«Бешеная гонка сдачи ЕГЭ, и вот они получили приз – поступили». Почему после первого курса студенты уходят из престижного вуза
Летом в «Новой газете» вышел материал 18-летней Анны Кулаковой «Нам там не место: почему студенты-отличники бросают вузы после первой сессии». Статья, написанная бывшей студенткой, вызвала невероятный резонанс, вузовские и школьные преподаватели активно включились в дискуссию. Правда ли, что абитуриенты слишком инфантильны и их нужно развлекать и нянчить, и в том ли дело, что за учебу теперь платят родители? Почему молодые люди, так много вложив в поступление, оставляют хорошие университеты? В этом попробовали разобраться участники круглого стола в Московской высшей школе социальных и экономических наук.
У явления, о котором идет речь, много причин, считают студенты: это и естественный, с точки зрения возрастной и социальной психологии, кризис, и влияние мощного олимпиадного движения, и личностные особенности конкретных студентов.
Молодые люди сами предъявляют претензии не только к устаревшей системе преподавания в вузах, но и к своим сокурсникам. Одни – в основном те, кто поступил после победы на олимпиадах, – мотивированы на исследовательскую работу, глаза у них горят.
Но большинство студентов их потока не готовы к взрослой самостоятельной жизни, слабо мотивированы и не знают, чего хотят. Они не готовы к учебе в университете – не в последнюю очередь и из-за огромной нагрузки при сдаче ЕГЭ.
«Олимпиадники» хотят развиваться дальше, им скучно топтаться на месте. Эти мотивированные студенты желали бы заниматься исследовательской работой, но не могут: как из-за инертности остальных, так и потому что преподаватели не заинтересованы в индивидуальной работе с ними.
Вуз проваливает конкуренцию и не борется за студентов
Антон Скулачев, учитель словесности гимназии № 1514, председатель Гильдии словесников
Антон Скулачев
История эта не новая. Почему выпускникам хороших школ нечего делать на первом курсе, они «забивают» на сессию и вылетают? Всегда переход от школы к университету связан с личностным кризисом. Но ведь в данном случае речь идет о студентах-отличниках, которые поначалу были всем довольны, а потом разочаровываются в обучении. Значит, дело не столько в них самих, сколько в системе вузовской подготовки. Безмерно уважаю и ценю коллег, работающих в вузах, но подход к высшему образованию нуждается в радикальной пересборке.
Университет сегодня должен выдерживать немыслимую конкуренцию с очень качественными, прогрессивными и интересными формами получения знания, и далеко не всегда это у него получается.
Современное образование непрерывно и технологично. Но при всей технологичности оно будет успешным, только если сохранит человечную интонацию и обращение к каждому конкретному студенту. Сегодня вуз как проект массового образования, особенно бакалавриат, утрачивает связь с реальной жизнью и личностью студента.
Проблемные зоны есть, конечно, и в школе. Там провалена профориентационная работа. Школьник плохо себе представляет, что такое, к примеру, журналистика или биология, потому что его представления о них не соответствуют дисциплинарным границам этих предметов в хорошем вузе.
Школа не выходит из зоны комфорта из-за требований к безопасности учеников. К примеру, мы не можем вывезти школьников в дальнюю поездку, потому что отвечаем за них. Есть и страх выйти за пределы учебного плана, который особенно характерен для государственных учебных заведений. Школа редко отвечает на запросы учеников. Педагоги всегда лучше знают, что нужно ребенку. Жизнь ученика ограничена школьным забором: мы боимся дурных влияний и держим детей взаперти.
Школьная дисциплинарная сетка страшно устарела. Процентов на пятьдесят мы изучаем науки, которые попросту не существуют.
Эта проблема будет только усугубляться в случае принятия новых стандартов. Невозможно будет никакое междисциплинарное взаимодействие вообще, шаг влево, шаг вправо – расстрел.
Работа на результат – ЕГЭ – не позволяет школьнику жить полноценной жизнью, наслаждаться процессом получения знаний. Плюс полное несоответствие требований ЕГЭ современной научной картине мира.
Попадая в вуз, школьники сталкиваются нередко с диаметрально противоположными требованиями по сравнению с теми, что им предъявляли в школе. Вуз, в свою очередь, полностью проваливает конкуренцию за успешных и не очень успешных студентов, не борется за них. Часто студенты сталкиваются и с методическим отставанием вузовского образования от школьного.
Талантливые дети либо встраиваются в систему, либо уходят из вуза
Александр Григорьевич Асмолов, доктор психологических наук, зав. кафедрой психологии личности факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова
Александр Григорьевич Асмолов
Сейчас мне стало намного страшнее приходить в университет, общаться со студентами. Все меньше между нами общего, мы живем в каких-то параллельных вселенных.
Появилось множество новых слов: «первокур», «научник». Вчера спрашиваю у студентов психфака МГУ, кто у них научный руководитель. Меня не поняли, они говорят: «научник».
Вообще-то о смерти университета писали давно. Но сейчас меня больше беспокоит ценностный кризис: рейтинговое киллерство талантливых преподавателей. Они вымываются, бегут из университета, так как их душат бесконечными проверками и отчетами. Если ты не выдаешь научный рейтинг, то вынужден уйти, пусть ты хоть сто раз талантливый педагог.
Надо четко понимать, что в вузе идет процесс разодаривания талантливых детей. Они приходят с горящими глазами, а потом быстро разочаровываются и либо встраиваются в систему, либо уходят из вуза.
Дети в какой-то мере становятся заложниками родительских ожиданий: не поступил в университет – и у тебя сломана судьба. Но это не так! Во всем мире в этом не видят ничего страшного. А у нас в последние десятилетия думают, что твоя карьера не сложится, если ты не закончил вуз.
Нужна готовность быть гибким, изменяться, адаптироваться к новому
Кирилл Хломов, руководитель психологической службы ИОН РАНХиГС
Кирилл Хломов
Думаю, что проблема изменений в университете и в школе не нова. Это было и раньше, но просто теперь изменения очень стремительны. Нам нужно адаптироваться гораздо быстрее, а хочется, чтобы все оставалось, как прежде. Например, чтобы ребенок приходил в школу, и ту же школу и оканчивал. Но почти все меняют школы. Может быть, это особенность московского образования. Поначалу я раздражался этим. Теперь же думаю, что эти изменения готовят нас к жизни.
Нужно воспитывать готовность быть гибким, изменяться, адаптироваться к новому учебному коллективу, искать то, что подходит для тебя, соответствовать новой среде и условиям существования. Это то, чему приходится учиться теперь уже в школе.
Мои родители заканчивали тот же факультет, что и я (психологический) – по кафедре медицинской психологии. Я ожидал, что попаду примерно в ту же среду, которую я видел, когда был маленьким. И что, как минимум, клинические психологи будут нужны и востребованы. Но то, куда я пришел, было совсем другое место. Потребовалось время, чтобы понять, куда я попал, какие возможности мне это дает.
История с очарованием и разочарованием, описанная в статье Анны Кулаковой, и кризис, связанный с тем, что ты получаешь не то, чего ждешь, характерны для жизни современного человека. Тебе нужно найти какие-то конструктивные, неразрушающие способы встроиться в окружающую действительность. Это то, чему молодому человеку приходится учиться в современном университете.
Переход из элитной школы в массовый вуз – это снижение социального статуса
Евгений Миронов, проректор по учебной работе Московской высшей школы социальных и экономических наук
Евгений Миронов
Идея автора статьи совершенно не в том, что всем выпускникам школ заведомо плохо во всех университетах. Речь в статье о том, что некоторым выпускникам элитных, топовых лицеев и гимназий скучно на первом курсе массовых университетов. Сложно ожидать, чтобы это было по-другому.
Сам по себе факт, что некоторые студенты уходят после первого курса из вуза, мне не кажется ни признаком кризиса, ни бедой. За рубежом гораздо большее разнообразие учебных заведений, существуют принципиально разные типы университетов. Пока у нас разнообразия маловато. Российские вузы бывают хорошие, средние и плохие, но делают они примерно одно и то же. Просто одни делают это хорошо, а другие плохо.
Сам факт, что в 18 лет молодая девушка решила, что ей не нужен классический университет – не сенсация. Конечно, он ей не нужен, как и многим. Студенты большинства сильных университетов старше. На Западе можно встретить 30-летнего человека, который только начал задумываться, что ему нужно поступить в университет, он дорос до сознательного выбора профессии. Есть прекрасные факультеты, которые специально созданы для взрослых людей.
Когда я был на стажировке в Великобритании и писал диссертацию, мои английские сверстники еще только думали, куда поступать. Они смотрели на меня как на вундеркинда. Просто я и все мои друзья спасались от армии! А иностранцы отгуляли свое и выбирали университет осознанно.
Качество преподавания в вузах – это проблема. В любой школе учителя, которые работают там не первый год, находят в преподавании какой-то экзистенциальный смысл, глубинное удовлетворение. Иначе они бы просто не задержались там. В вузе это, конечно, не так. И риск, что выпускник такой школы встретит там преподавателя, для которого это не главное дело жизни, конечно, очень велик. Это не значит, что это плохой преподаватель. Но преподавание занимает в его жизни не главное место.
Переход из элитной школы в массовый вуз – это снижение социального статуса, движение вниз по социальной лестнице. Как попасть из храма на торжище. Мы подыскиваем людей, в том числе и со школьным опытом, которые могли бы преподавать на первом курсе.
В лучших школах возникает почти сакральное сообщество.
Мы хотим всех победить на олимпиадах – некая священная цель. И тут, хоп, мы оказываемся в ситуации массового университета.
В элитарные школы учеников и учителей отбирают. В большинстве вузов неэлитарные ученики составляют большинство, а вуз от них, от их денег, еще и зависит.
Какие-то инструменты вузы пытаются ввести.
Исключение составляют те вузы, которые не столь массовы, например, Шанинка. В РАНХиГС нам пришлось вводить психологические службы, тьюторов – какие-то меры мы предпринимаем, но это, конечно, не решение проблемы. Мы пытаемся играть в разнообразие внутри самих себя. У всех записан курс истории, так пусть там будет 10 видов этой истории.
Что-то получается, что-то не очень. Я думаю, надо действовать сообща. Рассматривать 10-11-е классы и первый курс как общий сегмент, в котором мы все вместе работаем.
Я бы предложил «переключения»: чтобы вузовский преподаватель мог бы без потери стажа и зарплаты поработать в школе и наоборот – то же для школьных учителей.
Цель – поступить и закончить, а учиться не обязательно
Любовь Борусяк, ведущий научный сотрудник лаборатории социокультурных образовательных практик МГПУ, ВШЭ
Любовь Борусяк
Выбор университета для абитуриентов важнее, чем выбор направления обучения. В принципе, это нормально. Только математики с раннего детства знают, чем они хотят заниматься. У других – не так, и это нормально. Раньше сидели на одном месте до пенсии, а сейчас в течение жизни меняют направление по многу раз. Поэтому важнее выбрать вуз, а будет там у тебя факультет рекламы или медиакоммуникации – не столь важно.
У нас очень мало хороших вузов, поэтому конкуренция за поступление туда немыслимая. Во ВШЭ на многие факультеты поступить иначе как по олимпиаде невозможно, каким бы умным ты ни был. Из 300 баллов – 300 проходной. Но, тем не менее, поскольку факультеты стали большими, рядом учатся студенты, которые платят большие деньги, и поступившие по олимпиадам.
Это люди с разной мотивацией. Недовольны уровнем преподавания те, кто хочет получить от вуза максимум. А для других есть две мотивационные цели – поступить и закончить. А середина провисает: то, что надо учиться – необязательная опция. Когда эти люди с очень разной мотивацией оказываются рядом, тут могут возникать проблемы, и они часто возникают.
В топовые вузы поступают ребята из «хороших» и «сильных» школ. Это разные вещи. Выпускников «хорошей» школы я узнаю сразу, они говорят и пишут по-другому. А «сильная» школа не учит некоторым вещам: студенты приходят на первый курс дико зашлакованными. У них набор готовых конструкций в голове, на все у них есть ответы, написанные бюрократическим языком, который они считают научным. Я пытаюсь бороться с этим. Пока есть готовые конструкции, коммуникация не возникает.
Из гуманитарных школ приходят дети с очень жесткими установками: читать надо только классику. Пока не прочел, ты не сформировался.
98% первокурсников не умеют искать информацию. Я сталкиваюсь с тем, что им не нужны знания, потому что они все найдут в интернете. У них нет представления о том, что есть авторитетная информация, а есть шлак. Набрали в интернете – какая первая ссылка, на того и ссылаются в научной работе. Не умеют вести переписку, даже с преподавателем.
Я провела опрос экспатов, которые учатся на PhD в западных вузах. Те, кто окончил наши вузы по естественно-научным специальностям, оценивают образование, полученное в России, как отличное. Что касается гуманитарных и социальных наук – тут возникают проблемы. Лучшие школы опередили нашу университетскую науку в этих областях.
Все говорят, что, в отличие от других стран, наши вузы дают систематические знания, это фундаментальное образование. Минусы в том, что много устаревших преподавателей, которые живут дремучими представлениями своей молодости. Читают лекции сухо, неинтересно. Учебники очень тоскливые, скучные. Технологии тоже во многом отстают.
Но при этом есть еще области, в которых в России все замечательно. Мы вышли на первые позиции в подготовке экономистов, хотя в советское время совсем не умели их готовить. Теперь наших выпускников-экономистов расхватывают, как горячие пирожки.
Не выдерживают давления, насилия и унижения – и уходят
Ксения Лученко, заведующая кафедрой теории и практики медиакоммуникаций ИОН РАНХиГС
Ксения Лученко
Слава Богу, что есть хорошие школы и у детей есть опыт комфортной среды. Им и так в жизни достанется, без школы.
Высшее образование – это абсолютная ценность для семьи. Бросить вуз на первом курсе – это отчасти просто процесс сепарации. То, что прививалось в семье, теперь ставится под сомнение, и надо от этого как-то дистанцироваться.
Школьное сообщество включает в себя родителей: учителя, ученики и родители. А в вузе родители уже отсутствуют. Однажды я наблюдала в вузе, когда студентам надо было выбрать специализацию, девочка звонила маме и спрашивала: «Мама, чего я хочу?»
Бешеная гонка сдачи ЕГЭ, когда они выкладываются полностью. И вот они получили приз – поступили. И тут, когда они хотят отдохнуть, им опять надо доказывать с нуля совершенно чужим людям, что они чего-то стоят. Все их предыдущие заслуги как будто обесцениваются.
Чтобы учиться в вузе, нужна самодисциплина, а ее многим не хватает.
Конечно, для первокурсников это дикий стресс, который чаще всего проходит без всякой амортизации. У нас в вузе сейчас есть тьюторская служба. Это уникальный опыт, который можно рекомендовать другим вузам. Тьюторы возятся с первокурсниками, «кормят их с ложечки». Иначе они демотивируются, расстраиваются и могут перестать учиться.
С другой стороны, у студентов есть совершенно объективные претензии к вузам. Они действительно вложились в это поступление своими силами – те, кто поступил на бюджет. Или деньгами родителей, которые тоже умеют считать. У первокурсников есть объективные претензии к качеству образования, потому что они очень хорошо понимают, чем они за это платят. Поэтому вопрос стоит так: как относиться к ним с уважением и как им помогать.
Университетские преподаватели иногда говорят, что вуз – это серьезное учебное заведение, никто тут перед вами не будет плясать. Пусть студенты помучаются, зато закалят характер. Но это поколение не выдерживает ни насилия, ни давления, ни унижения, ни искусственных мучений. Им не нравится, и они уходят.
«Я этого не выбирал, отстаньте от меня»
Ирина Лукьянова, журналист «Новой газеты», писатель и преподаватель литературы в школе «Интеллектуал»
Ирина Лукьянова
Я работаю в школе «Интеллектуал» и утверждаю, что дети сейчас мотивированные, им не нужны аниматоры, чтобы их непрерывно развлекали. У них есть запрос на осмысленность, а не на развлечение. Когда они приходят в ВШЭ, МГУ, Бауманку, в лучшие вузы, некоторым там дискомфортно. 4-5 человек из каждого нашего выпуска либо бросают вузы, либо начинают искать себя, переходят из вуза в вуз.
Я заканчивала Новосибирский университет, и у меня было ощущение, что я попала со своего индюшачьего двора в новый и прекрасный мир. Но к третьему курсу кризис накрыл и меня. Когда молодой человек или девушка оказывается наедине с одиночеством и другими мировоззренческими проблемами, это не шутки. 20 лет – момент максимального отдаления от родителей, а пойти со своими проблемами не к кому.
Проблемы начинаются еще в школе. Ученик там – объект педагогических воздействий. За него решают, что и как ему учить, за свою индивидуальную образовательную траекторию он не отвечает. Родители следят по GPS, чтобы дети не прогуливали. Иногда дети начинают глухую забастовку: я этого не выбирал, отстаньте от меня. Мы в школе решили потихоньку приучать их к ответственности за собственный выбор.
Что мы можем сделать? У детей есть серьезные проблемы самоорганизации. Школа – тот каркас, который их еще держит. В вузе их никто и ничто не держит, и дети из-за недостатка менеджерских навыков и неумения рассчитать время начинают выпадать из учебного процесса. Надо воспитывать в них стрессоустойчивость.
Дети не понимают, что к экзамену нельзя готовиться на энергетиках, беречь себя они не умеют. Отсюда нервные срывы, депрессии, неумение распределять свои силы.
Среди комментариев к статье Ани Кулаковой был и такой: само нынешнее общество не дает детям никакого образа будущего. Им непонятно, кем они будут завтра, какую специальность лучше выбрать, стоит ли здесь вообще что-то делать.
Фото: freepik
