Имя на поэтической поверке. Евгений Агранович

Есть авторы, имён которых не знает никто, но тексты их знакомы, так или иначе каждому. Поэт-фронтовик, прозаик, переводчик и бард Евгений Данилович Агранович – один из них.

Песни на его слова знакомы нам по кинофильмам, радиоспектаклям, и просто как звучащие где-то рядом, как что-то знакомое, родное, близкое и в то же время новое, свежее.

Навскидку, можно сразу напомнить песни Евгения Аграновича: «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок» из фильма «Ошибка резидента» - 1954год, «Никто нигде не ждёт меня – бродяга я…» - песня Раджи Капура из индийского фильма «Бродяга» - 1951 год, песня «Вечный огонь» («От героев былых времён…) – из фильма «Офицеры» - 1970 год:

        «Вечный огонь».

От героев былых времён
Не осталось порой имён.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землёй и травой…
Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых.
Этот вечный огонь, нам завещанный одним,
Мы его в груди храним.

Погляди на моих бойцов!
Целый свет помнит их в лицо.
Вот застыл батальон в строю –
Многих старых друзей узнаю.
Хоть им нет двадцати пяти,
Трудный путь им пришлось пройти.
Это те, кто в штыки поднимался как один.
Те, кто брал Берлин!

Нет в России семьи такой,
Где не памятен был свой герой.
И глаза молодых солдат
С фотографий увядших глядят.
Этот взгляд – словно высший суд
Для ребят, что сейчас растут,
И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть,
Ни с пути свернуть.

Евгений Данилович Агранович  (13 октября 1918, г.Орёл-29 января 2010, г.Москва) – советский и российский кинодраматург, сценарист, поэт, прозаик, бард, художник.

Родился в еврейской семье, в г. Орле. С 12 лет, уехал с Орла, к брату, жить и учиться в Москву. Начал писать песни с 1938 года. Первая песня «Одесса-мама» написал с другом Борисом Смоленским, который погиб в ноябре 1941 года, на Карельском фронте.

В 1940 году Евгений Агранович поступил в Литературный институт им. А.М.Горького.
 Вместе с Павлом Коганом, Михаилом Кульчицким, Николаем Майоровым, Александром Галичем, Борисом Слуцким, Сергеем Наровчатовым, Давидом Самойловым, участвовал в жизни театральной студии Алексея Арбузова.

В 1939 году Евгений Агранович вступил в члены ВЛКСМ.  С началом Великой Отечественной войны, Евгений Агранович, ушёл на фронт добровольцем, рядовым истребительного батальона в июле 1941 года.
Награждён медалью «За оборону Москвы».

Во время войны продолжал сочинять стихи и песни.

 Приказом ВС 10-ой армии Западного фронта №753 от 25.11.1942 года, поэт газеты «Бей врага», техник-интендант 1-го ранга Агранович награждён медалью «За боевые заслуги». В наградном листе было просто написано: «Смелый, самоотверженный, отлично владеющий всеми видами оружия, журналист-поэт, часто бывающий на поле боя».

Евгений Агранович - получил медаль за то, что при наступлении немцев и возникшей среди бойцов панике, бросился за ними в лес, собрал, организовал оборону и дал отпор противнику.

Своим трудом, во фронтовой газете, Евгений Агранович, распространял опыт передовых воинов, снайперов, пулемётчиков, сапёров, на котором учились тысячи защитников Родины.

Приказом по Белорусскому фронту от 25.07.1944 года литсотрудник дивизионной газеты «За Сталина» старший лейтенант Агранович награждён орденом «Красная звезда» за организацию ряда удачных подборок и статей, посвящённых зверству немецко-фашистких войск и организацию политработы в войсках.

Также приказом В.С. 49-й армии 2-го Белорусского фронта 10.06.1945 года, старший лейтенант Агранович был награждён орденом «Отечественной войны» 2-ой степени, а в 1985 году награждён орденом «Отечественной войны» -2 ой степени –вторично. Награждён медалью «За победу над Германией».

После войны Евгений Агранович, в 1948 году, окончил Литературный институт им. А.М.Горького.

 Творческий багаж у Евгения Даниловича очень большой.

 Он написал песни более чем к 150 кинокартинам, работая по договору на киностудии им. М.Горького, писал сценарии для «Союзмультфильма». После окончания Литинститута работал журналистом в военной газете, где писал статьи о событиях в воинских частях, куда выезжал в командировку, по заданию редакции.

Евгений Данилович стал членом Союза кинематографистов СССР, а членом Союза писателей так и не стал, Мало печатали.

В 1962-ом  году написал большое стихотворение, под названием «Еврей-священник» - оно ходило в списках по Москве, без указания автора, а власти вызывали на допрос известных поэтов и требовали, чтобы те сознались, будто это их произведение.
 Но, к счастью, Евгения Даниловича никто не выдал.

Цензура усматривала, в сюжете стихотворения, клевету на советский строй и пропаганду христианства.

Стихи Евгения Аграновича печатались редко. В 1981-ом году одна страница в журнале «Новый мир», в 1993-ем в журнале «Знамя» и «Экран и сцена» - две подборки стихов. Наконец в 1996 году вышел сборник стихов «Шапка на снегу».

Как у каждого творческого человека, было хобби и у Евгения Даниловича, которым он был увлечён, также, до конца своей жизни – резьба скульптур из самшита, красного дерева, оленьих рогов, корней.

В 2001-ом году в издательстве «Вагант» у Евгения Аграновича вышел, впервые, двухтомник с основными прозаическими и поэтическими произведениями, а также с иллюстрациями, многие из которых – фотографии скульптурных работ – позволяют узнать, Евгения Аграновича, как художника - скульптора.

До последних недель своей жизни, Евгений Агранович продолжал сочинять прозу, стихи и песни, и активно выступать на концертах.

Евгений Данилович Агранович, скончался 29 января в Москве, на 92-ом году жизни. Похоронен на Востряковском кладбище.

Старший лейтенант Евгений Данилович Агранович, поэт-фронтовик, оставил на светлую память о себе много хороших стихов и песен, для нашего поколения и конечноже, его шедевры поэтического мастерства: «Вечный огонь» («От героев былых времён…») и «Я в весеннем лесу».

Из поэтического наследия Евгения Аграновича.

              ***
Я в весеннем лесу пил берёзовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел - потерял, что любил -не сберёг,
Был я смел и удачлив, а счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок,
Я менял города и менял имена,
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна.

И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей,
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей…

Зачеркнуть бы всю жизнь и с начала начать,
Прилететь к ненаглядной певунье моей!
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропавших своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…

     « Рядовой»

Хрупкая мишень, добыча случая –
В непроглядном взрывчатом аду
Рядовой надеялся на лучшее
И ещё пожить имел в виду.

Скрёб из котелка он пшёнку горькую,
В лужице мочил он сухари,
Рвал газетку, засыпал махоркою,
А война давала прикурить.

И тогда, прикрыв пилоткой темечко,
Шёл он в драку, грозный и глухой.
Автомат лущил патроны-семечки
И плевался медной шелухой.

Отсыпался раненый - контуженый,
Чуть очнулся – в полк ему пора.
«Нас, - шутил, - двенадцать штук на дюжину.
Кто мы есть? Славяне, пехтура».

Не таскал в засаленном кармане он
Никакой трофейки золотой,
И не стал он лично мстить Германии,
Только всё пытал: «Когда домой?».

…Принимал от баб свои владения,
С головешек поднимал колхоз.
Где-то пили за его терпение,
Он не пил – как раз возил навоз.

Пояснял старухе в дни печальные:
«Главное, детишки-то растут!»
А над ним менялися начальники –
Он же оставался на посту.

День и ночь мотался словно маятник:
Севу, жатве – всё отдай сполна.
А пиджак – негнущийся, как памятник –
В сундуке скрывает ордена.
1951 год.

       «Старуха».

Земля от разрывов стонала,
Слетала листва от волны,
И шёл, как ни в чём не бывало
Пятнадцатый месяц войны.

Старуха – былинка сухая,
Мой взвод, уложив на полу,
Всю ночь, бормоча и вздыхая,
Скрипела, как нож по стеклу.

Предвидя этап наступлений
И Гитлера близкий провал,
Её стратегический гений
Прогнозы с печи подавал.

Часа через три наша рота
В дальнейший отправится путь.
Кончайте вы политработу,
Позвольте, мамаша, уснуть.

А утром старуха – ну сила! –
Схватила за полу: постой!
И трижды перекрестила
Морщинистой тёмной рукой.

А я никогда не молился,
Не слушал звона церквей,
И сроду я не крестился.
Да я вообще  еврей.

Но что-то мне грудь стеснило,
Я даже вздохнуть не мог,
Когда – «Мой сыночек милый,
Гони их, спаси тебя Бог!».

И растерял слова я
С покорной стоял головой,
Пока меня Русь вековая
Благословляла на бой.

Да пусть же пулею вражей
Я сбит буду трижды с ног –
Фашистам не дам я даже
Взглянуть на её порог.
1943 год.

       «Еврей – священник».

Еврей-священник – видели такое?
Не, не раввин, а православный поп,
Алабинский  викарий, под Москвою,
Одна из видных на селе особ.

Под бархатной скуфейкой, в чёрной рясе
Еврея можно видеть каждый день:
Апостольски он шествует по грязи
Всех четырёх окрестных деревень.

Работы много, и встаёт он рано,
Едва споют в колхозе петухи.
Венчает, крестит он и прихожанам
Со вздохом отпускает их грехи.

Слегка картавя, служит он обедню,
Кадило держит бледною рукой.
Усопших провожая в путь последний,
На кладбище поёт за упокой…

Он кончил институт в пятидесятом –
Диплом отгрохал выше всех похвал.
Тогда нашлась работа всем ребятам –
А он один пороги обивал.

Он был еврей- мишень для шутки грубой,
Ходившей в те неважные года,
Считался инвалидом пятой группы,
Писал в графе «Национальность» : «Да».

Столетний дед – находка для музея,
Пергаментный и ветхий как талмуд,
Сказал: «Смотрю на этого еврея,
Никак его на службу не возьмут.

Еврей, скажите мне, где синагога?
Свинину жрущий и насквозь трефной,
Не знающий ни языка, ни Бога…
Да при царе ты был бы первый гой».

«А что? Креститься мог бы я, к примеру,
И полноправным бы родился вновь.
Там царь меня преследовал за веру,
А вы – биологически за кровь».

Итак, с десятым вежливым отказом
Из министерских выскочив дверей,
Всевышней благости исполнен, сразу
В святой Загорск отправился еврей.

Крещёный без бюрократизма, быстро,
Он встал омытым от мирских обид,
Евреем он остался для министра,
Но русским счёл его митрополит.

Студенту, закалённому  зубриле,
Премудрость семинарская – пустяк.
Святым отцам на радость, без усилий
Он по два курса в год глотал шутя.

Опять диплом, опять распределенье…
Но зря еврея оторопь берёт:
На этот раз без всяких ущемлений
Он самый лучший получил приход.

В большой церковной кружке денег много.
Рэб-батюшка, блаженствуй и жирей.
Что, чёрт возьми, опять не слава Богу?
Нет, по-людски не может жить еврей!

Ну пил бы водку, жрал курей и уток,
Построил дачу и купил бы ЗИЛ, -
Так нет: святой районный, кроме шуток,
Он пастырем себя вообразил.

И вот стоит он, тощ и бескорыстен,
И громом льётся из худой груди
На прихожан поток забытых истин,
Таких, как «не убий», «не укради».

Мы пальцами показывать не будем,
Но многие ли помнят в наши дни:
Кто проповедь прочесть желает людям,
Тот жрать не должен слаще, чем они.

Еврей мораль читает на амвоне,
Из душ заблудших выметая сор…
Падение преступности в районе
Себе в заслугу ставит прокурор.
1962 год.