М. А., барон. Материалы и черты к биографии императора Николая I. Рукопись. Собственная Его Величества библиотека.
²⁹ Там же.
³⁰ Со слов князя Тенишева//Русский архив. 1878. Кн 3. С 520.
³¹ Дневник В. А. Муханова за 1855 год//Русский архив. 1897 Кн I. С 88—90.
³² В письме к королю Бельгийскому Леопольду.
³³ Письмо к императрице Марии Федоровне от 5 января 1813 года
³⁴ Лакруа П. Т. I. С. 19 и 20.
³⁵ Корф М. А, барон. К биографии императора Николая Павловича. Рукопись. Собственная Его Величества библиотека.
³⁶ Шильдер Н. К. Император Николай I.
³⁷ См. выше.
³⁸«Dans la 1езоп d'art militaire j'ai lu dans Rocheaymon les diffurents cas ощ il est permis de livrer bataille», — писал великий князь императрице Марии Федоровне 5 января 1813 года.
³⁹ Шильдер Н. К. Великий князь Николай Павлович с 1814 по 1822 гг. //Русская старина. 1901. № 6.
⁴⁰ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁴¹ Савельев Ал. Первые годы Главного инженерного училища.
⁴² «Vous voudrez dfleider le plan de leur voyage, cher Alexandre, et fixer le temps de leur retour, pourvu que le bon Lamsdorff soit avec eux, mon вme [35] est tranquille et le gfinfiral Konownitzin que vous leur avez donnft, leur sera de ткте bien utile pour les connaissances militaires qu'ils doivent acquflrir dans ce voyage, pour lequel les conseils du digne m-r de Laharpe leur seront de mкme bien utiles» (Из письма императрицы Марии Федоровны К императору Александру I от 26 апреля 1814 года).
⁴³ Письмо ген.-ад. Коновницына помещено в приложении № 1.
⁴⁴ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁴⁵ Там же.
⁴⁶ Там же.
⁴⁷ Выписка помещается в приложении № 2.
⁴⁸ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁴⁹ Письмо к Г А. Глинке//Русская старина. 1876. Т. XVII. С. 219.
⁵⁰ Письмо к императрице Марии Федоровне из Эдинбурга от 9 декабря 1816 года.
⁵¹ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁵² Denkwbrdigkeiten aus den Papieren des Freiherrn Christian Friealrich von Stockmar. Braunschweig, 1872.
⁵³ Для характеристики взглядов Николая Павловича на семейные отношения приведем следующий рассказ В. А. Абазы//Русский архив. 1887. Кн. 5:
В 1814 году он осматривал Цюрихское поле сражения и узнал, что супруга Наполеона I, императрица Мария-Луиза, проезжала в тот день через Цюрих, направляясь в Акер. Сопутствующие великому князю ожидали, что он поторопится увидеться с нею, но ошиблись. Восемнадцатилетний Николай Павлович ответил: «Гораздо приятнее было бы знать, что она, исполняя долг жены, отправляется, наконец, к мужу на остров Эльбу», и продолжал свою печальную прогулку.
⁵⁴ В этом году великий князь во время своего пребывания в Париже познакомился с герцогом Орлеанским, отрадная картина семейного счастья которого глубоко запала ему в душу.
– Какое громадное счастье жить так, семьею! — сказал великий князь герцогу.
– Это единственное истинное и прочное счастье, — отвечал герцог Орлеанский убежденным тоном (Lacroix, t. I, p. 73).
⁵⁵ Детство и отрочество великого князя Николая Павловича//Русский архив. 1896. Кн. 2.
⁵⁶ «Твердость его напоминала мужей древности, украшавшихся сим качеством»,— записал В. А. Муханов в свой дневник 21 февраля 1855 года//Русский архив. 1897. Кн. 2.
⁵⁷ Русский архив. 1897. Кн. 1. С. 88—90.
⁵⁸ Записки Ф. Ф. Вигеля. Ч. 5. С. 70.
⁵⁹ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁶⁰ Почти то же самое говорят в своих записках прусский генерал Нацмер и наш известный партизан Давыдов. Могущественная сила привычек мирного времени особенно видна из приведенного отрывка записки Паскевича. Как удивился бы он, если бы в 1815 году ему кто-либо предсказал, что через 25—30 лет он, фельдмаршал русской армии, будет повторять с гренадерскими носками эксперименты Барклая-де-Толли. [36]
⁶¹ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁶² Из собственноручных записок императора Николая о событиях 14 декабря 1825 года.
⁶³ Из собственноручных записок императора Николая о событиях 14 декабря 1825 года. В этой выдержке мы помещаем только те места, которые относятся к интересующему нас вопросу.
⁶⁴ В приложении № 3 мы помещаем несколько приказов великого князя по бригаде и дивизии как образчик его взысканий.
⁶⁵ Савельев А. Первые годы Главного инженерного училища. Из рассказов современника, впоследствии инженер-генерала А. 3. Теляковского.
⁶⁶ Савельев А. Первые годы Главного инженерного училища //Русская старина. 1875. Т XII и XIII. «Воспоминания первого камер-пажа великой княгини Александры Федоровны» Дарагана. В приложении №3 мы помещаем несколько приказов великого князя по бригаде и дивизии как образ чик его взысканий.
⁶⁷ Шильдер Н. К. Император Николай I //Русская старина. 1903.
⁶⁸ Это курьезное письмо помещается в приложении № 4.
⁶⁹ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁷⁰ Савельев А. Первые годы Главного инженерного училища.
⁷¹ Ныне Николаевская инженерная академия и училище.
⁷² Приказ от 25 марта 1820 года.
⁷³ Так, в 1823 году среди преподавателей училища мы встречаем имена Арсеньева и Талызина, известных ученых и профессоров университета.
⁷⁴ Савельев А. Первые годы Главного инженерного училища.
⁷⁵ Подробности об обращении Николая Павловича с воспитанниками читатели найдут в вышепоименованном труде А. Савельева.
⁷⁶ В рукописном журнале Михайловского-Данилевского за 1819 год имеется указание, что с этого года великий князь Николай Павлович начал присутствовать в кабинете императора Александра при всех докладах военных и гражданских, но это свидетельство не подтверждается ни какими другими источниками.
⁷⁷ Записки Греча Н. И. (рукопись).
⁷⁸ Рукописный дневник князя А. С. Меншикова за 15 ноября 1823 года.
⁷⁹ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁸⁰ Два из этих писем мы помещаем в приложении № 5.
⁸¹ Шильдер Н. К. Император Николай I.
⁸² Там же.
⁸³ Н. К. Шильдер в своем труде «Император Николай I» очень подробно останавливается на выяснении вопроса о том, было ли известно Николаю Павловичу существование актов, узаконивавших его вступление на престол, и оставляет этот вопрос открытым. В этом отношении интересно заметить, что в придворном Берлинском календаре за 1824 год Николай Павлович назван наследником Русского престола, а с Берлинским двором у него были самые близкие и сердечные родственные связи.
⁸⁴ Записки графини А. Д. Блудовой //Русский архив. 1893. Кн. 1.С. 91.
⁸⁵ Из записок барона Корфа//Русская старина. Июнь 1900.
⁸⁶ Герцен А. И. Собрание сочинений. Т. VI.