Полковник П. С. Козлов. Личность в Истории

ПОЛКОВНИК П.С. КОЗЛОВ: ЛИЧНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ БИТВЫ ЗА МОСКВУ

COLONEL P.S. KOZLOV: PERSONALITY IN THE CONTEXT OF THE BATTLE FOR MOSCOW
Автор: кандидат исторических наук Е.А. Макарова

Опубликовано: Фото и его обработка: кин Е.А. Макарова


Одним из малоизвестных и практически неизученных эпизодов битвы за Москву является оборона 17 сд (IIф) 43 А на рубеже от р. Протвы до р. Нары в период 18-21 октября 1941 г., и также тесно связанная с этими событиями судьба первого командира дивизии, полковника П.С. Козлова.

Точная дата его пленения, как и обстоятельства при которых он был пленен, до настоящего времени не установлены. Выявленный круг документов и свидетельств позволяет только частично реконструировать события, предшествовавшие пленению командира. В данном случае любая их историческая реконструкция будет относительной, так как достоверность информации источников советской стороны сомнительна. В подавляющем большинстве случаев их сведения противоречат друг другу. Основная хронология событий, приблизительно воссоздающая ход боевых действий, реконструируется по немецким оперативным документам. Уточняющие детали произошедших в те дни событий восстановить сегодня  не представляется возможным по ряду различных причин.



Из окружения в районе Спас-Деменска, в которое попала дивизия в ходе Вяземской оборонительной операции, полковник П.С. Козлов вышел 14 октября, что было отмечено в оперсводке штаба № 114, составленной по итогам дня в штабе 33 армии. [1, л.10]. Командование 17-й сд он снова принял, согласно приказу командующего 33-й армии № 068 от 16.10.41.[2, л.256]. В связи с перераспределением разграничительных линий между армиями и получением приказа на занятие обороны по рубежу р. Протвы от с. Спас-Загорья до с. Высокиничи, 17 октября в 16:50 (мск) дивизия перешла в подчинение 43-й армии.[5, л.1-1об]. Штаб находился в с. Угодский Завод (современный г. Жуков).

Неслаженные, находящиеся в стадии формирования, ее части вступили в активное боевое соприкосновение с противником с утра 19 октября 1941 г. Бои велись при практически полном отсутствии горючего для заправки автотранспорта и минимальном количестве запаса боекомплекта для всех видов имевшегося в полках вооружения. В наличии был один боекомплект для артиллерии и 1/2 боекомплекта для стрелкового вооружения. [7, л.482]. Более того, при распределении пунктов ДОП по армии, согласно приказа по тылу № УТ/00102 Штарма-43 от 18.10.41 г., дивизию не включили в систему существовавших обменных пунктов по армии, оставив ее без подвоза боеприпасов и продуктов в течение последующих нескольких суток.[13,л.42-43; 16, л.252-254].

Приказ на оборону по рубежу р. Протвы был получен 17 октября в 17:00 (мск), и о его исполнении командование доложило уже в 21:30. Части дивизии «приняли оборону с основным центром сопротивления Черная Грязь, новая Слободка». [5, л.17-19]. При общей численности 4469 человек личного состава во всей дивизии, активных штыков в полках при выходе на оборонительный рубеж по состоянию на утро 19.10.1941 г. было: 1312 сп – 1375 бойцов (включая сводный отряд 148 тбр и отряд 49 батальона охраны штаба РезФ), 1314 сп - 376 бойцов, 1316 сп - 476 бойцов. Расчет произведен А.А. Милютиным по данным о наличии стрелкового вооружения дивизии на 21:30 (мск)  17.10.41 г.[26].
 
Согласно сведениям отдела укомплектования 43-й армии, дивизия не получала пополнения с 18 по 31 октября. Из артиллерии имелось всего 14 орудий всех калибров.[7, л.482,л.496]. Отсутствие 50 мм и 82 мм минометов для отражения атак пехоты противника отчасти компенсировалось наличием ППШ и увеличенным количеством ручных пулеметов. [26].

В донесении 17 сд констатировалось, что в бои на рубеже дивизия вступила неукомплектованной личным составом, «имея на вооружении до 15 шт минометов без мин, бутылки с горючим «КС», (последние были изготовлены низкого качества, в связи с чем из трех бутылок зажигалась только одна)». [8, л.1-2].
Линия обороны оказалась протяженностью около 25 км. Границы с соседом слева, как и сам сосед, четко не были определены, поэтому командование дивизии самостоятельно включило в зону своей ответственности мост у д. Высокиничи. На правом фланге, севернее Варшавского шоссе, сражалась 113 сд. Однако между ней и позициями 17 сд 18 октября образовался существенный разрыв.

53 сд, которая с 12 октября вела наступательные и оборонительные бои в районе д. Ильинское, г. Малоярославца и г. Боровска, разрозненными остатками собственных частей отходила на переформирование в армейский тыл,  в район Сахарово-Юдановка. Ранее оборонявшиеся южнее Варшавского шоссе части 312 сд также разрозненными группами переправлялись через р. Протву на восточный берег в районе позиций 17 сд. Приказ штарма о занятии двумя батальонами 312-й дивизии обороны на правом фланге 17 сд, выполнен не был.[4,л.214]. Командир 312 сд невыполнение приказа мотивировал «неясностью обстановки».[5, л.30-31]. В связи с этим для создания обороны со стороны шоссе командование 17 сд было вынуждено развернуть значительно неукомплектованный до штата 1316 полк.

Еще с вечера 18 октября, после прорыва боевой группы 19 тд вермахта по Варшавскому шоссе до д. Воробьи, у 17 сд оказался открытым правый фланг на глубину 17 км. [21, F. 0581]. В ночь с 18 на 19 октября 1316 полком, по численности равным батальону, была занята деревня Белоусово, но утром снова оказалась у противника. С юго-запада оборонительные позиции 17 сд в это же время атаковала 34-я пехотная дивизия Вермахта. Ее передовой отряд вечером отбросил передовое охранение, выставленное на западном берегу р. Протвы у с. Овчинино. Переправиться через реку в этот день у противника не получилось.
С утра 19 октября ее 107-й пехотный полк двумя отрядами захватил две переправы (мостки) через р. Протва и небольшой плацдарм, бой за который переходил в рукопашные схватки. Наступающие вынуждены были перейти к обороне в виду постоянных контратак бойцов 1312 сп. [18, F. 0487].

На следующий день, после полудня  20 октября, немцы, введя в бой еще один, 253 пп, смогли преодолеть сопротивление и продвинуться вперед. «В упорных ближних боях на построенных позициях напротив моста Овчинино» к 13:00 (мск) 253-му пп удалось выйти на окраину Черной Грязи, а к 15:40 (мск) захватить ее. [18, F. 0489; 19, F.0382].
Захваченный плацдарм и ввод дополнительных сил позволил противнику усилить напор на оборонявшийся здесь 1312 полк. С наступлением темноты 253 – й пп занял д. Лыково на Старой Калужской дороге, о чем сообщил в докладе, последовавшем в 19:45 (мск): «Передовой полк Лыкова занял. Там отходит противник, упорно обороняясь». [19, F. 0383]. Можно предположить, что к исходу этого же дня штаб 17 сд дивизии переместился из Угодского Завода в с. Тарутино.

 
С утра 21 октября противник возобновил наступление, введя в бой еще один, 80-й пехотный полк и разведывательный батальон. Дополнительно передовой 253 пп был усилен батареей штурмовых орудий 177-го дивизиона. Построив временный мост в д. Н. Слободка вместо взорванного саперами 17 сд, он переправил по нему «StuG III», которые решили исход боя в пользу 34-й пд. «Танкам врага удалось зайти во фланг обороны и со стороны д. Ильинское отрезать третий батальон. /…/ Под натиском врага подразделения полка с боем начали отходить на новый рубеж. К вечеру снаряды иссякли, в том числе и на левом фланге. Один из батальонов 1312 сп был окружен и с боем вышел из окружения», - сообщал позднее начальник политотдела 17 сд старший батальонный комиссар Грачев в политдонесении. [8, л.1-2].
 
Далее продвижение противника (253 пп), преследовавшего отходившие от р. Протвы части 17 сд, отмечено дневными боями у д. Боево и д. М.Литашево в 12:30 (по мск) по Старой Калужской дороге. В КТБ 34 пд сообщается, что «сильный противник, который попытался отойти из Угодского Завода через Боево, нанес батальону серьезные потери, но все равно удалось от противника отбиться и двигаться дальше». «Противник был отброшен в М. Литашево, благодаря личной инициативе НШ 3-й батареи 177-го д-на штурмовых орудий и головной роте 253-го пп, которая на штурмовых орудиях ехала». [18, F. 0490].

Ветеран дивизии, боец батальона связи П.Г. Васильев в своих воспоминаниях сохранил описание этого отхода: «Отступая, 17-я дивизия многократно наносила встречные удары. Ее части просачивались в порядки наступающих немецких частей, наносили фланговые удары, иногда заходили в тыл небольших наступающих немецких частей». [22].

О реакции армейского и фронтового штабов на сложившуюся ситуацию на левом фланге 43-й А можно судить только по записям телеграфных переговоров 43-й армии и Западного фронта. Документы низовых частей, в том числе 17 сд, которые позволили бы получить относительно объективное представление о происходивших событиях и принятых решениях командования разных уровней, утрачены по различным причинам, частью подверглись целенаправленному уничтожению еще в годы войны. [8, л.201].
Утром 20.10.1941 г. командарм сообщил в штаб фронта, что дивизия «под сильным давлением противника начала отход с фронта р. Протва» в направлении Угодского Завода, и что «не имеет горючего, продовольствия и боеприпасов». Вероятно, с учетом прорыва противника по Варшавскому шоссе, с трудом удерживаемого в районе д. Воробьи, полного отсутствия взаимодействия с соседними армиями и полагая, что имеющимися силами и вооружением 17 сд вряд ли возможно удержать фронт левого фланга по р. Протве, а потому отступление на данном направлении неизбежно, К.Д. Голубев предлагает отвести 17 сд на рубеж р. Нары у с. Тарутино. [16, л. 289-292об, 297-298 об].

Однако Г.К.Жуков, повторно угрожая командарму отстранением от должности и преданием его суду, приказал восстановить положение по всему фронту армии. В том числе «во что бы то ни стало фронт 17 сд удерживать», «без письменного приказа не отходить». [16, л.113-113об; л.299].

В 18:50 (мск), когда части 17 сд, находясь в 17 км от р. Нары, вели бой у д. Лыково на Старой Калужской дороге, из штаба 43 А в штаб фронта была передана телеграмма, где снова доносилось об отсутствии у оборонявшихся боеприпасов, горючего и продовольствия. Сообщалось, что командир 17 сд принимает соответствующие меры по обеспечению, но просит срочного оказания помощи. [16, л. 283-283об]. На запрос Г.К. Маландина, почему 17 сд оставили без снабжения, и каково ее положение на текущий момент, начштаба армии предпочел не отвечать, мотивируя бездействие отсутствием связи. [16, л.252-254].

С 19:52 до 21:00 (мск) состоялись переговоры между комфронта и К.Д. Голубевым, в ходе которых снова была упомянута 17 сд. Памятуя об обещанной ему ранее неоднократной перспективе наказания, командарм всю ответственность за отход с боями от р. Протвы перекладывает непосредственно на командование дивизией. Оправдывая личное бездействие в сложившейся ситуации наречием «самовольно» в отношении отступавшей части на левом фланге армии: «17-я сд самовольно ушла с рубежа на Протве». Резко прервав собеседника, в ответ Г.К.  Жуков потребовал: «За самовольный уход с позиций расстрелять командира, комиссара дивизии и всех виновных командиров частей и подразделений не щадя никого, если нужно не останавливаться и перед массовым расстрелом, для чего сейчас же выслать новое командование и показать им, что мы делаем с трусами и паникерами, не выполняющими боевые приказы». [16, л. 237-251]. Еще раз собственную отстранённость от ответа за возможные отрицательные последствия вследствие отступления с рубежа, используя слово «самовольно», штаб армии подтвердил ночным боевым донесением. «На левом фланге армии части 17 сд самовольно оставили фронт и отходят на р. Истья». [16, л.133-133об].

Утром 21.10.1941 г., когда части дивизии находясь еще в районе д. Боево-М. Литашово, вели бои, в переговорах штаб 43 А донес, что в расположение 17 сд «выехали ЧВС бригадный комиссар Серюков и генерал-лейтенант Акимов для расследования, наказания виновных и направления дивизии в наступление для восстановления положения на р. Протва». [16, л.300-302]. О положении соседней, 312 сд, сообщалось, что «с частями усиления отошла в район Карсаково, оставив на территории противника почти всю матчасть. Угодский Завод и р. Протва оставлены без нажима противника». [5, л.30-31].

Во второй половине дня противник вышел к р. Наре и начал бои за овладение плацдармом в районе с. Тарутино. Прибывший на данный участок фронта генерал С.Д. Акимов своим приказом (время на приказе не проставлено, но не ранее 18:00) отстранил от должности командира 17 сд полковника П.С.Козлова и комиссара С.И.Яковлева, но оставил их «при штабе дивизии помогать новому командованию». [9, л.16].

При этом части 17 сд совместно с частями 53 сд вступили в бой, в ходе которого смогли оттеснить противника за реку. Успех оказался временным по причине явного неравенства сил. [10,л.2] При поддержке «Штурмгешюце» пехота 34 пд в 18:50 (мск) перешла р. Нару у с. Тарутино. [19, F. 0383]. К этому времени два полка 17 сд сосредоточились в двух километрах юго-восточнее д. Тарутино: в деревнях Агафьино и Дубровка. [16,л.333].

Еще в 12:40 (мск) командарму 43 в отношении 17 сд последовало особо важное приказание комфронта: «17 сд наступление на р. Протва не вести, дивизию привести в порядок». [16,л.147-148об].  Дополнительно, в 15:15 (мск) Г.К. Жуковым ей предписывалось: «Впредь до стабилизации положения в районе Воробьи в наступление на р. Протва не переходить. 17 сд к 19:00 21.10.41 сосредоточиться в районе Богородское, Рождествено южное, Спас-Купля. Привести себя в порядок и быть готовым для контрудара на Воробьи». [4,л.184-185]. Приказ с аналогичным содержанием в 17:00 был продублирован и командармом К.Д.Голубевым. [4,л.218].
 
Вероятно, командование дивизии выполняло последний полученный приказ о выходе в тыл на переформирование, когда в 02:40 22 октября командарм К.Д. Голубев доложил Г.К.Маландину о том, что командир 17 сд «Тарутино занимал, потом решил сдать его подошедшему полку».[16,л.312-314]. Отвлекая тем самым внимание командования фронтом от реальных причин потери армией позиций у д. Тарутино. Реакцией Г.К.Жукова на этот очередной пораженческий доклад стало требование расстрелять перед строем командира 17 – й дивизии. Телеграмма с приказом на расстрел в штарме получили в 04:45 22 октября.[15,л.19-20].

Период с 17:30 (мск) 21.10.1941 г. по 06:25 утра 22 октября 1941 г. в жизни полковника П.С. Козлова остается неизвестным. До настоящего времени выявлены два документа сомнительного оформления и содержания. Один из них, упоминавшийся выше, свидетельствует об отстранении полковника от командования дивизией, однако, отнюдь не об ограничении его свободы. Второй – представляет некую опись «изъятых вещей» у него и комиссара дивизии. На их основании невозможно сделать заключение о факте ареста командования. [23,с.62-63].

В рапорте о допросе военнопленного полковника П.С. Козлова сообщается, что он был вызван в штаб армии. [17, F. 7383991-7383995]. О том, что такой вызов был, других свидетельств не имеется, но слова командира 17 сд о нахождении его в штабе армии в отмеченный промежуток времени частично подтверждаются рукописной записью командарма-43 от 31.10.1941 г. Очевидно, что никто даже не собирался ходатайствовать о назначении оперативно-тактической экспертизы в отношении предпринятых полковником П.С. Козловым решений. «Я под конвоем, организованным начальником особого отдела отправил обратно, с категорическим указанием, что приказ (о расстреле командования дивизии – прим. авт.) должен быть выполнен». [6,л.31].

Весь путь от штаба армии до гипотетического места расстрела занял не более чем полтора часа. Сразу же после сообщения члена ВС армии А.Д. Серюкова о том, что командование дивизии расстреляно, в 06:25 утра в части армии был разослан приказ за подписью командарма, который констатировал фактический расстрел командира дивизии полковника П.С. Козлова и комиссара дивизии С.И.Яковлева, - без указания их фамилий. [4,л.237].

Спутником любых вооруженных конфликтов является плен. 22 октября немцы заняли с. Корсаково, взяли много пленных, разгромили штаб группы ген. Акимова, в качестве трофея получив штабные советские документы. Из них узнали, что «командир 17 сд был снят с должности и должен был быть расстрелян, так как он не удержал позиции на Протве». [20, F. 446]. А 24 октября 1941 г. разведотдел Ic 4 Армии в 18:15 сообщил в штаб ГА «Центр» о том, что «взят в плен командир 17-й стрелковой дивизии». [11, л.72]. Вероятно допрос военнопленного командира состоялся в тот же день, в штабе 4 А, дислоцировавшемся в г. Малоярославце.
 
Из рапорта о допросе военнопленного узнаем, что П.С. Козлов сбежал «при возвращении в дивизию, где его должны были расстрелять перед строем». Обстоятельства побега, представляемые постфактум документами ОО НКВД 43-й армии, вызывают сомнения в достоверности содержания рядом несоответствий между описанием и установленными фактами с привлечением параллельных источников. [23,с.62-63]. Предположительно, полковник попал в плен в период с утра 22.10 до 18:15(мск) 24.10.1941 г. Известные на сегодняшний день документы не дают информации о том, когда и в каком направлении «сбежал» комдив-17. Употребленный в документе глагол не подразумевает, что приговоренный целенаправленно отправился именно в расположение к противнику, и указывает только лишь на побег с целью «спасти свою жизнь», потому как между констатированным в приказе командарма-43 факте расстрела командира дивизии и первым сообщением о его пленении прошло двое суток. В таком случае не исключено в это время участие полковника П.С. Козлова в боевых действиях. Фактически указанный период - это пробел в его биографии, гораздо больший, чем история пребывания комдива в плену.


В учетной карточке военнопленного указано место пленения – Тарутино. Необходимо ответить факт того, что в ней, а также «зеленых» картах, фиксировавших перемещение пленного по лагерям, дата пленения указана – 20 октября. Если понимать топоним «Тарутино» не как конкретный населенный пункт, а в значении «в районе Тарутино», то ее вероятность не исключена. Однако стоит признать, что эта дата не коррелируется с выявленным в настоящее время комплексом документов по проблеме. В то же время имеются учетные карты и иные документы попавших в плен бойцов 17-й и 312-й сд, на которых указана та же дата и место пленения, что и у полковника П.С. Козлова.
Обстоятельства его пленения неизвестны, в рапорте о допросе они не сообщаются. Сдался командир дивизии в плен, выйдя к немецким позициям, или же был захвачен при прочесывании местности,- неизвестно. [24, с.188-191]. Сотрудники отдела Ic 34-й пехотной дивизии отметили его как «перебежчика» - «wird als ;berl;ufer gefangen genommen»,- т.е. как сдавшегося в плен добровольно, без сопротивления. [19, F. 0394]. Подчеркивая этой фразой незаурядность события: фамилия полковника упомянута с попавшими в плен в эти же дни генералом Вишневским и «сыном Молотова».

Рапорты о допросах военнопленных – источник, уникальный в плане понимания и характеристики личности человека, оказавшегося в плену. Его основой являются показания пленных (свидетельства, по которым можно судить о чем-либо), изложенные теми, кто их допрашивал. Т.е. в основе документа – пересказ содержания имевшего места допроса, представляемый в виде доклада офицером, проводившим допрос. Такое практиковалось офицерами отдела 1с с целью выделения самого существенного на их взгляд контента из всего сказанного военнопленным во время допроса. Поэтому некоторая часть содержания таких рапортов – это определённо не то, что сказал военнопленный лично, а то, что понял, как понял или хотел понять услышанное допрашивающий.[12].

Ошибочно рапорты о допросах военнопленных в публицистике называют «протоколами допросов». Протоколы допросов военнопленных имеют несколько иные характерные признаки составления, ведения, оформления. Они являются первичным документом по отношению к рапортам о допросах. Велись обычно как "вопрос-ответ" и составлены по такой же форме. Содержание протоколов допросов фиксирует именно то, что говорил пленный, его прямую речь.
 
Рапорт о допросе составлял офицер, который проводил один или несколько допросов.  Помимо фактуры, которую он излагал, в рапорте наличествует и его мнение о том, что сказал допрашиваемый. Также в нем могли быть данные, имевшие отношение к допрашиваемому лицу, или его воинской части, полученные ранее от других пленных или иных источников.

Именно на этом мы и акцентируем внимание, - на отличительной делопроизводственной и содержательной стороне источника. И протоколы допросов, и рапорты о допросах, за редким исключением, военнопленными не подписывались. Как правило, их подписывали офицеры разведотдела или заверял штабной офицер. В то же время, если информация протокола допроса более актуальна для получения разведывательных данных, то рапорт о допросе, вероятно, имел информативную функцию (для осведомления), рассылался с различными целями по армейским частям Вермахта.
Содержание рапорта о допросе военнопленного полковника П.С. Козлова вполне типично. [25]. В том числе и в сравнении с содержанием рапортов о допросе попавших в плен в 1941 г. старших и высших командиров.[12]. Все они были обычными людьми, и ожидать от них суицида, обязательного молчания и исступленного фанатизма, считая иное поведение преступлением было бы неверным. Игнорирование всего содержания источника, акцентирование внимания только лишь на отдельных фрагментах, непременно приведет к искаженному пониманию документа и личности пленного.

Содержание рапорта о допросе комдива-17 нехарактерно для перебежчиков в классическом смысле этого слова. Нет в нем и обстоятельств «перебегания», обязательного для таких документов. Как нет какого-либо указания на то, что человек умышленно, давно задумав, решил перебежать.
О себе он сообщает минимум информации, - возраст, учеба в академии им. Фрунзе, то, что «крестьянского происхождения, родом из-под Могилева». Ниже следует информация из захваченных 22.10. штабных документов в с. Корсаково. Не исключено, что и данные о численном составе 17 сд также могли быть заимствованы для отчета о допросе из трофейных бумаг.

На вопрос о составе 43 А полковник ответил обтекаемо, ограничившись номерами трех дивизий, не раскрывая их состава, и которых к 24.10.1941 г. фактически уже не существовало. О составе 17-й дивизии, ее вооружении представлены сведения, частично совпадающие с ее общей численность по состоянию на вечер 18 октября, но  соотношение численности по полкам не подчиняется никакой закономерности. Это явствует из сравнения с данными из вышеприведенной таблицы. Практически информация на день допроса была уже не актуальна. Представляется, что и данные по артиллерийскому вооружению дивизии показываются завышенными. Согласно рапорту, численность артиллерии 980 ап экстраполируется в таком же количестве на каждый стрелковой полк дивизии. Учитывая, что о реальных потерях дивизии пленный не распространяется, эти сведения имели явно дезинформирующий характер. Также как и сообщение о наличии «в 117 тбр ста танков, среди которых тяжелые», в то время как на тарутинском направлении в 43-й армии по факту на 22.10.1941 г. оставалось всего два танка. [14,л.50].

В данном случае подобное искажение информации противнику усложняло задачу по ее проверке. Возможно, что понимание этого пленным каким-то образом способствовало преодолению им вероятной неловкости от того, что при допросе приходится излагать информацию, которую рассказывать не надо. И в то же время ощущение этой собственной малой хитрости могло усиливать мотивацию на выживание в новых условиях, а значит, на дальнейшее продолжение борьбы.

Имеются в рапорте и пункты, указывающие на внимание противника к тому, как организована разведка противоборствующей стороны. Интересно отметить замечание пленного командира о том, что все члены партии «собирают все необходимые данные», на основании чего допрашивающий заключил, что «речь о крупной организации». Так полковник П.С. Козлов дает понять о несогласии, идейности оставшегося на оккупированной территории населения, его добровольном желании помогать армии. Формулировка составителя отчета в отношении сбора и анализа разведданных: «производится по известным принципам»,- может лишь указывать, что если пленный командир и рассказал что-то, то рассказал уже давно общеизвестное во всех других армиях мира.

Пункты о «формировании и задействовании» 17 сд вероятно, изложены офицером, составлявшим рапорт, так как содержат фактические погрешности. Информация взята им, по-видимому, из каких-то иных источников. Дивизия никогда не была в Вязьме, ни в сентябре, ни ранее. Возможно также, что и сведения о перераспределении разгранлиний между 43 и 33 армиями почерпнуты им из обзора захваченных в с. Корсаково документов.

Причины принятых полковником П.С. Козловым решений составитель рапорта изложил следующим образом. «312-я сд должна была пройти через фронт обороны 17-й сд на Протве, чтобы занять позиции сзади нее. Однако не успела. 53-я сд была разбита во время наступления 98-й пд (потери 50%), отброшена от Малоярославца (прорыв 57-го ак, комментарий автора рапорта) и рольбана и отошла за фронт обороны 17-й сд на Протве, так же как и 312-я сд. Вследствие того, что справа от нее (17-й сд) образовался разрыв в обороне, и из-за прорыва танков по (Варшавскому) шоссе, полковник Козлов посчитал положение угрожающим, и отдал приказ отступать к Наре. Из-за этого приказа полковник Козлов был вызван в штаб 43-й армии (в Каменке), снят с должности и приговорен к смертной казни. При возвращении в дивизию, где его должны были расстрелять перед строем, он сбежал». [25].

Одним из центральных пунктов анализируемого рапорта является параграф о подготовке к зиме. Вероятно, придерживаясь принятой им линии поведения, полковник не рассказывает вообще никакой правды о подготовке к зиме в 43-й армии, ни о снабжении (его практически полном отсутствии и о посылаемых в бой голодных бойцах). [14,л.50].

Как известно, искаженные или неправильно указанные при допросе незначительные детали могут привести к ложным представлениям об интересующем противника предмете. Для этого пленный командир, будто бы ссылаясь на опыт зимней войны с Финляндией, называет нормы питания зимой, которые в принципе на текущий момент были непосильны для Вермахта. И далее говорит, чтобы просто говорить. Чтобы не замерзнуть в землянке, ее стены нужно «обшить картоном», тропу в лесу по снегу «идущий первым протаптывает, следующие расширяют», а «легкие пушки хорошо едут по снегу, если его до этого примяла пехота». Что если зима холодная, то в такую погоду нужно тепло одеваться: «Теплые шапки ушанки на вате, теплый шарф (из шерсти), шерстяное нижнее белье, обычная гимнастерка, ватные штаны, унты (валенки), обычная шинель, теплые рукавицы, шерстяные носки и шерстяной свитер». И что у отхожего места желательно из снега возвести «защитную от ветра стену».
Интересно то, что именно этот фрагмент рапорта о зиме заинтересовал допрашивающего, и был включен немецким командованием в отдельную рассылку по многим дивизиям Восточного фронта как своеобразное «пособие по выживанию». Возможно, «истинные арийцы» сочли важной для них информацией постройку туалета на пленере в виду затянувшегося «блицкрига».

Полностью живой человек конкретно в этом документе представлен в заключительной части рапорта: включенном в него фрагменте протокола допроса. Он в форме «вопрос-ответ» и содержит ответы на «особые вопросы». Обычно они были стандартными и за редким исключением варьировались в зависимости от интересов на конкретном фронте. Ответы на них понимать и оценивать можно исключительно только в контексте всей информации, содержащейся в рапорте. Потому как изложение сказанного военнопленным ранее во многом предопределяет ответы на заданные «о жизни» вопросы.
Полковник П.С. Козлов как кадровый военный отдает должное умелой организации, слаженности войск Вермахта и, тем не менее, на вопрос об исходе войны отвечает уклончиво: «То, что я увидел у немцев за короткий срок это фантастика. Дисциплина превосходная, так же как моральное и физическое состояние немецких солдат. Немецкая армия может победить, но речь идет сейчас о длительной борьбе. Исход ее предвидеть невозможно».

В этом ответе полковника нет восхваления армии противника. Здесь мы наблюдаем типичную немецкую конструкцию: сначала перечисляются все достоинства, затем следует самое многозначительное "но", или «aber». Это «aber» сводит на нет всё позитивное, что устанавливалось поначалу. И война затянется, и неизвестно, выйдет ли из нее Германия победителем, так как «в тылу имеется массовое движение людей, которые настроены патриотично и готовы добровольно идти на фронт. Это настроение поддерживается с помощью кино, радио, театров, подчеркиванием подвигов, совершенных даже русскими царями и князьями».
 
Комдив был уверен, что Москва будет обороняться долго и упорно, хотя допускал, что город может пасть. Поэтому высказывает свою точку зрения: «Германия не должна двигаться дальше», иначе бездонные дороги и территории России поглотят армию без остатка. «Просторы ее бескрайни. Если немцы двинутся дальше, то боевые соединения будут вынуждены разбиться на столь мелкие группки, что утратят свою силу».
Многим пленным из числа старшего и высшего комсостава задавался вопрос о возможности восстания против существующей власти и возможности создания альтернативного правительства. Полковник П.С. Козлов не стал исключением. Его ответ был схож с ответами попавших в плен коллег. Никакое восстание, по его мнению, не возможно в силу наличия в государстве серьезного контролирующего системного аппарата и отсутствия соответствующей личности, за которой смогли бы пойти массы. А альтернативное правительство сможет существовать только при поддержке немецких штыков, что чревато для Германии большими материальными затратами. Особенно в том случае, если ему придать военизированные соединения из русских.

На вопрос о помощи СССР со стороны Англии и США полковник отвечать не стал. «Я положительно ничего не знаю и поэтому не могу ответить». Своеобразно в условиях ограниченной свободы и неизвестности выглядел вопрос военнопленному «о дальнейшей жизни». По иногда встречающимся в картотеке военнопленных офицеров записям в их учетных картах можно предположить, что таковой задавался с перспективой дальнейшего использования пленного в экономической отрасли.
«Каковы ваши планы»? – спросили полковника П.С. Козлова. «До сих пор я был солдатом: и хотя я являюсь членом партии, я плохо разбираюсь в политике, так как раньше я о ней не думал. Поэтому я должен начать всё сначала. Мне рассказали кое-что о фюрере и его программе. Я одобряю эти рассуждения. Здесь все совершенно по-другому. Я это вижу уже по обращению со мной. Я не могу ничего не делать и сидеть без работы. Если меня здесь можно использовать, я согласен на все. Я также не думаю вовсе о больших делах, готов начать с малого».

Он действительно, до того как оказаться в плену, был солдатом. И в минуту, когда его спрашивают о видах и планах на жизнь,- пытается рассуждать. Потому что непонятно командиру, резко выпавшему из привычной среды, кто же он сейчас, перед допрашивающим его офицером противника. «Был солдатом».
Пленный не отделяет себя от общности соотечественников, связанных общей идеей и идеологией, признаваясь, что является членом партии. "В политике разбираюсь плохо". Из ответов выше следует, что он вполне адекватно и профессионально дал ответ на вопрос допрашивавшего о вероятности антисоветского восстания в СССР. Значит, в политике все-таки разбирался. О чем красноречиво говорят и характеристики первичных партийных  организаций тех частей, в которых служил и воевал. Понятно, что о политике «заботился» раньше только на партсобраниях, время от времени случавшихся в дивизии. Потому как командира больше заботит чистота винтовок бойцов, их моральный тонус, а на войне прямые обязанности заслоняют всякий интерес к «политике». Но та жизнь закончилась, и теперь он должен «начинать всё сначала».

Это очевидно, потому как плен в любом случае - неопределенность. Потерял всё, выпал из коллектива и привычного ритма жизни, которая уже в прошлом. Началась совсем другая ее страница. Вполне естественная реакция адекватного человека, для которого самоубийство греховно и неприемлемо. В этих словах – его примирение с новой реальностью. Что вовсе не означает смирения с ней.
Кто-то уже успел рассказать военнопленному «кое-что о фюрере и его программе». Что конкретно, узнать не представляется возможным. Барон фон Герсдорф, составлявший рапорт о допросе, в будущем станет одним из главных заговорщиков и участников покушения на Гитлера. Поэтому невозможно однозначно ответить на вопрос, какие конкретно «рассуждения о фюрере» одобрял полковник П.С. Козлов.

В его утверждении «не могу ничего не делать и сидеть без работы» можно видеть вполне разумную реакцию и ответ на поставленный вопрос о возможном будущем. Только работа, только какое-либо занятие спасают от мыслей о суициде и безысходности. По воспоминаниям родственников и сослуживцев, мотивирован был полковник однозначно: «Сначала Родина, потом личное». Он не просит в руки оружия, не рвется на фронт стрелять в соотечественников и друзей. Даже сочинять листовки он не предлагает, так как «не разбирается в политике». Он говорит именно о стремлении к работе. Любой работе, может быть даже и грубой физической.
 
И когда военнопленный говорит: «Если меня здесь можно использовать, я готов на все. Я также не думаю, скажем, о больших делах, готов начать с малого», то развивает и уточняет свои слова о работе. То есть дает понять, что готов выполнять любую работу. Землю ли обрабатывать, что привычно для него с детства, стоять ли у станка, или работать сварщиком. Готов именно с малого начать. Он имеет в виду не пропаганду, не политику, так как «не разбирается», не войну и не разведку, так как уже «был солдатом». Теперь ему предстояло «начать жизнь заново; начать с малого».

Таким образом, рассматривать эти представления военнопленного командира о своем возможном будущем как согласие сотрудничать с противником, некорректно.
Военнопленные: реальные перебежчики или добровольно сдавшиеся, или захваченные (взятые в плен) - они все отправлялись в большинстве случаев в общие лагеря военнопленных. Это предписывали известные нам инструкции по содержанию советских военнопленных, относящиеся к 1941 г. Поэтому реалии плена все видели и прочувствовали на себе. И дальше уже каждый сам выбирал для себя свое будущее. Полковник П.С. Козлов исключением не стал. В сопровождавших его документах он указан как военнопленный, а не цивилист. Показано место пленения, а не полевая почта какой-либо немецкой или абверовской части, т.е. он находился в этом статусе с момента пленения. Только 18 декабря 1942 г. был лишен статуса военнопленного. За участие в группе лагерного Сопротивления и подготовку коллективного побега из лагеря военнопленных офицеров  в Хаммельбурге (Oflag XIII D Hammelburg) передан гестапо г. Нюрнберг. 05 января 1943 г. с группой советских командиров и политработников, в числе которых были генералы И.А. Пресняков и И.М. Шепетов, казнен в концлагере Флоссенбюрг.

Выживший в плену полковник С.А. Тазетдинов писал о погибшей группе командиров: «Да, люди погибали по-разному. Одни, сломленные морально, павшие духом, превращались в трупы задолго до физической смерти. Другие, презиравшие смерть и тех, кто её нёс, вели непримиримую борьбу с фашистами, показывая пример отваги и мужества». [27,л.63-65].

Таким образом, представленная относительная реконструкция событий, предшествовавших пленению полковника П.С. Козлова, позволяет заключить, что от выполнения поставленной перед ним боевой задачи он как командир дивизии не уклонялся. Для выполнения приказа командованием дивизии был предпринят разумно возможный комплекс мер и действий. Оборона рубежа осуществлялась до исчерпания запаса боекомплекта, в отсутствии снабжения. Только явное преимущество противника по вооружению, слаженности и взаимодействию стало объективной причиной того, что с определенного момента приказ по удержанию рубежа по р. Протве уже не мог быть выполнен.

Тем не менее, как можно видеть, даже в сложившейся ситуации полковник П.С. Козлов не ссылался на полную невозможность исполнения приказа. Части его дивизии отходили с боями, сдерживая наступавшего противника, чем замедляли темпы его продвижения, наряду с погодными и дорожными условиями.
Известно, что умение принимать самостоятельные решения – это ключевой навык как для офицера, так и солдата. У командования 17 сд хватило решительности принять на себя ответственность за отступление. Отход с занимаемой линии обороны начался тогда, когда тактическая ситуация изменилась настолько, что цель выполнения приказа отпала со всей очевидностью. Насколько компетентными были эти решения и действия сказать сложно, так как документов не сохранилось. Очевидно только, что принимались они в ходе объективных требований динамики боевой обстановки. Несогласованность решений командования фронтом и армией только усугубила сложившуюся ситуацию. Неблагоприятная боевая обстановка при неравном соотношении сил предопределила поражение и отступление 17-й дивизии. Однако ответственность на полковника П.С. Козлова возложили не по приложенным им усилиям, но по наступившему результату.

Содержание рапорта о допросе военнопленного не дает оснований подозревать разглашение им военной тайны противнику в виде неактуальных данных и ни к чему не обязывавших размышлений «что было бы, если». Никакой по сути значимой информации, или которая бы раскрывала реальное положение на фронте 43 армии, показывала ее текущие проблемы, при допросе полковником П.С. Козловым предоставлено не было.


Данный эпизод битвы за Москву отразился на дальнейшей истории 17-й стрелковой дивизии. В официальной послевоенной историографии об участии ее в Вяземской оборонительной операции, участии в битве за Москву во второй половине октября долгое время умалчивалось, начало боевого пути отсчитывалось только с ноября 1941 г. Судьба первого командира, полковника П.С. Козлова оставалась неизвестной до конца 2000-х гг.