Забыть нельзя вернуться

Иногда жизнь испытывает нас, ставя на пути препятствия, заслоны и соблазны. Иногда заставляет пройти экзамен, чтобы проверить, готов ли ты, наплевав на слухи, на пересуды, поверить близкому, родному человеку, или всё же тем, кто злорадно, завистливо шепчет на ухо? Каждый ли сможет преодолеть себя, поверить, обойти препятствия? А если нет? Сможет ли осознать свою вину? Сможет ли признать её? А сможет ли простить? Много экзаменов и испытаний на жизненном пути человека. Много вопросов, много ответов, много раздумий. Забыть, нельзя вернуться? Или: Забыть нельзя, вернуться? Каждый решает сам, где поставить запятую.
***
– Кондратич! Семён! Ты что ли? — мужчина улыбаясь окликнул Семёна, читавшего расписание у небольшого поселкового вокзала.
Он оглянулся.
– Никак Иван? — и, улыбнувшись, пошёл на встречу.
– Он самый. А я смотрю ты, не ты? И не замечаешь даже, — раскинув руки ответил Иван.
Они обнялись, похлопав друг друга по спине.
– Да я думал, нет уж тут никого знакомых, разъехались, кто куда.
– Куда мы денемся? Молодёжь разъехалась, а старики остались. Приехали когда-то, родились уже тут, и помирать тут будем, — ответил Иван, махнув рукой. — Ну, на совсем или так, погостить?
– Не знаю пока, не решил ещё. Осмотрюсь, будет видно.
– А то оставайся. Работы не много, в основном в город все ездят. Фермерские хозяйства сейчас в основном везде, ну, и так, частные мастерские, да производства всякие, но такие, как ты нужны. Не забыл ещё прежнюю работу-то?
– Да нет. Руки всё помнят, — улыбнувшись и показав руки ответил Семён.
– Это хорошо. Я сейчас и сам начальник, не большой, правда, но не в этом дело. Люди нужны. Хороших столяров не хватает. Так что, если задержишься, приходи. Недалеко от вас-то работаю.
– Ну, а здесь какими судьбами?
– Да как раз по работе. Слушай, ты сейчас домой собрался?
– Ну да, только с электрички.
– Я бы тебя подвёз, да сам не знаю, когда управлюсь. У меня здесь дочь, если чего у неё могу заночевать, может со мной?
– Да нет, не хочу задерживаться. Дома давно не был, лучше сразу туда. Автобус, правда, вот смотрю, ещё не скоро, — он повернул голову в сторону пустой автобусной стоянки.
– Да, сейчас не часто ходят. Слушай, ты давно на телеге-то ездил в последний раз?
– Это ты к чему? — удивился Семён.
– Да вон, там мужик один, знакомый, надёжный человек, до сих пор по старинке ездит, может подвезти. Правда, ему чуть подальше, но у реки остановит, а там недалеко, сам дойдёшь? Пойдём познакомлю?
– Ну, пошли, чего ждать-то.
Они прошли станцию и свернули за угол. Напротив небольшого, одноэтажного здания местного магазина, стояла запряжённая телега.
– Ну, вот и транспорт, а вон и сам, — он махнул рукой вышедшему из магазина мужчине лет шестидесяти. — Здорово, Санёк, ну, чего, всё закупил? Домой теперь?
– Домой, куда ещё-то?
– Знакомься — Семён, сосед, можно сказать, в селе за рекой живёт, точнее раньше там жил. Подвезёшь, хотя бы до реки?
– Ну, а чего не подвезти, подвезу. Раз сосед, как не помочь. Александр, — протянул он руку.
Семён протянул руку в ответ.
– Ну, Семён, давай, — Иван протянул на прощание руку. — Ты заходи, буду ждать.
– Ладно, там будет видно. Если что, приду. Ну, давай.
– Привет своим передавай. Может и сам зайду как ни то.
Иван ещё какое-то время постоял, глядя им вслед.
***
– Значит, соседи? — спросил Александр, не поворачиваясь.
– Выходит, соседи. Через реку от вас живу. Там мост-то так и не построили?
– Да кто будет-то? Так и ездят ваши, за два километра в обход, автобус раза три в день ходит, а коль быстрее надо — на пароме, зимой — по льду.
Семён вздохнул.
Весна уже окрасила своими первыми яркими и сочными красками природу. На небольшой луговине, справа от дороги, уже расстилался жёлтый ковёр одуванчиков. Пахло терпким ароматом черёмухи, росшей за луговиной в небольшом перелеске. Природа оживала, расцветала под майским тёплым солнцем. Птицы звонким гомоном, казалось соревновались друг с другом, чья песнь красивее и звонче. Только Семёна не радовала, ни весна, ни ароматы первых весенних цветов, ни щебетание и переливы птичьих голосов. Снова возвращался он в то время, когда в один миг собрался и, не оглядываясь, ушёл. Ушёл в неизвестность, не разбирая дороги.
– Смотрю, поля-то не засевали. Совсем видать совхоз разваливается? — кивнув головой в сторону, за перелесок спросил Семён. — Помню раньше на поле капусту сажали, а теперь пусто совсем, зарастает.
– Да, — махнул рукой Александр. — Держится пока. Правда, сократили площади, выгоды, говорят, нет. Часть отдали фермерам, что-то на продажу. Два года назад ещё сажали её, а теперь забросили, видать. А ты, смотрю, давно тут не был?
– Давно, десять лет.
– Что так? За длинным рублём погнался? Заработать решил?
– Да какое там, — махнул рукой Семён. — Почти и не заработал ничего. Помотался по стране, то там, то тут.
– А теперь вернуться решил?
– Решил. Родители у меня тут, кто ещё поможет. Брат далеко. Отслужил и остался на сверхсрочную. Женился там, да так и остался, дом, дети там, куда уедешь? Да и привык уже. Сейчас на пенсии. Не молодые уже, родители-то, внуки есть, но и у тех свои семьи, свои дела, помогают конечно, но…
– А я вот как родился, так и прилип к одному месту. Женился здесь, дети тут родились, сейчас вот тоже разъехались кто куда, а мы с женой так и остались. Сейчас тоже на пенсии, жена, правда, работает, а я так, помогаю иногда, если попросят. Своим хозяйством в основном занимаюсь. Да вот его, — он кивнул на коня, — ещё содержу. Накладно, конечно, в наше время, но не могу я, понимаешь, — Александр постучал себя в грудь, — к этим железкам привыкнуть, как сел в детстве на коня, так слезть не могу.
Семён рассмеялся и, повернув голову, снова засмотрелся на округу. Далёко внизу, как на ладони расстилалось большое село. Кое где уже начали зацветать сады. Где-то перекликались петухи. Всё родное, всё знакомое для него, а как будто чужое.
– А ты что же, всё-таки, уехал-то? Раз не за богатством, так за чем? — Александр наконец-то повернулся, посмотрев на него.
– Да так, — тихо ответил Семён, опустив голову. — Жена у меня была. Рядом с родителями дом, там и жили. Любили друг друга. Всё вроде хорошо было, жили душа в душу. Я как женился, так на других и смотреть не мог, красивая, хозяйственная, всё, что надо. Детей вырастили. — Семён замолчал, собираясь с мыслями. — А потом… Слухи бабы пустили, что, мол, ухлёстывает за ней один, местный, не поверил, да и чего верить, он же человек такой, за каждой юбкой бегает. Да и как поверить, когда любовь такая у нас, столько лет живём, а всё друг на друга как первый раз смотрим. Но закралось вот какая-то заноза в сердце, покоя не давала, тем более, и он за ней когда-то ухаживал, любовь у них вроде была. Я же её можно сказать и увёл у него, в своё время… Пришёл раньше времени, и всю картину увидел. Я сразу к родителям и ушёл. Она винилась, прощения просила, не виновата, мол, а чего говорить, если и так всё понятно, видел же всё. Я вещи собрал и уехал… На десять лет.
– Ну, а этот как же? Так и стерпел его?
– Ну, что устраивать драки, разборки эти? Зачем? Дело сделано, не исправишь. Кому легче будет от того, что я с ним в драку полезу?
– Ну, а дети как же?
– Дочка к тому времени полгода, как замуж вышла, муж хороший, до сих пор живут, а сын только-только из армии вернулся. Не в обиде на меня, поняли, мать, конечно, тоже не бросили, родителям моим помогают. Созваниваемся. Сын даже жил одно время со мной, потом уехал на родину, девушку там встретил, женился и не вернулся ко мне. Но я не в обиде, жена у него хорошая, внуков вот нарожали. Только про мать говорить им запретил. С родителями тоже переписывался, и тем запретил. Сейчас вот хорошо, телефоны есть, созваниваемся, а раньше только письма, а идут-то сколько. Мать ещё шутила, мол, только один адрес запомнишь, а ты уже на другой переехал.
– Значит, к ним едешь? А она всё там же?
– Наверное, кто знает?
– Да, дела. Сложно всё. Ну, а ты что же, так семьёй и не обзавёлся? Так один всё?
– Ну, почему. Пока мотался, некогда семью было заводить, а потом, когда осел на одном месте, с женщиной сошёлся. У неё, правда, наоборот, муж нашёл другую и уехал с ней. А потом через несколько лет вернулся, прощение просил, ну, она и ушла опять к нему, люблю, говорит его, не могу ничего поделать. Так вот и один теперь.
– Ну, а она, жена-то бывшая?
– А кто её знает? — Семён вздохнул.
– Слушай, а чего же она так, если любила? Может, сам повод дал? Ну, знаешь, бывает такое… Такие… Ради мести, что ли, сами также. Может и здесь чего? — Александр снова повернулся и посмотрел на него.
– Если бы. Я же её так любил, смотреть на других не мог. Если бы был повод, ещё как-то понял бы, а тут… Что тут говорить, — он махнул рукой.
Дальше ехали молча. Каждый погрузился в свои думы.
– Ну, вот и приехали. Тебе туда, — Александр кивнул на паром. — А мне дальше.
– Ну, давай, — Семён протянул ему руку. — Счастливо.
– И тебе счастливо. Может ещё всё наладится, не старый ещё. Сколько тебе лет-то?
– Пятьдесят четыре. Вроде не старый, а как будто вечность прожил, — задумчиво ответил он. — Ну, ладно, пойду. Может ещё увидимся.
Сев на паром, Семён подошёл к перилам и закурил, вглядываясь в сторону своего села. Изменилось всё. Новая пристань, дома уже не те, что раньше, да и само село стало больше.
«Десять лет прошло. Десять лет не был дома, не видел матери с отцом», — думал он, не отрываясь от приближающегося берега.
Чем ближе приближались к берегу, чем сильнее была боль и тоска. Грудь как камнем сдавили воспоминания. Сойдя на берег, он неторопливо пошёл по дороге к родному дому.
Подойдя к калитке, Семён посмотрел на соседний дом. В сердце снова кольнуло. Новые окна, занавески, цветы на подоконнике, чистота кругом, цветы на клумбе, которые она так любила, всё напоминало ему о Насте, его первой и единственной любви, ставшей потом женой. Вздохнув, он открыл калитку.
***
– Ой, сынок, вернулся бы ты уж совсем, — вздохнув сказала мать, глядя, как сын с аппетитом есть. — Один всё. Небось и накормить некому?
– Да ладно тебе, мать, ну, чего, ей Богу. Что же поделаешь, если жизнь не сложилась.
– Настя — вот тоже одна все эти годы, — с опаской взглянув на сына, начала Степанида.
– Мам! Я сколько раз говорил, не надо мне про неё рассказывать! Живёт и пуст живёт. Сама себе жизнь выбрала, — бросив вилку, ответил Семён.
– Ты не обижайся, я — это так. Ты кушай, проголодался-то как за дорогу.
– Спасибо! Наелся уже. Пойду покурю.
Семён, закурил, выйдя на крыльцо. Радости от возвращения не было никакой. Сердце всё не унималось. Снова и снова перед глазами вставала прошлая, счастливая жизнь.
«Как так могло случиться? Почему? Вроде столько лет прошло, и вот тебе. Отомстил всё-таки. Не смирился, что увёл её у него», — думал он, смотря в даль.
В соседнем доме с небольшим скрипом открылась дверь. Семён вздрогнул от неожиданности, повернув голову. Настя смотрела на него грустными глазами.
– Здравствуй, Сеня. Приехал, значит? Насовсем или погостить?
– Не знаю, — зло бросил он, отвернувшись.
Сердце бешено колотилось, хотелось уйти, но ноги как будто прилипли к полу.
– А я вот, подышать вышла. Жарко сегодня. Все дела переделала, что в такую погоду дома, в духоте, сидеть, хотя бы воздухом подышать и то хорошо, — слегка улыбнувшись сказала она, снова посмотрев на него.
– Твоё дело, — Семён, бросив окурок, ушёл в дом, хлопнув дверью.
Настя постояла ещё немного, посмотрев на закрывшуюся дверь, и, горько вздохнув, ушла обратно.
***
– Ну, чего, пришёл всё-таки? — Иван протянул ему руку. — Это хорошо, мне рабочие руки вот как нужны, — он провёл ребром ладони по шее. — Зарплата, правда, не очень большая, но лучше, чем в том же совхозе. Еле-еле на плаву держится. Ну, так согласен?
– Согласен. Много мне не надо, хватит, — махнув рукой, задумчиво сказал Семён.
– Живёшь-то дома? — искоса поглядев на него спросил Иван.
– А где ж мне ещё жить? У меня один дом… Родительский, — недовольно ответил Семён.
– Ну, да, — посмотрев на него ответил он.
– Ну, так мне к делу-то приступать или так и будем мою личную жизнь обсуждать?
– Ну, так дела свои знаешь. Навыки, надеюсь, ещё не растерял? Дел много. Мебели заказывают много, так что без работы тебе не сидеть. Ты ж вроде ещё резьбой занимался?
– Было дело, — нехотя ответил Семён.
– Ну, так это ещё лучше. Если руки ещё помнят, можно и тут, в нашем деле применить, больше заработаешь. Ну, а как с ней? Так всё и злишься?
– С кем с ней? — уже зло бросил Семён.
– Зря ты. Баб наших наслушался, знаешь же, как некоторое из них любят хорошего человека очернить. Взять ту же Нинку, только бы кого грязью облить. Сама не одного мужика не пропустила, так и зыркала на всех. У самой пробу ставить негде было, так и на других ту же печать ставила, а дураки верят, — искоса посмотрев на него ответил Иван.
– Давай не будем, а. Я вообще не хочу касаться этой темы, — на удивление беззлобно ответил Семён.
***
– Тебя подвезти, до дома-то? Мне тут заехать надо к Алексеичу, может заодно, всё равно мимо дома проезжать? — спросил Иван, когда Семён, закончив работу, вышел с территории мастерской.
– Ты езжай, — махнув рукой ответил он. — Как приехал, так и не прошёл по родным местам, хоть прогуляюсь, осмотрюсь.
– Ну, как хочешь, давай, поехал тогда.
Семён вышел в поле, расположенное в нескольких метрах от мастерской. Ранние всходы, казалось, только недавно пробив землю, уже устремились ввысь, к солнцу. В чистом, безоблачном небе распевал свою песню жаворонок, с резким посвистыванием проносились над головой стрижи. Воздух, наполненный дурманящим ароматам черёмухи, вместо радости, какая всегда бывает весной, когда природа, окончательно пробудившись после долгого зимнего сна, оживая сама, оживляет, даёт новую жизнь всему вокруг — деревьям, цветам, когда первые предвестники лета одуванчики окрашивают луга своим ярким жёлтым цветом, приносил лишь осеннюю тоску и грусть. Радоваться бы — весна, начало жизни, а не получается. Больше двадцати лет счастья, а кажется, так мало его было. Десять лет прошло, а всё никак забыть, выкинуть из сердца, не получается. Снова и снова всплывает её образ, такие любимые, любящие, родные глаза, а оказались такими чужими. Оказывается, и десяти лет мало, чтобы боль ушла, сердце больше не ныло. Так, задумавшись, не замечая ничего и никого вокруг, Семён настолько погрузился в свои мысли, что не услышал, как его кто-то окликнул, и лишь когда, уже громче, кто-то снова повторил его имя, он обернулся. И снова, как и прежде, сердце бешено забилось. Отвернуться, не смотреть, убежать, но ноги снова, как и тогда — на крыльце, пригвоздили его к месту. Настя, подойдя к нему, глянула своими, такими, казалось чистыми, добрыми голубыми глазами, прямо в его глаза, пронзив до самого сердца словно острым ножом.
– Ты домой? Я вот тоже, — нерешительно начала она. — Может вместе дойдём? Не чужие же… Да и живём рядом.
– Хочешь — иди, дорога большая, — всё-таки отвернувшись, ответил Семён.
Подходящих слов никак не находилось. О чём говорить, таким родным, но уже чужим, как думал он, людям.
– Знаешь, ты не думай, что я за тобой специально хожу или выслеживаю. Я и правда случайно тут. По делам в посёлок ездила. Знакомая на машине, довезла до деревни, а тут до села нашего рукой подать. Погода-то стоит какая, разве усидишь на месте? Как природа ожила, — с грустной улыбкой сказала Настя, не зная, как начать разговор.
– Весна, — только и ответил он, даже не взглянув на неё. — Время такое.
– Ты Семён, только выслушай, прошу тебя…
– Семён! Здорово! — внезапно окликнул кто-то с тропинки, ведущей к реке.
Семён и Настя повернули голову. По тропинке, улыбаясь, шёл мужчина, примерно их годов.
– А я смотрю, ты, не ты? Слышал уже, что приехал. Думал зайти к тебе, расспросить, как там жизнь-то? А ты и сам, смотрю. Привет, Настя.
Настя, ответив, грустно опустила голову.
– Да, жара-то стоит какая. Искупаться после работы хотел, а вода ещё холодная, зараза, — с улыбкой посмотрев на небо, снова сказал мужчина. — Ну, чего, насовсем, значит? — почему-то посмотрев на Настю, спросил он.
– Пока поживу, а там увидим, — тихо, не смотря на него ответил Семён.
Ему и самому было как-то неприятно, что вот так всё получилось. Как будто от её слов в душе что-то перевернулось. И самому бы надо многое сказать, спросить, но гордость и упрямство не дают, а тут ещё и Сергей — его друг детства и юности — некстати вышел.
– Ну, и как там жизнь-то? Заработал хоть чего? — не унимался Сергей.
– Да чего там заработаешь? Так помотался по стране, — махнул рукой Семён. — Что и нажил, всё своим отдал, а мне зачем? У детей ещё вся жизнь впереди, им нужнее.
– А мои как уехали, и след простыл, так звонят иногда, а самих и не дождёшься, всё сами с женой вкалываем. Хозяйство вот своё, как мясо рубим, заготовки делаем, они тут, а как помогать… у всех дела, курорты разные. Да чего говорить, — махнул рукой он. — У тебя вон Матвей, как выходной — тут же едет. Бабке с дедом помочь, матери вот, — Сергей посмотрел на задумчиво шагавшую рядом Настю. — Ну, вот почти пришли. Ладно, пойду я.
– Тебе же вроде дальше идти? — удивлённо спросил Семён.
– Да я здесь пройду, зайду по-делам, надо очень, — виновато посмотрев на Настю, ответил Сергей. — Ну, давай, может зайду как ни то.
– Вот и дом, почти пришли, — грустно сказала Настя, посмотрев на свой дом.
– Да, пришли, — вздохнул Семён. 
– Ну, ладно, пойду я тогда, — вздохнув и снова опустив голову ответила она.
Семён на миг остановился у калитки, посмотрев на неё, но так и не пересилив свою гордость, зашёл к себе.
***
Степанида оторвалась от цветника, разогнув затёкшую спину и посмотрела в даль.
– Отец, слышь, Семён идёт, — приставив руку ко лбу, крикнула она мужу. — Не один. Ой, и Настя с ним, — оживившись и быстро вытерев руки об фартук, подошла к забору. — И правда, отец, вместе. Дай-то Бог, может не всё ещё потеряно? — перекрестившись и оглянувшись на стоящего на крыльце мужа, с надеждой проговорила Степанида. — Мож, всё-таки сойдутся?   
– Если умерит свою гордыню, может и сойдётся. Она-то разве против, а вот Семён? — Кондратий прислонил ладонь ко лбу вглядываясь в даль.
Степанида, быстро отойдя от забора поднялась на крыльцо.
– А с ними-то кто?
– Сергей! Будь он не ладен! — со злостью бросил Кондратий. — Этот, если уж кому встретится, хуже бабы, только языком и чешет, слово вставить не даст. Вот, видать прицепился, и поговорить, видать, не дал, — вздохнул он, не сводя взгляда с дороги.
– Ладно, ты смотри, а я пойду. Сеня придёт, а ужин ещё не готов. Пойду, разогрею.
***
Сергей, подойдя к магазину, в котором работала его жена, наткнулся на злобный, осуждающий взгляд.
– Вот что ты за паразит-то такой? — подперев бока, сказала Надя. — Вот мужики, а, нас осуждают, а сами только встретят кого, так без умолку языком чешут. Видишь, идут оба, ну, вот надо было прицепиться.
– Так друг же, столько не видел, поговорить-то охота, — виновато опустив глаза, оправдался Сергей. — А тебе бы только за мной следить, где бы ни был, тут же в курсе.
– Так из магазина-то всю округу видать, что сюда толпами что ли ко мне ходят? Когда делать нечего, чем мне заняться-то, вот и смотрю, — злобно ответила она. — Не видел он, видите ли, давно друга. Она может целую вечность его не видела, а ты влез! Паразит! Сходить к нему нельзя позже, что ли? Люди шли, говорили, может, наконец-то, помирились бы, нет, надо было выйти, влезть. Только бы языком трепать. Такая пара, любят ведь друг друга. Эх ты, трепло! Тьфу, — плюнула она в сторону мужа.
– Да ладно тебе, Надь. Ну, виноват, что же я сделаю, если вот такой я? — разведя руками ответил Сергей. — Рядом же живут, мож, помирятся ещё? — посмотрев в сторону их домой ответил он. — Да Кондратий мужик такой, кого хочешь уговорит.
– Уговорит. Сенька вот тоже хорош, гордости через край, уговоришь такого, — вздохнув, с сомнением ответила Надя, посмотрев в ту же сторону.
***
Кондратий зашёл в дом, искоса посмотрев на ужинавшего сына.
– Пойду помогу, что ли? Настя вон, одна стоит, прибивает оградку-то для цветника. Кто же ещё поможет? — снова глянув на сына спросил он.
– Ты бы сынок помог хоть, отец спиной всё мучается, а ты-то молодой, — с надеждой спросила Степанида, переглянувшись с мужем.
– Ладно, помогу, — зло бросил Семён. — Даже поужинать спокойно не дадут.
Выйдя на крыльцо, он бросил взгляд на Настю.
– Давай помогу, чего мучаться, если не умеешь? — отвернувшись, пряча лицо от неё, сказал он.
– Да я бы и сама, привыкла уже. У Матвея дела, дети маленькие, когда ему?
– По-соседски помогу, — заходя в общую калитку, когда-то сделанную им сами, сказал Семён.
«Надо же, кто бы мог подумать, что опять в неё входить буду», — вздохнув подумал он.
Настя, оставив Семёна, ушла в дом. Подойдя к окну, она посмотрела на работающего мужа.
«Всё такой же, — с грустной улыбкой подумала она. — Только внешне изменился. Поседел, морщинок больше стало, — Настя смотрела на него, не отрывая взгляда. — Сколько лет прошло, а так и не поговорили. Как поговорить, как объяснить? Слушать ведь не хочет. Надо бы, но как? Соседи кругом, разве при них всё скажешь?», — вздохнув, она отошла от окна.
Семён как будто почувствовал на себе взгляд, повернув голову посмотрел в окно.
«Может, всё же поговорить? Сердце-то забыть не может, как ни старайся, от себя не убежишь. Не забыл, совсем не забыл. Хотел бы забыть, не даёт сердце», — думал он, смотря на пустое уже окно.
– Закончил, Семён? Ну, спасибо, — она с улыбкой посмотрела на него. — Может в дом пройдёшь? Кваску попьёшь? — с надеждой посмотрев на него, спросила Настя.
– Некогда. Дома тоже дела есть. Отцу с матерью кто поможет? — развернувшись и даже не посмотрев на неё, он вышел на улицу.
Настя, снова вздохнув, посмотрела ему вслед, перед тем, как зайти в дом.
Сев на скамейку у своего забора, он снова закурил. Соловьи уже начали трезвонить свои трели. Семён поднял голову, посмотрев на росшее напротив дерево, на котором, где-то в самой глубине кроны, сидела эта неприметная для всех, но такая звонкая птичка.
«Эх вы, птахи, всё у вас беззаботно, живёте, поёте, летаете себе, и не мучаетесь, как мы люди. Приехал, думал всё, прошло, а нет. Всё по новой»
Бросив окурок, Семён зашёл в калитку, ещё раз взглянув на окна бывшего, когда-то такого родного дома.
***
– Матвей-то не приедет, знать? — спросила Степанида у сидевшего возле дома сына. — По внучатам уж больно соскучилась. Да и Насте всё полегче, — вздохнув добавила она, посмотрев на соседний дом.
– Мать, ты вроде говорила — стол с лавочкой в саду покосился? Пойду посмотрю, может новый поставить надо? — только чтобы уйти от больной темы, спросил Семён.
– Надо бы. Матвей делал уж, лет пять назад, вроде ещё хороший, так, подправить только. Ты лучше вон порогом займись, доски отец новые привёз, а сделать всё некогда.
Жара стоявшая весь день, наконец-то спала к вечеру. Управившись, наконец, с порогом, чтобы не сидеть в душном доме, Семён вышел на улицу, сев на лавку у крыльца. Снова погрузившись в думы, он даже не заметил тихо подошедшую к забору Настю.
– Здравствуй, Сень. Душно сегодня как, вышло вот подышать. Весь день в делах, думала может Матвей нагрянет, а нет, не смог — Павлик заболел, теперь когда ещё приедут? Может, внучат дадут. Ребяткам тут как хорошо, витамины, свежий воздух, закалятся, окрепнут, — Настя хотела хоть немного смягчить сердце Семёна.
– Может, — тихо и беззлобно ответил он. — Хорошо им тут летом будет, да и других детей полно, сколько на лето приезжает, да и дачников теперь тут много стало.
– Сень, а я вот пирогов напекла, может зайдёшь? Или давай принесу, пироги-то ты любишь.
– Любил! Не надо, мать сама напечёт, — Семён резко встал, и не посмотрев на неё, ушёл в дом.
Настя грустно посмотрела на дверь, в которую только что вошёл он, её родной и всё такой же любимый человек и, опустив голову, пошла к своему дому, даже не заметив стоявшую всё это время невдалеке подругу — Ирину.
– Ну, чего, всё злится? Вот упрямый, как камень, бей не бей, только руки отшибёшь, — вздохнув и посмотрев на дом Семёна сказал Ирина.
– Пойдём в дом, чего на пороге-то стоять, пирогов вот напекла, а есть некому.
– Вот мужики, — вздохнула Ирина, сев за стол. — Нас вот ругают, что сказать не даём, а сами-то не очень и слушать нас хотят. Вот ты мне всё-таки скажи, — она посмотрела на Настю. — Неужели за десять лет так и не поменялся? Мне кажется, зажить всё должно, отболеть, чего теперь-то не так? И выслушать не хочет, всё нос воротит. Слушай, Насть, а может к бабке сходить, ну, приворожить там? — она вопросительно посмотрела на подругу. — Вон, бабка Евдокия-то, до сих пор занимается.
– Да разве можно так? Да и зачем неволить человека? Насильно мил не будешь. Человек сам должен, сердцем своим выбирать, а так связывать ни к чему. Чего в этом хорошего? Разве счастья таким способом добьёшься? Нет, не буду я. 
– И то правда, — Ирина вздохнула, посмотрев в окно. — Нет, ну ты вот мне скажи, как хоть так всё произошло? Как же так у тебя получилось-то?
– Никому я не говорила тогда, да и сейчас также. Чего ворошить прошлое? Не было у меня ничего тогда с Иваном-то.
– Как не было, а он тогда чего? — Ирина удивлённо кивнула на окно.
– Все говорили — первая любовь, мол, Иван-то. Да какая там любовь? Ну, как такого человека любить можно? Он же не одной юбки не пропускал. Может и понравился по началу, красивый был, чего говорить. Только одной красоты мало. А потом Сеня появился, такой любви, такой заботы ещё поискать надо. Такая любовь бывает только раз в жизни, и то может не у всех, — Настя, вздохнув, посмотрела в окно. — Семён даже дрался с ним, никак Иван не хотел отстать от меня. Иван меня с собой туда — на север — звал, а зачем он мне? Не было у меня никогда к нему любви. А тут вдруг заявился, и давай: мол, любит и любил всегда. Руки распускать начал. Тут Сеня и появился. Увидел, и всё. Может и я не права была, надо было отбиваться, вразумить его чем-нибудь и потяжелее, — она снова вздохнула. — А меня вместо этого прям, как сковало, как колдун какой, то ли страх так подействовал, не знаю. А Сенька заупрямился, слушать ничего не хочет, так и ушёл.  Иван-то сам испугался, убежал. Приходил потом, прощения просил, а чего толку? Дело уже сделано.
– Ну, а ты чего не могла сразу что ли всем сказать? Даже мне не сказала.
– А кто бы поверил? Да и стыдно как-то было, — виновато посмотрев на подругу, ответила Настя. — По всему селу Нинка распустила слухи, а бабы, зная её, а всё равно поддакнули, и следом за ней. Это потом уже поняли, что натворили, а тогда… Кто бы мне поверил?
– Ну, а сейчас? Да и тогда могла бы сыну сказать, он бы на отца повлиял. Он же тоже не поверил, как и Алевтина ваша, что ты на такое способна, а ты молчала. Давно бы уже вместе были. Да и сейчас. Что тебе мешает ему сказать? Соседей стыдишься? Да наплевать на них надо и всё ему объяснить, рассказать! Знаешь, вы оба хороши! Он со своей гордыней справиться не может, переступить через неё, а ты всё, как маленькая — стыдно, да стыдно, мямлишь. Вот и счастье своё, вернувшееся так, опять промямлишь.
– Да, наверное, и я не права. Знаешь, завтра надо всё-таки всё ему высказать, хоть самой легче будет. Совесть ведь чиста, а он не знает. Не могу я сегодня, рассказала тебе и с мыслями собраться не могу.
– Вот завтра и давай. Может, это последний шанс, теперь-то не упусти.
***
– Что же ты так, сынок? Ну, зачем ты так? Зачем ты так с ней? Любит она тебя.
– Отстань, мам, не тревожь ты мне душу-то!
Семён выскочил из дома. Пройдя в сад сел на скамейку, снова закурив. Так и просидел там, пока совсем не стемнело. В темноте, не зажигая свет, тихо прошёл на кухню.
Кондратий шаркающей походкой подошёл к сидевшему в задумчивости сыну.
– Ну, чего маешься? Себя мучаешь и её, — он кивнул в сторону дома Насти. — Не мальчишка, чай, жизнь прожил. Теперь-то чего? Всё гордыню свою унять не можешь? А давно уже повзрослеть пора. Не верю я в её вину, не верю! — он стукнул кулаком по столу. — И не поверю! Что там было я не знаю, но сама она никогда бы не оступилась, не такая она! Мы живём с ней столько лет рядом, она нам, как дочь, всегда была и будет, а знаем её лучше тебя — родного мужа. Что ты её мучаешь? Ведь любишь же её, так и не разлюбил ведь. Да и женаты же до сих пор. Давно бы развелись, если бы любовь прошла. Любишь ты её, и она тебя!
– Отец, ну, ты-то хотя бы не трави душу, — закрыв лицо руками сказал Семён. — Мать вон пристала, теперь и ты ещё.
– А что делать, если ты не понимаешь и не хочешь!? Как тебе такому доказать!? Трави, не трави! Сам себя травишь! Все вокруг только мучаются, и она, и ты, и мы с матерью, и дети ваши! Дурак ты упрямый!
Кондратий зло посмотрев на сына, встал и вышел из кухни.
***
Все ещё спали. Семён, встав, тихо прошёл в комнату, где спали родители и открыв дверцу шкафа, достал большую, спортивную сумку. И перед тем, как выйти, ещё раз посмотрел на спящих родителей. Пройдя обратно к себе в комнату, сел на кровати задумавшись. Закурив, он выглянул в окно. Село, казалось, только-только просыпалось. Кое-где во весь голос кричали петухи, где-то гоготали гуси. Жалко было снова всё это покидать, опять начинать всё сначала. Но и так больше он не мог. Так и не поговорив с Настей, не переступив свою гордость, снова решил бежать, бежать от самого себя.
– Значит, снова бежишь? — задумавшись Семён не заметил, как отец подошёл к нему.
– Отец, не могу я так, не могу.
– Ну, и кому от этого будет легче? От кого ты бежишь? Так и будешь всю жизнь? Загнёшься где-то, и похоронить будет не кому. Сенька, Сенька, — покачав головой посмотрел на сына отец. — Гордыни в тебе полно, а ума не хватает. Нас с матерью пожалел бы. Матери какого? Один сын где-то вдали, этот наконец-то приехал, и вот тебе, опять по новой. Только от сердца отлегло. Дурак ты. Куда ты теперь-то подашься?
– К Фаддею уеду, там пока поживу, а дальше видно будет. Отец, не трави ты мне душу. И так тяжело.
– Тяжело ему. Это ей и нам тяжело! — снова покачав головой ответил Кондрат. — Делай, что хочешь, — он махнул рукой. — Один путь — помирать скоро, только вот раньше времени мать загонишь.
Кондрат вышел, захлопнув дверь. Семён, собрав вещи, так и не смог зайти к родителям, и, не попрощавшись, вышел из дома. Подойдя к луговине, мимо которой шла дорога к автобусной остановке, он ещё раз обернулся, посмотрев на оба дома. Сердце снова заныло от боли и тоски, захотелось вернуться, но гордость, вечная его спутница, не давала и шагу вступить назад. Постояв ещё немного, он снова зашагал, уже не оглядываясь. Пройдя несколько метров, Семён услышал сигнал клаксона. Он остановился, чтобы пропустить машину, но, вместо того, чтобы проехать мимо, машина остановилась рядом с ним.
– Опять бежишь? — спросил Иван, открыв дверь. — Садись, подвезу.
– Спасибо, — Семён сел рядом.
– Бежишь, значит? Ну, и зачем? Зря ты так. Все десять лет, что ты мотался, она глаз с дороги не спускала, всё тебя ждала. Другая какая будет так? А она ждала. Красивая она ведь у тебя. Ты хотя бы знаешь, сколько к ней свататься приходило? Она же всех гнала нещадно, иногда в ход даже то лопату, то вилы пускала. Всё село ей аплодировало, молодец, говорят, баба. Эти женихи и глаз на селе показать боялись потом. Ты вот баб наслушался, поверил им, а ей не захотел. Ты хотя бы знаешь правду-то? — Иван посмотрел на сидевшего тихо Семёна. — Нинка — это стерва, всех мужиков огуляла, чего греха таить, и я с ней успел. Зависть её разъедала, молодая ещё, моложе вас ведь с Настей была, мужики с ней с удовольствием гуляли, а замуж кто же такую возьмёт? На тебя глаз положила, — он снова посмотрел на него. — Мужик-то ты видный, работящий, а достался другой. Ладно Серёга, его же Надька от себя вообще не отпускает, только что за руку не водит, нужен ей такой, а ты другое дело. А тут ещё Иван этот приехал снова. Какая у них там любовь? Он же не одну юбку не пропускал, разве она — Настя твоя — с таким свяжется? Может и ухаживал за ней, но полюбить такого, такая, как она не смогла бы. Ты поверь мне, насчёт женского пола сам успел немало нагрешить, разбираюсь, — усмехнулся Иван. — Приехал, и сразу: верну мол, её, а Нинка тут как тут, конечно, мол, Ванечка, конечно, я помогу. Это потом бабка её рассказывала. Когда Нинка умирала два года назад, покаялась ей, а вот Насте так и не смогла. Бабка ей говорила, что перед ней, мол, надо, а она плачет, боится, грех душу-то давит, видать, так и ушла — добрым словом никто не вспомнит. Не верю я, да и никто не верит, что Настя на такое способна.
– Чего ты мне рассказываешь, когда я сам всё видел, — зло бросил Семён.
– Что ты там видел!? Не пошла бы она на это добровольно! Сам себе всё дорисовал! Гордыню свою всё никак не умеришь! Хотя давно пора, не мальчик уж, жизнь прожил!
– Гордыня, гордыня, пристали все со своей гордыней!
Они давно уже приехали, но он даже не заметил, что машина остановилась, что они стоят на месте, что вот она — остановка, иди к ней, прощайся снова с родным домом, с семьёй, но он не мог. Семён всё никак не мог открыть дверцу и уйти. Да и не хотел, что-то не давало, тянуло назад. Но всё-таки преодолев себя, не слушая своё сердце, он вышел.
– Знаешь, Сень, всё-таки ты не гордый, ты дурной просто! — Иван тоже вышел из машины. — Ты вот снова уезжаешь, бросаешь снова родных, дом свой, меня вот обнадёжил, думал вот наконец-то человек — золотые руки пришёл, а нет. От кого ты бежишь? От неё? Нет! Ты сам от себя бежишь, а разве убежать сможешь? Дурак ты. Хотя бы раз переступил бы через себя, поговорил, выяснил. Нет, голову кверху и в путь-дорогу. Ладно, езжай. Только вот так и будешь всю оставшуюся жизнь мотаться, от себя не убежишь.
Иван сел в машину и, не прощаясь, развернулся, поехав обратно в село.
***
– Отец, что опять Сеня уехал? — глянув на смотрящего вдаль мужа, спросила Степанида. — Думала, показалось что ли? Вроде он, что ли, вдали, с сумкой на плече? Думала, может обозналась, а нет... Он. Сердце-то материнское разве обманет, - вздохнула она, посмотрев на дорогу.
– Ушёл. Иван его на машине догнал, он мужик умный, может уговорит ещё.
– А если нет? Отец, ну, ты-то хоть его догони.
– Как!? С моими-то ногами? Я чего мальчик, что ли!? Если уж совестил его, а он ни в какую. К Фаддею поехал.
Степанида со слезами на глазах глянула на пустую уже дорогу.
***
Почему-то больше не спалось, как будто предчувствие чего-то не давало снова заснуть. Настя встала и подошла к окну, но, увидев Семёна, шагавшего по дороге с большой сумкой, быстро отпрянула и, наскоро собравшись, выбежала из дома.
На крыльце она успела заметить, как он сел в машину. Руки опустились. Не зная, как быть, она пошла в дом его родителей.
– Опять собрался, — вздохнул Кондратий, посмотрев на неё.
Степанида, увидев её в окно, вышла.
– Настя, ты беги за ним, не скоро ещё автобус-то. Успеешь ещё нагнать. Ты только беги, — она с надеждой посмотрела на неё.
– Я пойду, я догоню, — Настя, выбежав из калитки, побежала по дороге.
Пробежав почти полпути, и совсем запыхавшись, она остановилась. Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Немного отдышавшись, она снова, уже быстрым шагом зашагала к остановке. Настя уже начала отчаиваться, что не успеет, что всё, больше она его не увидит, когда на дороге показалась машина. Не доехав до неё несколько метров, развернулась на дороге, ведущей к реке.
– Ну, чего, давай садись, — Иван высунулся из машины. — Время ещё есть, догонишь.
– Ой, Вань. Сил уже нет, устала совсем, — садясь в машину сказала Настя.
– Успеем, не переживай. Автобус ещё не скоро будет. Вот только сможешь ли уговорить? Я так и не смог. Но вот тебя… Если сердце ещё помнит, может услышит.
Дорога была ровной, без ухабов, и Иван спешил, боясь всё-таки не успеть. Он, так же, как и большинство жителей их села, жалел Настю, и как мог пытался помочь, достучаться до Семёна, но какое там.
– Ну, давай, иди, — остановив машину, недалеко от дорожки, ведущей вверх на дорогу. — Удачи тебе. Я уж мешать вам не буду. Там, в поле поставлю. Если что, назад подброшу. Иди, может ещё услышит.
Настя вышла и быстро пошла по дорожке.
***
Иван, выйдя из машины долго, пока она совсем не скрылась из виду, стоял смотря ей вслед, потом не спеша сел, и, развернувшись, поехал обратно.
Семён сидел за остановкой на поваленном дереве, глядя себе под ноги, не замечая ничего вокруг. Задумавшись, он даже не заметил подошедшей Насти. Только когда она окликнула его, резко вскочил, совсем не ожидая её увидеть.
– Сеня, — снова повторила она, глядя на него. — Опять ты уезжаешь? И слова не дал мне сказать, не поговорив ни разу. Ты хотя бы знаешь, как ждала тебя все эти годы, сколько слёз пролила? А ты даже и выслушать не захотел. Ты уедешь снова, а я… Я всё равно не смогу без тебя. Жить я без тебя не буду. Столько лет ждала, надеялась. Ты же и сам-то любишь, мне врать можешь, но себя-то не обманывай. Не разлюбил ведь, и я не смогла, да и не хотела, как любила тебя, так и люблю. Ты вот им поверил, Нинке поверил, а мне не захотел. А разве я смогла бы так с тобой поступить? Разве я могла бы тебя предать? Ведь знаешь же, что нет, а им поверил. Не предавала я тебя. Не изменяла я тебе. Он насильно взять меня хотел, руки распускать начал, может и мне надо было закричать или что-то сделать, а меня ужас, страх какой-то сковал. Может и я виновата, только чиста я перед тобой. Ну, что ты молчишь? Уедешь? Меня бросишь, их, — она кивнула в сторону села, — тоже бросишь? Ну, и кому от этого будет легче? Мать совсем извелась, а ты её бросаешь снова. Пожалей ты хоть её.
Настя подошла к нему, и посмотрев в глаза, обняла, прижавшись к груди. Семён, растерявшись, как оглоушенный стоял, опустив руки. Но, видно, что-то ожило в сердце, наконец-то оттаяв, он, крепко обняв жену, ещё больше прижал её к себе. Ему вдруг начало казаться, что если он разожмёт руки, то теперь уже она уйдёт, уйдёт навсегда, как когда-то он. Так и стояли они, казалось, не замечая ничего вокруг. Не заметив, как подошёл автобус, выпустив одну единственную пассажирку, удивлённо посмотревшую на них и прошедшую мимо. Не заметив, как захлопнулись двери, и автобус, тронувшись с места, поехал дальше, по привычному маршруту. Только когда он отъехал от них на несколько метров, Семён, повернув голову, уже без сожаления, со спокойным сердцем улыбнулся, смотря ему вслед. Даже Иван, стоявший всё это время у поля, недалеко от тропинки, не стал тревожить их, а они, пройдя мимо, казалось, даже не заметили его. Только когда они, шагая в обнимку, по дороге, идущей в село, уже скрылись из виду, он с улыбкой сев в машину, поехал следом.